Снег сыпал уже восьмые сутки, а все также затянутое небо не оставляло ни малейших надежд на хорошую погоду. Казалось, что тучи обозлившись на весь мир, решили все-таки воплотить свою кровожадную месть. Вьюга лихо, посвистывая, гнула к земле молодые ели, а снег все сыпал и сыпал…. Я уныло возвращалась в логово, снова не удалось чем-то разжиться, не то что бы для себя, так хоть бы для своих волчат.
К Варяжской горе хмуро трусила молодая волчица, ее шкура уже давно плотно облегала скелет, так что ребра, казалось, скоро прорвут тонкую прослойку кожи.
На подходе к пещере меня настигло нехорошее предчувствие, как будто я куда-то спешила, а лихо уже обогнало. К большому огорчению, этот проклятый снег за секунду заметал следы и надежно цементировал запахи, а иначе,… а иначе волчата, по крайней мере, не сидели бы голодными. Когда я подошла к логову я наконец-то поняла, откуда было это нехорошее предчувствие, но как я предполагала было уже поздно.… Над серыми трупами троих детенышей склонились двое мужиков-охотников.
Я даже не знаю, что пришло быстрее волна жгучей боли или же всепоглощающая ненависть. Не было времени для того что бы рычать вызывая этих подонков на бой, да и не заслуживали они этого. Ненависть прокатилась от кончика хвоста, выставляя, как иголки каждую шерстинку, ссыпая остатки замерзшего снега. Я собралась как пружина, совершая мощный и короткий прыжок на спину одного из этих…этой падали. Неуклюже вскинув руки, он упал, даже не успев пикнуть, в его горле забулькал, вырываясь наружу горячими ударами алой крови неоформленный крик. Но второй, второй все-таки успел вскинуть ружье и выстрелить в упор в дикую, обезумевшую волчицу. С такого расстояния не промахнулся бы и слепой, не то что привычный ко всякому мужик. Но может ли один выстрел остановить безутешное горе матери в едином миге потерявшей своих первых детей, или хотя бы ненависть к убийцам?
Оглушительный выстрел, остановил в прыжке, он отбросил меня к противоположному краю тесной пещеры. Мужик перезаряжал оружие, что бы добить зверя, а я подползала к нему, что бы хотя бы вцепиться в ногу врагу, скорее вопреки, чем благодаря затухающим остаткам жизни в ослабевшем теле. Мужик выстрелил, и по его округлившимся глазам я поняла, что видимо что-то не состоялось. Я подползала ближе и ближе, он попятился к выходу и, обернувшись, застыл. Не зная кого, больше боятся надвигающейся волчицы, или девушки, которая стояла у него за спиной. «Ведь поговаривали в селе о ведьме этой проклятущей, что оборачивается она по ночам рысью дикой и сманивает детей со дворов. Может, и врут бабы, да кто их нелюдей знает, вон и волчицу защищает, небось…» - додумать мужик не успел. «Вон» - тихо, но внятно проговорила девушка, пропуская мужика из пещеры и провожая недобрым взглядом зеленых глаз. Девушка подошла к зверю задумчиво погладила по боку. «Ты уж прости, подруга, - прошептала ведьма.
Девушку, нежданно появившуюся в логове, я знала. Не раз мы с ней встречали в лесу, но признавая силу друг друга, всегда разминались своими дорогами. Однажды она помогла мне, залечив перебитую лапу, но сейчас, похоже, она была не в силах мне помочь…. Я заглянула в ее глаза моля о мести, не за себя, а за малышей.
Волчица взглянула на меня глазами цвета холодной воды, и в них читалось только одно: желание крови. Я собралась с силами и обхватила морду зверя прислонившись лбом. Вдохнула запах крови, на секунду увидев как из последних сил, бьется ее сердце. Я заглянула в глаза зверя и сказала: «Я не могу дать тебе жизнь заново, ты уж прости, у тебя есть время до рассвета завершить свои дела, а потом рана откроется снова. Ты меня поняла?» Волчица согласно кивнула и вскочив на ноги легким бегом ушла в лес.
Было далеко за полночь, как по селу со скоростью молнии разнеслась весть. О том, что Оборотниха, упыриное отродье, напала на Гудзя Прошкинова и Федота, загрызла Гудзя, а Федот ей шиш показал, взвыла она дико, да тут луна полная осветила ее, силой проклятой напитав, расхохоталась она премерзко и как погнала она его, да только у креста при селе оторвалась еле бедный ноги унес. Само собой о браконьерстве в княжьем лесу умолчав. Порешило тогда село идти и с первым лучом солнца хату вместе с ведьмой распроклятой жечь, а то сидит бельмом на глазу да людей честных со свету сводит. Да только не дожил Федот до рассвета и не помогли ему ни железные засовы, ни ставни…. Вышел он перед сном скотину запереть и не успел даже рукой до щеколды дотянуться, как вспрыгнула на него серая тень дикого зверя…
Ведьма ехала на каурой кобылке прочь от родного дома сожалея лишь о том что сгорят редкие травы которые она как раз досушивала над печью… Да только травы дело наживное, а после сегодняшнего поступка, она понимала что возвратится в село она уже не может… И что если не уже, то с рассветом будет полыхать ее уютная избушка огнем чужого страха и не заступиться за нее ни один житель села, не смотря на то, что обращались, сгорая от стыда за помощью. Почему же она сделала это? Да потому, что ее до сих пор снился один и тот же кошмар… О том как она однажды не успела… Она помнила как занялась крыша на ее доме, как разбегались селяне, похожие на мышей увидавших кошку. Как она выбивала заклинившую дверь, выворотив косяк, как задыхалась от едкого дыма пытаясь увидеть хоть что-то сквозь пелену….Головой понимая, что не успела, но сердцем…. Как все-таки добралась чуть, не сгорев заживо до люльки и увидела там свое мертвое дитя,… Помнила, как муж вытаскивал ее орущую из огня, как она схватилась за раскаленную щеколду пытаясь забрать ребенка с собой…. Помнила как он заступил ее телом, спасая от стрелы. Помнила, как окружившие дом зеваки, под ее взглядом сами вошли в горящий дом, аккуратно прикрыв за собой дверь… Помнила, да что с того?...........
Надоели....
Ты рябина осенью. С кисло-сладким вкусом. В тебе кроется что-то, что даже самый талантливый художник не сможет отобразить на картине. Таинственна и так проста...Стали утренники чаще Сыпать горсти серебра,А рябина в темной чаще Щедрость лета сберегла. Наши щёки от мороза Начинают ярче цвесть,В человеке, видно, тоже От рябины что-то есть.
Крыланутая о моем нике. 
