Страшный час пришел, когда не ждали.
День. Зима. Две тысячи восьмой.
Слякоть. Грязь. И в этом карнавале
Злая весть носилась над Москвой.
Выли плачем ленты новостные.
И из уст в уста с дрожаньем тел:
"Все, пиздец, подружки дорогие".
"Дягилев" дымился и горел.
Он пылал, как в песенке станицы,
Он алел, как сказочный закат.
Зрелище аж резало глазницы,
Запах дыма жуткий аромат.
Вместе с ним горели кокаина
Горки и бухла цистерны три,
И гондонов тонкая резина,
И стеклом взрывались стопари.
По трусам, разбросанным в гримерной,
Полз игриво синий огонек,
Лопались толчки в большой уборной,
Тлел за стойкой кассы уголек.
Стриптизерш и барменов одежды,
Баксы, евро, сколько-то рублей,
И, конечно, девичьи надежды,
И, конечно, похоть кобелей.
Содрогались барышни в рыданьях,
Собираясь по домам в кружки:
"Это ж надо! Что ж за наказанье?
Кто его прощелкал, мудаки?!"
Ну куда, куда теперь, скажите,
Им ходить грудями потрясти?
Оборвались к счастию все нити,
"Дягилев" прощай. Прощай, прости.

(с) Romantique-оглы