В мемуарной прозе Сергея Дурылина "В своем углу" есть замечательная глава, в которой он описывает, как и чем питалась старая Москва и дает очень развернутый ответ на вопрос: "Можно ли было умереть от голода в дореволюционной Москве.

не торопите время… ох, не торопите…

живите, наслаждаясь всем, живите…

ведь в старости оно, галопом мчится…

и не сдержать нам время-колесницу…

© Людмила Щерблюк 

------------------------------------------------------

 За датою дата - простой человеческий путь...

Все больше "когда-то", все меньше "когда-нибудь".

Погода внезапна, но к людям, как прежде, добра.

Все крохотней "завтра". И все необъятней "вчера".

Найти бы опору для этой предзимней поры...

Как долго мы в гору, за что же так быстро с горы?!

Остаток терпенья колотится в левом боку.

Все реже: "успею".И все невозможней "Смогу"...

Р. Рождественский

Я снова сигаретный дым вдыхаю

Который выдыхаешь ты,

Смотрю в глаза и понимаю

Исчезло наше чувство «мы»

Не потому, что повзрослели

Не потому , что нет любви,

А просто мы перегорели

От ежедневной суеты

Перегорели наши чувства

В водовороте серых дней:

Работа, практика, искусство-

Вся жизнь, и мы вертелись в ней

Исчезло ощущенье «вместе»,

Хоть до сих пор глаза блестят,

Звучат слова прекрасной лести,

Но сердце впредь не бередят

За что-то я тебя любила,

За что-то ты любил меня;

Куда же делась эта сила-

То ощущение огня

Сейчас стоишь, и снова куришь,

Увы, не будешь ты иным,

Такой ты был, таким ты будешь,

А я вдыхаю горький дым…

Даша Стрельникова

Полин Кросли была супругой военно-морского атташе США в Петрограде, русская трагедия разворачивалась на ее глазах, о чем она писала в письмах своим родственникам. В Россию она приехала в апреле 1917 года, а покинула ее через год - в апреле 1918 года. В Петрограде Полин, пока это было возможно, работала сестрой милосердия в Англо-русском госпитале, открытом супругой Джорджа Бьюкенена.

В лесу, где веет Бог, идти с тобой неспешно...

Вот утро ткёт паук - смотри, не оборви...

А слышишь, как звучит медлительно и нежно

в мелодии листвы мелодия любви?

По утренней траве как путь наш тих и долог!

Идти бы так всю жизнь - куда, не знаю сам.

Давно пора начать поклажу книжных полок

- и в этом ты права - раздаривать друзьям.

Нет в книгах ничего о вечности, о сини,

как жук попал на лист и весь в луче горит,

как совести в ответ вибрируют осины,

что белка в нашу честь с орешником творит.

А где была любовь, когда деревья пахли

и сразу за шоссе кончались времена?

Она была везде, кругом и вся до капли

в богослуженье рос и трав растворена.

Какое счастье знать, что мне дано во имя

твоё в лесу  лишь верить и молчать!

Чем истинней любовь, тем непреодолимей

на любящих устах безмолвия печать.

Борис Чичибабин

............................................................................................

Когда я был счастливый

там, где с тобой я жил,

росли большие ивы,

и топали ежи.

Всходили в мире зори

из сердца моего,

и были мы и море -

и больше никого.

С тех пор, где берег плоский

и синий тамариск,

в душе осели блёстки

солоноватых брызг.

Борис Чичибабин

Ностальгия  - Тень Твоей улыбки - Фрэнк Синатра

Помню, как она глядела —

Помню губы, руки, грудь —

Сердце помнит — помнит тело

Не забыть. И не вернуть.

Но она была, была!

Да, была! Все это было:

Мимоходом обняла —

И всю жизнь переменила.

Перевод Б.Заходера

В худший день, где отовсюду

Вести, гадкие насквозь,-

Чисть картошку, мой посуду,

Борщ вари, лечи простуду,

В стирку что-нибудь забрось,

На дыру пришей заплату

Из цветастого куска,

На письмо ответь собрату,

Боль которого близка!..

И частушку напевая

Хулиганской красоты,

Будь - как в детстве звон трамвая,

На котором едешь ты

Сквозь трагедию и драму -

Там, где мама мыла раму

Лет, которые сильна

Подвергать стыду и сраму

Русофобская свинья!..

Ты звени трамвайным звоном,

Божий свет благодари,

Накипь чайника, лимоном

Отмывая изнутри

В худший день, где отовсюду

Вести гадкие насквозь.

Я всегда кошмары буду

Выдирать, как ржавый гвоздь!

Волю к Жизни не позволю

Закошмарить, размолоть.

Соль Земли, останься солью, -

Да хранит тебя Господь!

Юнна Мориц

9 июня 1876 года в Англии впервые изданы «Приключения Тома Сойера» Марка Твена

В сущности, писателю и выдумывать ничего не пришлось. Он вспомнил детство в Ганнибале и свою жизнь в те годы. И вот на страницах книги

появился городок Сент-Питерсберг, в котором легко можно различить черты Ганнибала, как впрочем, и черты множества других мелких

населенных пунктов, раскинутых по берегам Миссисипи. А в Томе Сойере можно легко узнать юного Сэмюэля Клеменса,

который очень не любил школу и в 9 лет уже курил.

Имел своего прототипа и Гекльберри Финн. Мальчика звали Том Бланкеншип. Он рос в бедной многодетной семье, за восемью детьми родители

не могли хорошо присматривать, поэтому Том ходил голодный, босой, одетый во что попало, наводя ужас на почтенных маменек своими

озорными проделками. Ребята любили водить с ним компанию, а так как это запрещалось родителями, то дружба с ним ценилась высоко и во

всём городке не было мальчика его популярнее. Когда Том вырос, он сумел получить образование и стал мировым судьёй в штате Монтана.

Прелестную девочку с золотистыми волосами, заплетёнными в две длинные косы, Бекки Тэтчер на самом деле звали иначе — Лаурой Хаукинс.

Она жила напротив дома Клеменсов, и видела акробатические трюки, которые проделывал Сэм Клеменс, чтобы привлечь её внимание, точно

так же, как и Том Сойер.

Двум любимым книжным героям — Тому Сойеру и Гекльберри Финну — на родине писателя поставили памятник: бронзовые Гек и Том несут на

кладбище дохлую кошку. Это один из первых в мире памятников литературным героям!  

Работа над книгой заняла у Твена несколько лет. Обычно он работал очень продуктивно: за день до 50 рукописных страниц, но с «Томом»

вышло иначе. То он собирался создать пьесу, то думал написать книгу от первого лица, то брался осваивать пишущую машинку. Именно Твен

стал первым писателем, который сделал ее своим рабочим инструментом. Ее изобрели в 1873 году, на следующий год она, приобретенная за

125 долларов, стояла на его столе. Среди достоинств были компактность текста, его четкость, отсутствие клякс. Выход книжки в Англии был

продиктован особыми обстоятельствами. Когда Твен ее писал, в США не было закона об авторском праве. Писатель часто становился жертвой

книжных пиратов: стоило только ему в Америке издать новое произведение, как его вскоре печатали в Англии и Канаде. С помощью друзей

удалось устроить книжку в лондонское издательство, где она и вышла в ярко-красном матерчатом переплете. Американское издание увидело

свет в конце года, а в Канаде (видимо, по привычке) уже через месяц издали пиратcкую копию без иллюстраций с английского издания.

Давид Самойлов

ஜ════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ

Какой нам странный март подарен!

Он был и нежен, и суров,

И простодушен, и коварен —

И полон снега и ветров.

Был март несбывшихся желаний,

Ненужных, застарелых пут,

И затянувшихся прощаний,

Которым срока – пять минут.

Морозный март в снегу по пояс,

Он жил беспечно, как дитя,

О будущем не беспокоясь

И о прошедшем не грустя.

Если человек вас по-настоящему любит, он приедет, придёт, прискачет, прилетит,

приплывёт. Даже приползёт, если не сможет идти. А если не сможет ползти, - то его

так и найдут лежащим в вашем направлении. Как стрелку компаса.

 Так писателя Стивенсона нашли в лесу без сознания. Он двое суток пролежал без

сил, но его нашли и подлечили. Как только писатель смог ходить, шатаясь, он

немедленно продолжил путь. Он направлялся к своей любимой женщине Фанни

Осборн. И он добрался до неё в итоге. Фанни совершенно не подходила Стивенсону.

Она была на десять лет старше, в 19 веке это было просто неприемлемо.

У Фанни было двое детей. А главное, она была замужем. Беспутный муж жестоко

разбил её сердце. Развестись тогда было очень трудно, почти невозможно. Можно

представить, как семья молодого писателя отнеслась к этой любви! Резко

отрицательно. Да и Фанни не хотела портить жизнь юноше. Она уехала к себе в

Америку, а ему пришлось вернуться.

Стивенсон полюбил Фанни так: он ее просто узнал. Узнал свою женщину по

смутному силуэту в дверях; он ещё даже лицо не видел! Но тут же полюбил, а она

ответила взаимностью. И любовь не прошла. Потому что однажды Фанни написала

Стивенсону письмо из Америки. Говорят, что она сообщила о своей тяжёлой болезни.

Тогда слабый, худой, чахоточный писатель немедленно взял билет на пароход и

поплыл на другой континент. Плавание тогда было ужасным. И очень долгим. Но он

приплыл! Оказалось, что его любимая уехала в другой город. Она же не могла ни

написать, ни позвонить. Она, возможно, даже не знала, что плывет к ней. Стивенсон

сел в страшный поезд для иммигрантов и поехал в тот, другой город. Но Фанни не

нашёл, она дальше поехала. Измождённый больной писатель взял лошадь и

поскакал к своей Фанни. Скакал двое суток, а потом упал с лошади без сознания.

Потом его привели в сознание, чуток подлечили, и он пошёл к своей любимой

женщине. И дошёл! Вот так. Это и есть любовь.

А дальше все сложилось счастливо. Фанни выздоровела, муж-абьюзер дал ей

развод, наконец, а дети Фанни очень полюбили отчима. И помогали ему сочинять

книги. «Остров сокровищ» помог сочинить сын Фанни, а дочь - переписала повесть.

Книга принесла успех и деньги. Они стали жить хорошо.

Понимаете, если человек по-настоящему любит, у него найдётся время, чтобы к вам

приехать, если вы позовёте или просто сообщите, что вы в беде. Он приплывёт,

прилетит, на лошади прискачет, пешком доковыляет. А если нет времени и

возможности - это не настоящая любовь. Это как силуэт в дверях или тень любви, но

не любовь. И обольщаться не стоит. Если вы нуждались в помощи и были в

опасности, а человек даже не попытался сесть в машину или в поезд и приехать, это

не любовь. И вам не быть вместе, скорее всего. Даже если вы не на разных

континентах живёте, а совсем рядом…"

Стихи посвящённые жене

Еще не скоро вновь увидишь ты

Живые изгороди и кусты

Колючей ежевики у опушки,

По сторонам — поля и деревушки,

Костер цыганской кочевой семьи,

Их ослика, что пьет из колеи, —

И, углубившись за тележным следом

В лес, попадешь в какой-то край неведом,

Где темнота и лиственная тишь,

Лишь пенье струй порою различишь,

Да в самой чаще, за сырой ложбиной,

Вдруг поразишься трели соловьиной,

Пронзающей от головы до ног,

И медом пахнет золотистый дрок…

А на закате, возвращаясь к дому,

Неся в себе блаженную истому,

Увидишь солнца диск среди ветвей,

Запутавшийся, как бумажный змей.

А здесь бесплодное светило встанет

Из бездны, взором яростным оглянет

Гладь океана, очи обожжет

И вновь закатится в пучину вод.

Шквал, как разбойник, налетит нежданно,

Срывая парус. Ночь средь океана —

В бессвязном бормотанье ветровом,

Под лампой, скачущей, как метроном,

В кишащей инсектами душной клетке —

Не то, что сон в жасминовой беседке…

Автор Анна Кирьянова.

Хотя б во сне давай увидимся с тобой.

Пусть хоть во сне

твой голос зазвучит...

В окно —

не то дождем,

не то крупой

с утра заладило.

И вот стучит, стучит...

Как ты необходима мне теперь!

Увидеть бы. Запомнить все подряд...

За стенкою о чём-то говорят.

Не слышу.

Но, наверно,— о тебе!..

Наверное,

я у тебя в долгу,

любовь, наверно, плохо берегу:

хочу услышать голос

— не могу!

я б во сне!

Ты только скажешь, как ты там.

И всё.

И я проснусь.

И легче станет мне...

Наверно, завтра

почта принесет

письмо твое.

А что мне делать с ним?

Ты слышишь?

Ты должна понять меня —

хоть авиа,

хоть самым скоростным,

а все равно пройдет четыре дня.

Четыре дня!

А что за эти дни

случилось —

разве в письмах я прочту?!

Как эхо от грозы, придут они...

Давай увидимся с тобой —

я очень жду —

хотя б

во сне!

А то я

не стерплю,

в ночь

выбегу

без шапки,

без пальто...

Увидимся давай с тобой,

а то...

А то тебя сильней я полюблю.

.... Музыка, сделай милость,

очередь за тобой....

Не дожидаясь зова,

не выбирая дня,

круг обеги, и снова

встань впереди меня.

Да не сочтем за муку

этот, из века в век,

по роковому кругу

завороженный бег.

Этот смиренный пафос

и молчаливый зов

перемещенья пауз,

звуков и голосов.

Это чередованье

флейты и бубенца.

Это очарованье

дудочки и скворца.

Это —сплетенье вьюги

с песенкою дрозда.

Это — синицей в руки

выпавшая звезда.....

Юрий Левитанский

Танго Oblivion стало широко известно благодаря саундтреку к фильму итальянского

режиссёра Марко Беллоккьо «Генрих IV, Безумный король» по пьесе

Луиджи Пиранделло.

Фильм вышел в 1984 году. 

ஜ════════ஜ۩۞۩ஜ════════ஜ

Я спокоен, я иду своей дорогой.

Не пою, что завтра будет веселей.

Я - суровый,

я - суровый,

я - суровый.

Улыбаешься в ответ: а я - сирень.

Застываю рядом с мраморной колонной,

Удивляюсь, почему не убежал.

Я - холодный,

я - холодный,

я - холодный.

Улыбаешься в ответ: а я - пожар.

Я считаю перебранку бесполезной.

Всё в порядке, пусть любовь повременит.

Я - железный.

Я - железный.

Я - железный!

Улыбаешься в ответ: а я магнит.