Песни Жана Татляна в 60-х годах пел весь Советский Союз.

Артист был одним из самых высокооплачиваемых композиторов и певцов нашей страны.

В каждом доме были виниловые пластинки с записями его песен.

Но в 70-х годах, сразу после того, как Жан эмигрировал в Париж,

его имя было вычеркнуто из списка любимых артистов Советского Союза.

Татляна начали забывать.

Сегодня его песни — «Звездная ночь», «Ласточки», «Воздушные замки» или «Осенний свет»,

помнит только старшее поколение слушателей.

Старые пластинки певца — большая редкость.

В советское время они были изъяты изо всех музыкальных магазинов.

Тем не менее, Жан Татлян — человек с очень необычной биографией, уже вернулся в Россию,

и с 1991 года живет в Санкт-Петербурге.

 

Жан Татлян о себе

 

 

Мне становится теплее, когда я могу рассказывать о своих родителях.

Корни свои нельзя забывать, хотя в моих воспоминаниях много и горечи.

Когда мы приехали в Ереван, мне было всего 5 лет.

Я помню, как отец продавал свой бизнес и дом в Греции перед репатриацией.

 

 

Отец исколесил весь земной шар.

В начале 20-х годов у него была обувная фабрика, и он был патриотом до такой степени,

что ставил слово «Армения» как логотип своей обуви.

И когда пришли большевики, а с ними хаос и революция, он все бросил, взял дипломат, драгоценности —

и на пароход.

40 суток плыл до Марселя.

 

Отец видел многие страны, был очень общительным, говорил на разных языках.

У отца было трое детей, я самый младший.

Когда я родился, отцу было 56 лет.

И он меня воспитывал так: «Сын мой, хаес цнвел — хай кмернес»

(«армянином ты родился — армянином и умрешь»).

Историю свою, культуру, язык — все нужно знать,

но никогда не опускаться до примитивного шовинизма.

 

Моя мать, царствие ей небесное, была восьмилетней девчонкой,

когда турки резали армян.

Она мне рассказывала, как толпа бежала к Средиземному морю,

а турки на лошадях все гнали их, гнали и саблями рубили головы.

И в этой толпе бежала моя мать.

Тех, кто выжил и дошел до моря, спасли греки, которые их встречали на своих кораблях и лодках.

Родня отца тоже родом из Турции, из города Афьон Карасар, и тоже бежала в Грецию, в Салоники.

Отец приехал туда и искал в этом хаосе своих.

Он отыскал мать, сестру, а вскоре познакомился с моей мамой.

 

 

А в 1947 году все мы репатриировались, стали ахпарами, как тогда говорили.

Во-первых, подействовала сталинская пропаганда.

Он послал во все армянские диаспоры мира своих эмиссаров,

которые призывали людей ехать в Армению.

Ему это нужно было, чтобы всему миру показать, как мощен Советский Союз,

какое счастливое будущее ждет всех при социализме.

Но когда мы приехали, оказались чужими среди местных.

Быт, нравы, вкусы, даже язык — абсолютно все отличалось.

Приезжали-то очень разные люди: и бедные, и те, кого преследовали в странах,

откуда они репатриировались, как джазмена Артура Сафаряна,

который в Иране сидел в тюрьме как коммунист, в начале 60-х освободился и приехал на родину.

Но в основном-то репатрианты приезжали богатые, преуспевающие, продавшие недвижимость

и бизнес за копейки — потому что уезжающих было очень много.

А в Ереване им полагалось по талонам 500 граммов хлеба на человека.

А потом многие попали вместо Армении в Сибирь — после того, как стали рассказывать,

как живут люди за границей.

Ребят призывного возраста не брали в армию —

они могли разложить Советскую Армию такими рассказами.

Мост Победы в Ереване — если бы он мог говорить, он бы рассказал,

сколько приезжих армян бросались с него, покончив с собой.

Это была страшная жизнь.

 

 

Я, как говорят англичане, self made man, человек, который сам себя сделал.

Музыка у меня буквально из ушей лилась.

Но детство у меня было бедное и кочевое — когда мы репатриировались, отцу было за 60,

мать болела, у нее началась депрессия, и врач велел ей сменить климат и уехать к морю.

В 1956 году мы переехали в Сухуми.

Такая жизнь дала мне хорошую жизненную школу.

Сегодня я жизнелюб и оптимист — я ценю каждый миг, каждый день, когда солнце светит.

 

 

А тогда я учился в сухумской армянской школе

(поэтому я сегодня неплохо говорю по-армянски и тексты пишу на родном языке)

и участвовал в самодеятельности.

Знаете, некоторых детей линейкой по пальцам бьют, чтобы заставить заниматься музыкой,

а я мечтал об этом.

Но дома не было для этого возможности, и я, подработав в школьные каникулы,

купил за 10 рублей гитару и пошел в Сухумскую филармонию.

Я ведь даже музыкальной школы не окончил, когда меня, самоучку, приняли в филармонию.

Работал гитаристом в квартете, а по совместительству исполнял несколько песен как певец.

Каждое мое выступление вызывало бурю оваций у публики.

Успех был больше, чем у официального солиста с консерваторским образованием.

Я даже помню армянина из Баку по фамилии Антонян,

который показал мне первый аккорд на гитаре — он работал там.  

 

 

Потом поехал в Киев учиться в эстрадную студию, которую только открыли.

Вот туда на гастроли и приехал Государственный джаз-оркестр Армении.

Закончил Киевское эстрадное училище,

в восемнадцать стал солистом Государственного джаза Армении —

мой друг певец Жак Дувалян меня рекомендовал руководителю оркестра Константину Орбеляну.

Я пришел с гитарой на прослушивание, спел несколько песен, и меня позвали на гастроли по Украине.

Мне было 19 лет, а я уже заканчивал второе отделение концерта песнями Бабаджаняна и Орбеляна.

Я был начинающим певцом, и для меня честью было петь песни Бабаджаняна.

Но Арно сам выбирал исполнителя.

Я спел все его песни, первый исполнил «Лучший город земли»,

а через год Муслим Магомаев перепел эту песню.

Жена Арно Тереза предпочитала голос и пение Магомаева, а Арно — мое.

 

 

Я выступал при Ленконцерте до конца 70-х годов, все мои главные хиты написаны в это время:

«Осенний свет», «Воздушные замки», «Бумажный голубь», «Осенние следы», «Ты поверь»…

Когда я сдавал программы худсовету, многие готовы были голосовать против.

Спрашивали меня: почему-де ты не хочешь петь песни советских композиторов?

Я отвечал, что сам пишу песни, приводил в пример французских шансонье.

А мне: мы не во Франции, мы в Советском Союзе.

Потом сделали одолжение: позволили петь в одном отделении свои песни,

во втором — песни советские.

Я, упрямый армянин, все сопротивлялся…

У меня был принцип: почему я не могу петь собственные песни, если народу они нравятся?

 

 

Тогда все большие города — Киев, Москва, Ленинград были вообще закрыты,

получить там прописку было невозможно.

Я бывал на гастролях со своим оркестром в Москве, но когда приехал в Ленинград,

влюбился в этот город.

 

 

Я был невыездной певец — никогда не пел так называемых «идеологических песен»,

не любил подстраиваться, всегда был искренен со своими слушателями.

И меня прятали и никуда не выпускали.

Да, я был очень популярен в 60 —70-е годы, и в то же время меня душили со всех сторон.

Все мои песни о любви.

Иные же мои коллеги только благодаря партийной теме и пробились на музыкальный Олимп.

Когда у меня на Западе спрашивали, что такое Советский Союз,

я приводил в пример следующий образ.

Представьте себе толпу людей из 200 миллионов голов.

Все они одного роста, стоят ровно, похожи на океан во время штиля.

А посередине толпы установлен стержень-лезвие, который медленно вращается.

Только чья-либо голова (а это талант, индивидуальность, личность) вылезет из толпы —

лезвие тут же отсекает ее.

А мне в ответ: «Вы же там стали популярным».

Да, но мне надоело ловчить, чтобы, заметив лезвие, пригнуться.

Я захотел быть свободным от толпы и дышать не по указке сверху.

 

 

В 1968 году, меня наказали, как формулировали газеты,

«за недостойное советского артиста поведение».

На год были отменены гастроли по СССР.

Все произошло из-за того, что я не поладил с директрисой Орловской филармонии —

легендарной бандершей советской эстрады.

Она потребовала от меня дать дополнительный концерт 30 декабря,

но в этом случае 16 музыкантов моего оркестра не успевали вернуться домой в Ленинград на Новый год.

Она не подала нам автобус к гостинице, послала вдогонку письма в инстанции.

Там говорилось, что я веду себя развязно — хожу по сцене с микрофоном в руках и — о Боже! —

разговариваю с публикой.

Эту волну подхватили газеты: «Зарвавшаяся звезда!».  

 

 

Наверное, у меня в генах сидело ощущение свободы.

Ведь в СССР из Греции меня привезли в пятилетнем возрасте.

С колыбели я был свободным человеком.

И этого чувства свободы мне не хватало в Союзе.

Когда я уехал из страны, появился приказ сверху, чтобы в фонотеках размагнитили все мои записи.

А мое имя запретили упоминать, словно и не жил, и не пел.

Но я рад, что, несмотря на запреты и цензурные клещи, меня помнят слушатели.  

 

 

Мой сольный концерт тогда стоил 39 рублей,

авторских гонораров за месяц набегало больше тысячи рублей.

По тем временам — просто сумасшедшие деньги.

Я был в первой десятке самых высокооплачиваемых авторов.

меня было все, о чем другие даже и не мечтали: лучшие машины, даже личный большой катер.

Но все эти материальные ценности не имеют значения, когда нет главного — свободы.

 

 

Я никогда не любил тусовки, всегда был один в поле воин, шел своей дорогой.

Это не нравилось: чужак, гордый.

Ярлык можно любой навесить.

Был белой вороной, в общем.

Я и сейчас такой же одиночка, не участвую в так называемом шоу-бизнесе.

Не пою под фонограмму, просто не умею, бездарный я человек!

 

 

В СССР оставалась мама, но она была мудрой женщиной.

Узнав о моем решении, сказала: «Уезжай, если ты считаешь, что тебе за границей будет лучше».

Я даже на похороны ее не смог приехать, потому что тогда пришлось бы покупать билет в один конец.

 

 

Когда приехал в Россию после перерыва, одна женщина сказала:

«Я вас так любила, а узнав, что уехали, осуждала.

И только много лет спустя поняла, что вы поступили правильно».

Теперь есть люди, которые осуждают, что вернулся.

Я в шутку говорю, что им понадобится еще 19 лет, чтобы понять.

 

 

Я уехал в Париж.

осле больших сцен, после оркестра я взял гитару и поменял свой репертуар.

Я стал работать в русских варьете в Париже.

Таким образом зарабатывал на свой кусок бифштекса.

Я начал все сначала.

Одновременно с работой в кабаре «Распутин» я работал в кабаре «Московская звезда»,

а это большая привилегия для артиста.

стал зарабатывать больше, чем средний француз.

Потом началась концертная деятельность, поездки по разным странам.

Кроме этого, я занимался бизнесом, у меня был ресторан «Две гитары» в центре Парижа,

возле Триумфальной Арки.

Было трудно.

Я не гнушался никакой работы.

Конечно, о своих песнях и о советских шлягерах там пришлось забыть.

Мой репертуар состоял в основном из народных — русских, украинских, греческих,

армянских и цыганских песен.

Это хорошая школа и блестящая практика для голоса.

Никаких комплексов по этому поводу у меня не было, хотя в СССР с усмешкой говорили,

что я стал «кабацкой звездой».

Но, между прочим, в таких же кабаре и ночных клубах, а по-нашему — «в кабаках»

пели и Фрэнк Синатра, и Элла Фицджеральд, и Луи Армстронг.

 

 

Я заключил пятилетний контракт с одним из лучших казино Лас-Вегаса «Империал Палас»,

согласно которому должен был петь 180 дней в году.

Там я познакомился с легендарными звездами: Синатрой, Томом Джонсом, Шер.

Потрясающие мастера!

На сцене они короли, а в обычной жизни — простые и приятные люди.

Мы даже подружились.

По выходным дням ходили друг к другу в гости.

Но, несмотря на радужные перспективы, я отказался от контракта.

Дело в том, что в Лас-Вегасе губительный для певцов климат.

Пустыня, сухость, жара…

В помещении себя чувствовал нормально, но стоило выйти из отеля, как начинал задыхаться.

Угроза потерять голос, появившиеся проблемы со здоровьем были страшнее,

чем потеря денег, которые я зарабатывал в США.

 

 

Я пою на шести языках, и не просто зазубрив текст — я свободно владею этими языками.

Я люблю языки.

Говорю на шести языках: армянском, греческом, русском, французском, английском, турецком.

Когда приехал во Францию, ничего, кроме «шерше ля фам» сказать не мог.

А спустя какое-то время уже свободно изъяснялся с друзьями на французском языке.

 

 

Есть разные языки, но песни от сердца и для сердца слушатели любых стран поймут всегда.

Я начал работать с французскими, английскими, американскими поэтами.

Написал, например, балладу «Сколько дорог» на французском языке,

оторую считаю лучшей в своем репертуаре.

У меня выпущено несколько дисков на французском и английском языках.

Музыку пишу сам, а слова — с партнерами.

Не потому, что плохо знаю языки — ими я хорошо владею.

Чтобы сочинить песню, надо создать образ, что я и делаю.

А соавторы «шлифуют» мои тексты.

Я могу вернуться на российскую сцену так же, как на американскую, французскую или канадскую.

 

 

У меня двойное гражданство — России и Франции.

Сейчас живу вместе с семьей в Санкт-Петербурге.

В городе фонарей и туманов.

Я вообще обожаю северные страны.

Люблю туман, пасмурную погоду, дождь. Я, скорее всего, гражданин мира.

Родился в Греции, в армянской семье.

В пятилетнем возрасте приехал в советскую Армению, потом жил в Ленинграде, Киеве,

эмигрировав, 30 лет прожил во Франции.

Так кто же я?

Вам виднее.

Именно в контексте обвинения мне в лицо были брошены слова:

«Да вы космополит, Жан Арутюнович!»

Кстати, это слово в годы моей молодости было почти синонимом понятия «враг народа».

К счастью, нынче ситуация изменилась.

Все идет к тому, чтобы преодолеть отчуждение между странами и нациями,

чтобы люди могли стать более открытыми.

 

 

О себе же всегда говорил, что не пою, не выступаю, а — работаю.

Так что работа такая. И до сих пор «каким ты был, таким остался»…

Я всю жизнь искал справедливости и любви. Ищу и до сих пор.

Правда, энтузиазма поубавилось. Но я по-прежнему верю. И жду…

 

Жан Татлян

 

 

В эфире музыкальной программы

"После полуночи"

 

Море зовет

 

 Муз. А Бабаджаняна, ст. Г Регистана

 

 

Муз. А. Бабаджаняна, ст. Г. Регистана

 

«В переводе с французского «шансон» — это песня.

Шансонье — это певец.

Жанр шансона очень древний.

Только раньше, столетия назад, таких певцов называли трубадурами.

А на Кавказе, на Ближнем Востоке — ашугами.

Это были просто уличные певцы.

Они в своих, ими же сочиненных песнях рассказывали житейские истории…

В каждой песне есть свой маленький сюжет, сценарий — лирический, драматический, комический.

Шансонье — это маленький театр. Каждый раз у певца особое состояние.

Разве «фанера» может передать это меняющееся состояние?

 

То, что я пел с самого начала своего творческого пути, относится к шансону.

Я представитель этого направления в его классическом понимании.

Мои песни — не что иное, как отголоски моей собственной биографии, лирический дневник моей жизни.

Я к этому стремился еще в 60-е годы, будучи в СССР.

Особенности этого стиля относятся не только к музыке, но и к взаимоотношению со слушателями.

Оно очень доверительное, душевное. Наверное, потому я и имел успех у публики».

 

Жан Татлян

 

Осенние следы

 

Муз.Ж. Татляна, ст. А. Горохова

 

 

 

Осенний свет

 

Муз. Ж Татляна, ст.С.Льясова

 

 

«Когда после эмиграции я стал снова давать концерты в России,

зрители — поклонницы в основном — приносили мне старые пластинки фирмы «Мелодия» со словами:

«Их уничтожали, стирали записи — возьмите, мы их сохранили».

Но в основном мой репертуар состоял из собственных песен.

Я был первым человеком на эстраде, который не пел песен советских композиторов — только свои.

В 1968 году я пять раз пересдавал программу перед худсоветом, придирались страшно.

Например, была у меня песня «Воздушные замки»:

«В сказке все просто: рядом живут нищий, богатый, честный и плут» —

повесили на нее ярлык «абстрактный гуманизм».

К песням «Осенний свет» и «Осенние следы» придрались потому,

что молодой парень со сцены поет про сплошную грусть, осень да осень у него, а где оптимизм?

Мои песни не грустные, они романтичные.

Когда меня пригласили в Советский Союз с гастролями,

я встретился со своими прежними друзьями-музыкантами, и мы решили восстановить мои старые песни.

И убедились: они не устарели.

Чем это объяснить? Мне кажется, в первую очередь тем, что они искренни.

Наверное, потому меня после столь длительного перерыва так тепло принимает советская публика».

 

Жан Татлян

 

Фонари

 

Муз. Ж. Татлян, ст. Ю.Гарин (Ж. Татлян)

 

 

«В самое темное время года — в декабре — ленинградский пейзаж подсказал мне

одну из самых популярных песен «Фонари».

Туман, пасмурно, мерцание огней: Прелесть!

 

Когда осенью 1989 года я приехал в Петербург, то в первую ночь вообще не мог спать —

пошел бродить по городу…

Ходил по Невскому, по набережной Мойки, заглянул на канал Грибоедова.

Для меня это места, где каждый уголок, каждая арка знакомы.

Ощущения разные, смешанные — добро и зло, дружба и предательство, любовь и разлука,

точно все прошедшие годы пережил за несколько часов…

 

В 62-м году, написав «Фонари», я взял гитару и пошел на телевидение Армении,

один с гитарой, и спел.

Сейчас, наверное, смешно смотреть эту запись: стою я под огромными прожекторами…

Да, подхожу с гитарой к фонарику и начинаю петь

(эта запись сохранилась, мне ее недавно записали).

И вдруг через месяц после эфира сажусь в Ереване в троллейбус, даю кондуктору деньги,

а он отрывает и раздает билеты, насвистывая «Фонари».

Это меня так впечатлило!

Хороший шлягер, я считаю, должен быть «заразным», прилипать к человеку, прямо к коже.

Знаете, что такое шлягер?

Когда четыре ноты — это мало, а шестая — уже лишняя.

В свое время я и Арно Бабаджаняну доказывал — хорошая песня может состоять из пяти нот,

но секрет и искусство в том, сложатся ли они в мелодию.

Как шахматные фигуры».

 

Жан Татлян

 

Старая башня

 

Муз. Ж.Татлян, ст. А. Горохова

 

 

 

«Без вдохновения вы не напишите того, что желает публика.

А источник вдохновения, конечно же, женщина.

Женщина — как птица.

Мужчина должен держать ее в руках не сильно, чтобы не удушить, но и не слабо,

чтобы она не улетела.

Это правило одинаково для любого творческого человека».

 

Жан Татлян

 

 

Рассказ Жана Татляна о своей жизни и творчестве составлен на основании разных интервью,

данных им, начиная с 2000 года:

1. Независимая информационно-аналитическая международная армянская газета «Ноев ковчег»,

№7, 1-15 мая 2006 года

2. Газета «Труд», № 161 за 30.08.2000 г.

3. Радио «Старый порт»

4. Сайт «Запишите на ваши магнитофоны»

5. Газета «День» (Киев), №144, 14 августа 2004 г.

6. Сайт «Известные люди»

7. Приложение к «Независимой газете», выпуск от 14.10.2000 г.