Портрет кисти И. Макарова 

 

Старшая дочь Пушкина была названа Марией в честь своей прабабки — Марии Алексеевны Ганнибал.

Через две недели после рождения дочери Марии Пушкин шутливо писал княгине В. Ф. Вяземской:

«Представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы.

Я в отчаяньи, несмотря на все мое самомнение».

В раннем детстве Маша доставляла много хлопот родителям.

Отправив на лето в 1834 году жену с двухлетней дочерью и годовалым сыном в Москву

(а затем в калужское имение), к матери Натальи Николаевны и ее сестрам,

поэт не переставал беспокоиться о семье.

«…Что Машка? — пишет он в Москву, в дом Гончаровых, — чай, куда рада, что может вволю воевать».

В одном из последующих писем он просит теток

«Машку не баловать, т. е. не слушаться ее слез и крику, а то мне не будет от нее покоя…»,

«Целую Машку и заочно смеюсь ее затеям», — пишет он тогда же в другом письме.

Ольга Сергеевна Павлищева считала своего брата «нежным отцом» и, конечно,

не ошибалась в своем мнении.

 

 

Самые ранние портреты детей Пушкина находятся в уже упоминавшемся не раз альбоме Н. Н. Пушкиной.

Н. И. Фризенгоф зарисовала их всех вместе сидящими за обеденным столом в Михайловском 10 августа 1841 года.

В центре группы — спокойная, серьезная и сосредоточенная девятилетняя Маша,

справа от нее — самая младшая, Таша, и Александр, годом моложе старшей сестры, слева — шестилетний Гриша.

В этом же альбоме находится и другой портрет старшей дочери Пушкина — работы Томаса Райта,

относящийся к 1844 году; двенадцатилетняя девочка изображена на нем в профиль,

с задорно вздернутым носиком и двумя длинными косичками, на ней ярко-розовое платье.

 

 

Получив хорошее домашнее воспитание, Мария Александровна появилась в свете,

удивляя окружающих не столько красотою в общепринятом значении этого слова,

сколько своеобразным изяществом, оригинальным сочетанием черт отца и матери.

В 1852 году Мария Пушкина, так же как и ее младшая сестра, была нарисована Николаем Ланским;

рисунок предназначался для уезжающей из России Александры Николаевны Гончаровой-Фризенгоф.

Этот скромный, «домашний» портрет двадцатилетней М. А. Пушкиной находится в альбоме А. Н. Фризенгоф.

 

В том же году, в декабре, Мария Александровна Пушкина «была пожалована» фрейлиной.

В то же время фрейлинами по-прежнему были обе сестры Карамзины: Софья и Елизавета Николаевны —

Антонина Блудова, а чуть позже — и 23-летняя дочь поэта Тютчева, Анна Федоровна,

принятая ко двору в 1853 г., писавшая в своих воспоминаниях:

«В то время фрейлинский коридор был очень населен. При императрице Александре Федоровне состояло

двенадцать фрейлин, что значительно превышало штатное число их.

Некоторых из них выбрала сама императрица, других по своей доброте она позволила навязать себе».

 

Одной из светских приятельниц-фрейлин М. А. Пушкиной стала дочь А. О. Смирновой (Россет) —

Ольга Николаевна, которой она писала:

«Мы веселимся здесь так, как еще никогда не развлекались;

танцуем, катаемся верхом, делаем прогулки в Красное Село и ведем в высшей степени веселый образ жизни».

 

Вскоре после свадьбы сестры Маша Пушкина написала своей подруге — фрейлине Ольге Николаевне Смирновой —

о своей зимнедворцовой жизни:

«Что касается до магнетизма, то все заняты верчением столов. Я не знаю, возможно ли в это верить или нет.

Но ответы иногда получаются поистине удивительные. Вызывают мертвых, спрашивают их души.

В Москве, говорят, Нащокин вызывал дух моего отца, который ответил ему стихами».

Примерно в это же время писатель С. М. Загоскин отмечал:

«Я представился <…> Марии Александровне Пушкиной, к которой влекло меня уже то,

что она была сестрою Н. А. Дубельт, т. е. дочерью Ал. Серг. Пушкина.

Хотя она и не отличалась никакой красотой и даже не имела ничего схожего с лицом своего отца,

но умные, выразительные глаза и простота в обращении со всеми невольно привлекали к ней молодежь».

 

Примерно в это время ее портрет написал художник Иван Кузьмич Макаров.

На портрете И. К. Макарова М. А. Гартунг одновременно похожа на Пушкина,

бабушку Надежду Осиповну и тетку Ольгу Сергеевну.

Недаром бабушка и тетка любили Машу Пушкину «до безумия».

Надежда Осиповна просила Ольгу Сергеевну нарисовать внучку «в виде рафаэлевского ангела»,

считая ее «очень милой и хорошенькой».

Сама Ольга Сергеевна утверждала, что племянница очень похожа на нее.

В феврале 1841 года она пишет мужу из Петербурга:

«Невестка моя хороша, как никогда. Старшая ее дочь на меня очень похожа и от меня не отходит, когда я прихожу.

Я тоже люблю эту девочку и начинаю верить в голос крови».

 

В апреле 1860 года Мария Александровна вышла замуж за Леонида Николаевича Гартунга,

по словам князя Д. Д. Оболенского, «блестящего представителя конной гвардии»,

человека «вполне честного, но очень беззаботного».

Детей в этом браке не было. "…Чем огорчаться, возьми пример с Гартунга, который осеняет себя

крестным знамением, говоря, что очень рад, что его жена не делает его отцом, а жена его хохочет", —

писала Ольга Павлищева в письме сыну.

Генерал Гартунг имел поместье под Тулой и хорошее служебное положение:

он был начальником первого коннозаводского округа.

В октябре 1877 года он трагически погиб. Его несправедливо обвинили в хищении денег и других злоупотреблениях.

56-летний Федор Достоевский, потрясенный этим происшествием, записал в «Дневнике писателя…»,

что Гартунг, не дожидаясь вынесения приговора, «выйдя в другую комнату… сел к столу и схватил обеими руками

свою бедную голову; затем вдруг раздался выстрел:

он умертвил себя принесенным с собою и заряженным заранее револьвером, ударом в сердце».

«При покойном нашли записку следующего содержания:

„Клянусь всемогущим богом, я ничего не похитил по настоящему делу. Прощаю своих врагов“, —

писал корреспондент газеты „Московские ведомости“.

 

— Похороны генерала Гартунга состоялись при громадном стечении публики.

Ему были оказаны большие воинские почести. Тело покойного было перенесено из здания Коннозаводства

на Поварской в церковь.

На панихиде присутствовала вдова Гартунга, его старушка-мать, родные и близкие,

высшие военные и гражданские чины во главе с московским губернатором, и многие другие.

Из церкви гроб несли на руках через всю Москву.

а ним следовали погребальная колесница, его конь, покрытый траурной попоной,

далее большая процессия экипажей и батальон местных войск с оркестром.

Похороны состоялись на кладбище Симонова монастыря».

«Вся Москва была возмущена исходом гартунского дела.

Московская знать на руках переносила тело Гартунга в церковь, твердо убежденная в его невиновности.

Да и высшее правительство не верило в его виновность, не отрешая его от должности,

которую он занимал и будучи под судом.

 

Владелец дома, где жил прокурор, который благодаря страстной речи считался главным виновником

гибели Гартунга, Н. П. Шипов приказал ему немедленно выехать из своего дома на Лубянке,

не желая иметь, как он выразился, у себя убийц.

Последствия оправдали всеобщую уверенность в невиновности Гартунга.

Один из родственников Занфтлебене был вскоре объявлен несостоятельным должником,

да еще злостным, и он-то и оказался виновником гибели невинного Гартунга», —

вспоминал позднее князь Д. Д. Оболенский.

 

«Это был благородный и честнейший человек, — писала А. П. Арапова о Леониде Гартунге, —

ставший жертвою новых веяний.

Невинная кровь его обрызгала позорную, холодную жестокость тех, кто лицеприятно подтасовывал факты,

чтобы <…> посадить его на скамью подсудимых.

К счастью матери, она не дожила до этого кроваваго эпизода».

Писала о нелегкой судьбе Марии Александровны и ее племянница Е. Н. Бибикова:

«Она вышла замуж уже старой девой за генерала Гартунга.

Он последнее время заведовал коннозаводством и жил на казенной квартире на Тверской в Москве.

Жили они не дружно, сперва у него в имении, в Тульской губернии, а затем в Туле.

Когда дела его пошатнулись, тетя уходила от него, а после известного суда, когда Гартунг застрелился в суде,

тетя осталась без средств.

Она написала письмо государю Александру II, вспоминая известное письмо Николая Пушкину,

что дети Пушкина не будут в нужде, и прося о помощи.

 

Ей назначили пенсию в 200 руб. в месяц, на которую она жила в Москве, на Кисловке в доме Базилевского,

снимая меблированную комнату, и жила очень скромно.

Лето проходило в деревне у сестер, и это составляло ей экономию на зиму».

 

Л. Н. Толстой встретил Марию Александровну в Туле в 1868 году в доме генерала Тулубьева.

Узнав, что М. А. Гартунг дочь Пушкина, Лев Николаевич чрезвычайно заинтересовался ею.

Свояченица Толстого Т. А. Кузминская в своей книге «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне» писала об этом вечере:

«…вошла незнакомая дама в черном кружевном платье.

Ее легкая походка легко несла ее довольно полную, но прямую и изящную фигуру».

Великий писатель сразу же заметил в ней общие черты с Пушкиным, особенно удивительные

«арапские завитки на затылке».

«Когда представили Льва Николаевича Марии Александровне, — продолжает Кузминская, —

он сел за чайный стол около нее;

разговора их я не знаю, но знаю, что она послужила ему типом Анны Карениной, не характером,

не жизнью, а наружностью. Он сам признавал это».

 

Мария Александровна подолгу жила в Москве, в доме на Поварской (ныне улица Воровского),

где у супругов была большая квартира.

После гибели мужа она больше не выходила замуж, детей у нее не было.

Когда у Александра Александровича умерла жена, М. А. Гартунг, уже в роли «тети Маши»,

помогала воспитывать его осиротевших детей.

Часто гостила Мария Александровна в имении Лашма, у своей сводной сестры Александры Петровны Араповрй,

с которой была очень дружна, приезжала к ней также в Петербург.

Бывала М. А. Гартунг и в Лопасне — имении близких родственников Ланских — Васильчиковых и в Андреевке,

у другой сестры — Елизаветы Петровны.

 

Внучатая племянница старшей дочери Пушкина С. П. Воронцова-Вельяминова вспоминала:

«Я хорошо помню тетю Машу на склоне лет, до самой старости она сохранила необычайно легкую походку

и манеру прямо держаться.

Помню ее маленькие руки, живые блестящие глаза, звонкий молодой голос».

 

Мария Александровна принимала деятельное участие во всем, что было связано с памятью о ее отце.

Москвичи часто видели Марию Александровну сидящей в глубокой задумчивости около памятника

великому поэту.М. А. Пушкина прожила долгую жизнь (родилась 19 мая 1832 года — умерла 7 марта 1919 года).

Е. Н. Бибикова писала:

«Она умерла в 1919 году в нищете, так как ее лишили пенсии, а вещей у нее не было для продажи;

а вернули ей пенсию при большевиках, и первый взнос пошел на ее похороны».

 

 

Правнучка великого Пушкина Наталья Сергеевна Шепелева рассказывала:

«Я встречалась с Марией Александровной, будучи подростком, здесь в Москве,

куда из Петербурга переехала и наша семья.

Она осталась в моей памяти человеком удивительно стойким к постигшим ее невзгодам.

Мария Александровна жила возле Донского монастыря, где и была похоронена в 1919 году».

Н.С. Мезенцова возмущалась:

Ну в какой бы еще стране мог быть такой министр культуры, который дал роскошный особняк босоножке Дункан

и при этом оставил в нищете дочь Пушкина?"

 

"Жизнь после Пушкина" "Портреты и судьбы"