Тот, кто есть личность, имеет и философию своей личности.
Каждый смотрит на себя чужими глазами и продолжает орудовать своими весами.
Лёгкая добыча кажется гордым натурам чем-то презренным, они испытывают наслаждение лишь при виде не сломленных людей, которые могли бы стать им врагами, и равным образом при виде труднодостижимых сокровищ.
Яд, от которого гибнет слабая натура, есть для сильного усиление — и он даже не называет его ядом.
Во всё хорошо сказанное верят.
Жизнь — это долгая смерть.
В великодушии есть столько же эгоизма, сколько и в мести, только этот эгоизм другого качества.
Всякий большой шум заставляет нас полагать счастьем тишину и даль.
Названия народов суть по обыкновению оскорбительные клички.
Кто знает себя глубоко, заботится о ясности; кто хотел бы казаться толпе глубоким, заботится о темноте. Ибо толпа считает глубоким всё то, чему она не может видеть дна: она так пуглива и так неохотно лезет в воду!
Слышат только те вопросы, на которые в состоянии найти ответ.
Снится или ничего, или что-то интересное. Нужно учится и бодрствовать так же: или никак, или интересно.
Что же такое в конце концов человеческие истины? Это неопровержимые человеческие заблуждения.
Я люблю быть в неведении относительно будущего и не желаю погибнуть от нетерпения и предвкушения обещанных событий.
И любви надо учиться.
Разве дисциплина научного ума не начинается с того, что не позволяешь себе больше никаких убеждений? А разве ЭТО не есть убеждение?
Чем меньше умеет некто повелевать, тем назойливее влечётся он к тому, кто повелевает, и повелевает строго.
Всюду, где человек приходит к основополагающему убеждению, что им должны повелевать, он становится «верующим».
Женщины «отдаются роли» даже тогда, когда они — отдаются... Женщина так артистична...
Учёная книга всегда отражает покалеченную душу: всякое ремесло калечит.
Когда пишут, хотят быть не только понятыми, но и равным образом не понятыми.
С глубокими проблемами у меня обстоит так же, как с холодной ванной, — мигом туда, мигом оттуда.
