Владимир ВОРОНОВ

Виктор Луи – одна из самых мутных фигур московской богемы 60–80-х гг. XX века. Ипостасей у него было много: «независимый журналист», держатель салона, где тусила фрондирующая и фарцующая богема, муж англичанки, наконец, – ведь британскоподданная супруга в те годы была далеко не у каждого москвича, не говоря уж про питерцев

Еще Луи кичился лучшей в стране коллекцией раритетных автомобилей, без стеснения утверждая, что шикарных машин у него больше, чем у Брежнева. Но весь этот романтический флер слегка прикрывал главное: Виктор Луи работал на КГБ. Если точнее, он служил чекистам неким заменителем центра общественных связей: Лубянке и тогда ведь нужно было сливать дезу, канализировать направленную информацию. Виктор Луи удостоился сомнительного титула чуть ли не лучшего «сливного бачка» госбезопасности за всю ее историю, порой его даже именуют настоящим асом дезинформации. Хотя это явное преувеличение: наш фигурант был все же не творцом дезы, а лишь ее канализатором.

«Зэк-лингвист»

Виктор Луи умер в июле 1992 года во время операции по удалению опухоли печени, умер в достатке и даже богатстве, но забытый и презираемый даже своими былыми работодателями. И это – единственный достоверный факт его биографии, поскольку все прочее в ней туманно.

Например, по сей день загадка, каковы же настоящие имя-фамилия нашего героя, в каком году и где он родился, кем были его папа-мама…

Тьерри Вольтон, известный французский эксперт по советским спецслужбам, утверждал, что настоящее имя фигуранта – Виталий Евгеньевич Луи, а родился он в 1922 году. По всей видимости, Вольтон опирается на данные перебежчика из КГБ Юрия Носенко, ушедшего на Запад в 1964-м. Олег Гордиевский и Кристофер Эндрю в своем совместном опусе сообщали, что настоящее его имя – Виталий Евгеньевич Луй. Эту же версию озвучивают и другие – Виктор Фрид, Андрей Мальгин. Давид Маркиш приводил иную версию настоящей фамилии: Левин.

Относительно подробную, хотя и путаную справку можно извлечь из книги Джин Вронской и Владимира Чугуева «Кто есть кто в России и бывшем СССР». По ним выходит, что Виктор Луи – Луи Виталий Евгеньевич, родился в 1928 году в Москве, в семье выходца из… Восточной Пруссии. Еще один источник, называя датой рождения 5 января 1928 года, сообщает, как сам Луй–Луи–Левин время от времени давал понять, что родители его якобы погибли в сталинских лагерях. Вот, пожалуй, и всё: человек без имени, без родителей, без происхождения, неизвестно, как и откуда возникший. Само по себе стремление предельно законспирировать, закрыть свою биографию весьма показательно: было, значит, что скрывать и от кого. От бдительных органов? – Это вряд ли: уж они-то имели возможность просветить происхождение своего подопечного до седьмого колена. Значит, нечто темное и непрезентабельное в биографии затуманивали от тех, с кем муж англичанки общался, так сказать, по просьбе Службы.

Из сокрытого детства гражданина Луя нам придется перенестись сразу в годы его послевоенного отрочества и юности, затянутые той же мутью недосказанности. Тот самый Луй сидел в лагерях – это единственное, что сходится у всех биографов. Но вот когда сел и за что, сколько сидел – опять полный мрак. Версий столько, что истину они укрыли надежно. Джин Вронская и Владимир Чугуев писали, что Луи был арестован в 1947 году, будучи студентом. Любопытен факт упоминания студенчества: значит, наш герой происходил вовсе не из семьи, якобы засаженной в ГУЛАГ, потому как сыну «врагов народа» высшее образование не полагалось! Генерал КГБ Вячеслав Кеворков, позиционировавший себя в качестве друга Виктора Луи, написал так: «Оставшись мальчишкой в суровые военные годы круглым сиротой, он в четырнадцать лет попытался выжить, прислуживая в различных иностранных диппредставительствах в Москве, за что в пятнадцать лет был арестован и осужден на 25 лет концлагерей». (К слову, генерал КГБ, дружащий с «отсидентом», – это нечто: с поправкой на порядки тех лет в органах такие связи без санкции свыше были просто невозможны.)

Давид Маркиш упоминает, что Луи мальчишкой после войны сел за анекдот. Другие источники сообщают, что будущий муж англичанки трудился курьером в бразильском посольстве и сел в 1947-м; встречается и упоминание, что отсиживал он якобы за своих родителей, «врагов народа», правда Тьерри Вольтон уверял, что сел Луи не в 1947-м, а в начале 1950-х, не за политику, а за спекуляцию… Обилие версий умиляет – это характернейший признак легендирования для тех, кому есть что легендировать. В сухом остатке все та же пустота: когда сел, куда сел, с кем сел, за что сел. Но никто и нигде не указал главного: по какой именно статье УК числился в зонах наш гражданин. Само же сокрытие статьи – факт, не нуждающийся в особом пояснении: в такие игры играли только компетентные органы.

И тут глаз цепляет главное: ряд версий так или иначе упоминает, что гражданин Луй (или кто он там) до своей посадки – реальной или мнимой – работал в каком-то из зарубежных представительств в Москве. Каком именно, неважно в принципе, ибо собственно дальше можно не продолжать. Поскольку в сталинские времена иностранцы в массовом порядке в Москве не водились, а водившиеся жили как в осажденной крепости, с советскими гражданами в свободном режиме не общались и общаться не могли, потому как любой контакт с ними советского человека был под контролем вездесущих органов. Любой! И контактировать с гражданами иностранцами, даже и в качестве вольнонаемных сотрудников диппредставительств, могли только специально на то уполномоченные товарищи: оперативные работники госбезопасности и их агенты-осведомители. Больше – никто. Любой, поступавший в качестве вольнонаемного на работу в посольство, должен был сотрудничать с органами – или он там не работал. Да что там, если именно тогда существовал железный порядок: подписку о сотрудничестве сдирали с любого, чей контакт с иностранцем, даже и минутный, даже с залетным, был зафиксирован теми же органами. Порядок, понимаешь ли, и точка! В общем, и так ясно, кем мог быть гражданин Луи, если он трудоустроился в каком-то посольстве.

Потому общепризнанную версию, что стучать он стал в лагерях, мы отвергаем как изначально методологически неверную: стучать он начал раньше. А как же лагеря? Ну, лагеря – и что? Стукач мог быть командирован в лагерь в рамках той или иной оперативной разработки – зря что ли наш персонаж всю жизнь уходил при распросах от четкого ответа на вопрос: статья и срок. То есть в одной зоне он стучал под прикрытием одной легенды, в другой – под крышей иной, классика жанра. Что тов. Луи стучал в лагерях, свидельств достаточно. Валерий Фрид в своей книге посвятил этому типажу несколько страниц. Встретились они в лагере, когда к ним в барак зашел молодой человек в очках и спросил: «Нет ли у кого шерсти на продажу? Старых свитеров, шарфов, носков? Можно грязные, рваные – это не играет роли. Платить будут хлебом». Шерсть, как оказалось, требовалась для изготовления ковров лагерному начальству, а человек в очках был как бы агентом по снабжению. «Шерсти у меня не было, – пишет Фрид. – Но, расспросив о моем деле и услышав, что я учился во ВГИКе…». Тут прервусь: по неписаным лагерным нормам расспрашивать «о моем деле» было нельзя! Настоящие зэки так никогда не делали, потому как это был типовой прием стукачей! Продолжим: «Скупщик шерсти представился: Виктор Луи. Рассказал, что он тоже москвич, работал в посольстве – на чем и погорел». Ага, сказка для идиотов: работал в посольстве, потому и сел – да кто б его вообще тогда близко подпустил к посольствам, не будь сей гражданин на доверенной связи с товарищем оперативником?! Зато неплохая легенда-прикрытие для лагеря: удобно втираться в доверие к лохам-интеллигентам. А дальше Фрид в сопровождении Луи отправился навестить знаменитого режиссера и сценариста Каплера, который «сел», как известно, за роман с дочкой Сталина Светланой. Первое, что говорит Каплер товарищу по зоне прямо при Луи: «Не хотите иметь крупных неприятностей, будьте очень осторожны с этим человеком. …Вы думаете, я шучу? Совершенно серьезно: это очень опасный человек». Потому как «опасный человек, оказывается, кроме обязанностей снабженца, исполнял и другие: был известным всему лагерю стукачом». Стоит ли говорить, что безобидным тот стук быть не мог: советские органы жили по законам социалистической экономики, потому у них тоже был план – по стуку и посадкам. Вольтон, ссылаясь на многочисленные свидетельства экс-заключенных, так и пишет: «В лагере Виктор Луи являлся «стукачом». Он вступал в контакт в основном с заключенными-интеллигентами, завоевывал их доверие, фиксировал их откровенные высказывания, затем сообщал о них руководству лагеря». Ну если уж быть точным, то докладывал он не руководству, конечно, а лагерному «куму» – заведующему оперчастью, в ведении которого была агентура.  «Тюрьма не деформировала Луи, – с придыханием пишет о своем приятеле гэбэшный генерал Кеворков. – В те времена за решеткой «отбывала срок» значительная часть интеллигенции страны. Как человек талантливый и дисциплинированный, он умудрился и лагерь превратить в «свои университеты», выучив у сидевших за колючей проволокой видных специалистов английский и турецкий языки. Турецкий был, впрочем, вынужденным компромиссом, ибо большого лингвистического разнообразия лагерь не предлагал». Да с чего бы это «деформироваться» лагерному «придурку», устроенному на теплое, сытное и непыльное место? А уж по части иностранной лингвистики лагерь, положим, вообще ничего не предлагал – не из-за отсутствия соответствующих кадров, последних там как раз хватало, и в избытке – по всем мыслимым и немыслимым языкам, вплоть до гуарани с гуджарати впридачу. Только вот самодеятельное изучение иностранных языков в сталинском СССР, мягко говоря, не приветствовалось. Потому как вызывало естественный вопрос бдительных органов: «А зачем это вам, гражданин, вдруг понадобилось самому изучать вражеские языки?! Никак в шпионы иностранные хотите податься!». Что ж, если Луи в узилище беспрепятственно осваивал языки, пользуясь услугами филологов-заключенных, знать на то была воля, но вовсе не божья, а, напротив, курирующего его «кума». И кто знает, сколько наивных интеллигентов получили довесок к сроку благодаря доносам нашего скупщика шерсти с лингвистическим уклоном? План ведь надо было выполнять и перевыполнять, работа такая. За которую органы отплатили добром – когда в эпоху хрущевского «реабилитанса» Луи покинул лагеря, то вернулся прямиком в Москву, а не на 101-й километр, как прочие.

Муж англичанки

Виктор Луи

Давид Маркиш вспоминал, что впервые встретился с Луи в конце 1950-х – вскоре после его освобождения из лагеря. Вот описание жизни и быта свежевыпущенного зэка: «В комнате Луи было людно, шумно. Одна стена была сплошь занята баром, на полках которого пестрели невиданными этикетками бутылки с французским коньяком, шотландским виски, английским джином». Неплохо для экс-узника после сталинских лагерей! Оказывается, гуляли не просто так: «Провожали в Париж, «на ПМЖ», солагерника Виктора – пожилого художника-еврея с круглыми печальными глазами и алым платком вокруг шеи. Этот художник, спасаясь от нацистов, бежал в свое время в Россию, был, как водится, посажен – а теперь возвращался восвояси. И в этом, по словам художника, помог ему Луи, к тому времени уже работавший в шведской газете и «имевший связи наверху». Комментарии нужны?

Как сообщает нам тот же генерал Кеворков, «оказавшись на свободе, Луи женился на англичанке и стал работать в Москве, в качестве корреспондента английских газет». И ведь не просто работал, статейки как фрилансер пописывая, – официально был аккредитован в соответствующем качестве при МИД СССР – все как положено. Шведская газета, английская – вольные, однако ж, нравы были в хрущевской Москве! И ведь других таких «независимых журналистов» так и не образовалось, вплоть до краха СССР.

Жена-англичанка – круть по тем временам неимоверная. Нынешнему поколению такое трудно понять, но на брак с иностранкой советскому гражданину в 1950-е годы, даже после смерти Сталина и начала «реабилитанса», требовалось разрешение компетентных органов. А без этого разрешения – никакого загса. К тому же, как ехидно заметил один коллега, «молоденьких британок в Москве 1950-х – не протолкнуться». По одной версии, его британскоподданную половину звали Дженнифер Стэтхэм (Jennifer Statham), по другой – Дженнифер Маргарет. Кто она была такая, как появилась в Москве и каким образом экс-зэк сумел выйти на нее, знают лишь компетентные органы. Хотя, если верна информация, что была она няней в семье британского дипломата, уже понятно: к дипломатам Ее Величества товарищи в штатском подходы искали тщательно и со всех сторон, так что подвод стукачка к «дипняне» выглядит вполне естественным. Ну а дальше уж вышло так, как вышло: стукач ведь был обаятелен, с хорошо подвешенным языком, манерен, на вид интеллигентен и поначалу смазлив. Да и романтический ореол жертвы кровавого режима, чуть ли не борца с ним, – наивные иностраночки от такого набора должны были падать в обморок – прямиком в объятия. Если это и не было изначально частью операции, то уж впоследствии, когда роман зашел далеко, неглупые кураторы вовремя сообразили, что жена-англичанка – это ж и дополнительный шарм-ореол, и, главное, канал для слива направленной информации и дезинформации. Так что зажил новобрачный сытно и счастливо, быстро прибавив к жене квартиру – первоначально трехкомнатную на Ленинском проспекте (так утверждает Джин Вронская), дачу, а там еще – и троих сыновей. Потом будут уже совсем не малометражка в высотке на Котельнической набережной, вилла в Баковке и одновременно фешенебельный дом в Лондоне. Все это – у советскоподданного и в вегетарианские времена Леонида Ильича. Наверное, обзавестись особняком в Лондоне имел возможность каждый советский гражданин, да еще и нереабилитированный экс-зэк (данных, что гр-н Луи был реабилитирован, в природе нет – то ли проходил по общеуголовной статье, то ли и вовсе никакой статьи не было), да еще и беспартийный осведомитель.

Ну да бог с ними, женой-англичанкой и сыновьями-полуангличанами, ведь у Луи–Луя начинается настоящая жизнь, его таланты востребованы сразу по нескольким направлениям. Он (или кто-то за него) пишет в иноземные газеты, в частности в лондонскую Evening News («Ивнинг ньюс») о тайнах советской элиты, получая баснословные (по советским меркам) гонорары в валюте! Да-да, именно так: в то время, как обычных советских граждан сажали за сам факт обладания долларовой или фунтовой бумажкой, наиболее независимым из советских граждан эти бумажки дозволялось получать, тратить и даже класть на счета в иноземных банках. Ну и попутно гражданин Луи держал тогда нечто вроде салона Веры Павловны. Как пишет известный журналист и литератор Андрей Мальгин, «в советское время в Москве существовало как минимум три диссидентских салона, про которые говорили, что они контролируются КГБ. Это квартира Л.Ю. Брик–В.А. Катаняна, квартира Ники Щербаковой на Садовом кольце и дом Виктора Луи в Переделкино. Там всегда было людно, импортная выпивка имелась в огромном количестве, людей окружала изысканная атмосфера – антиквариат, художественные шедевры по стенам, приятные, умные собеседники. Всегда в наличии были новинки западного кино и музыки, самиздат стоял открыто и был доступен всем желающим, имелась свежая западная пресса».

Кто только не перебывал в салоне Веры Павловны… пардон, Виктора (или Виталия?) Евгеньевича по фамилии то ли Луи, то ли Луй. Имена называются солидные, уровня Евгения Евтушенко, к примеру. Но, как вспоминает вышеупомянутый Давид Маркиш, «знакомство с ним, от греха подальше, творческие интеллигенты не афишировали – но бывать у него на даче бывали, и охотно. А Виктор Евгеньевич принимал хлебосольно, показывал картины, коллекционную бронзу, скульптуры Эрнста Неизвестного в саду, шесть или семь роскошных автомобилей в гараже: «Порше», «Бентли», «Вольво». С затаенной гордостью коллекционера демонстрировал машины и ронял как бы невзначай: «У меня их больше, чем у Брежнева». И от такого признания озноб пробирал визитера». Но не для того робкие интеллигенты, знаменитые, наезжали в Баковку, чтобы любоваться картинами и машинами. А наезжали они, чтобы просить о помощи: помогите, Виктор, опять выезд за границу закрыли, держат, не пускают никуда. И Луи помогал: оформляли паспорт, выдавали командировочные. «Приезжали в темноте, просили шепотом, – мягко усмехаясь, рассказывал Виктор. – Чтобы коллеги не узнали». Из каких соображений помогал Виктор Луи? И требовалась ли расплата за такую помощь? Кто знает…». Описание столь красноречивое, что тут еще добавить?

Особенно примечательна такая ремарка: «А более-менее регулярно общались с Виктором шустрые ребята «на подхвате», промышлявшие кто чем может: сочинением средних стихов и облегченной прозы, торговлей книжными раритетами, а то и откровенной шмоточной фарцой. Эти ребята, обладавшие живым характером, носили общую кличку «луята». Их отношения с Виктором были скорее приятельскими, чем деловыми. Изрядная часть из них со временем взяла в жены иностранок и осела на Западе». Несведущим напомним, что фарца (фарцовка), или скупка шмотья у иностранцев и его перепродажа, явление, характерное для 1960–1980-х годов, контролировалось сразу двумя соответствующими службами: это и связь с иностранцами, и спекуляция. Так что фарца была буквально нашпигована осведомительской сетью. В конце 1950-х – начале 1960-х годов Виктора Луи использовало пока еще Управление КГБ по Москве и Московской области. Как утверждает Вольтон, «офицеры КГБ презирали его из-за репутации Иуды, которую он получил, находясь в лагерях». Один из тех офицеров ехидно вспомнил, что в коридорах Лубянки «его с уважением» называли «наш Луй»… Да уж, уважительней некуда, особенно если какую-нибудь буковку заменить.

«Журналист»

Зато столичное управление не могло нарадоваться успехам своего быстро растущего агента в работе с иностранцами и богемной публикой. Акции его росли, а звездный час пришелся на октябрь 1964 года. Тогда по поручению кураторов, уже из центрального аппарата КГБ, он первым из корреспондентов сообщил о свержении Никиты Хрущева – за несколько часов до официальной публикации. От удачного хода выиграли все: сам Луи, получивший баснословный гонорар и приглашение работать на солидное лондонское издание «Ивнинг ньюс», и его заказчики, выведшие своего агента на более высокую орбиту. Поскольку иных «независимых журналистов» в Советском Союзе тогда не было и быть не могло, Виктор Луи стал монополистом по части поставки на Запад баек и слухов о кремлевской элите. Другую сторону «железного занавеса» это тоже устраивало: какой-никакой, но канал неформальной коммуникации с Кремлем и Лубянкой – все лучше, чем ничего.

Следующие операции с привлечением Луя еще более значимы и интересны, быть может, тем, что фигурант раскрылся во всей своей красе, как исполнитель инициативный, работающий с огоньком и придумками, генерирующий идеи.

Наибольшую известность получила проведенная с его участием спецоперация по «заглушению» Хрущева-пенсионера. Хотя Никита Сергеевич после свержения и обитал на своей даче под фактическим надзором приставленной охраны, Кремль беспокоило, что взбалмошный пенсионер может выкинуть какое-нибудь коленце – мемуары, к примеру, сочинить. Или болтануть кому чего лишнего про Брежнева со товарищи, о которых он знал все. И процесс решено было взять под контроль, сыграв на опережение: к Хрущеву через его же детей подводят нашего покорного слугу. Для начала, воспользовавшись знакомством с Юлией Хрущевой и ее мужем, Виктор Луи напросился в гости к Никите Сергеевичу, приехав к нему на дачу со своей женой и… портативной кинокамерой. Никита Сергеевич, изголодавшийся по общению, токовал, а Виктор Луи снимал. Спустя время на Западе появился сенсационный фильм про будни Хрущева-пенсионера, расширивший, по выражению генерала Кеворкова, «представления Запада о стиле брежневской демократизации». Но то был лишь первый ход.

Потому как следующий был поистине иезуитским: пусть пишет свой «мумуар», точнее, диктует – нашему человеку. Идею продвинули через сына Хрущева, Сергея, подведя к последнему «нашего Луя». Даже передали портативный магнитофончик, с которым Никита Сергеевич уже не расставался ни днем, ни ночью. Он теперь диктовал, и только диктовал. А надиктованное им практически сразу ложилось на стол товарищей из КГБ. Спецоперацию контролировал лично председатель КГБ Юрий Андропов. В изложении генерала Кеворкова это выглядит так: «Мне доложили, что и Хрущев теперь пишет, – бросил Кеворкову Андропов. – И что, к этому имеет отношение твой приятель, Виктор Луи». Кеворков якобы ответил, что ничего не может сказать по поводу их содержания, не знаком, мол. «А надо было бы ознакомиться!.. – недобро возразил Андропов. – Хрущев – человек неуравновешенный и к тому же обиженный. Может легко пренебречь государственными интересами… Лучше всего, чтобы этих мемуаров не было бы вовсе. Но запрещать ему писать или поучать бывшего Первого секретаря нашей партии – не наше дело. А вот оберегать государственные интересы – наша прямая обязанность. Поэтому мы должны быть в курсе дела!». Но «в курсе» он был, поскольку «регулярно поставляемая сыном Хрущева Сергеем гора надиктованных отцом магнитофонных пленок на столе у Луи катастрофически росла». Дальше все было, по версии генерала – приятеля Луи, просто: «Ранним осенним утром корреспондент английской «Ивнинг ньюс» Виктор Луи… сложил все надиктованные Хрущевым пленки в одну объемистую сумку и отправился в аэропорт Шереметьево …удачно преодолел погранично-таможенный барьер и самолетом английской авиакомпании благополучно отбыл в США», где и передал пленки для расшифровки – сами понимаете кому. Вот так запросто взял и вылетел из Москвы в Штаты, чисто как в Сочи, с записями опального главы государства на пленках! Ни тебе виз, ни жесткого погранично-таможенного контроля…

Другой товарищ из КГБ, Станислав Лекарев, в отличие от Кеворкова открытым текстом сообщает: «Проконтролировать «работу над мемуарами» было поручено Виктору Луи. Ему удалось установить с Хрущевым контакт через его сына. Автора убедили в том, что издание книги на Западе надо поручить Виктору. Последний лично переправил на Запад мемуары Хрущева, наговоренные на магнитофонную пленку». При этом «все «сомнительные», с точки зрения ЦК КПСС и КГБ, места из текста были вырезаны. Особенно упоминания, способные вызвать раздражение у Брежнева или у других членов Политбюро». В итоге американцы опубликовали мемуары Хрущева, прошедшие цензуру КГБ, – блистательная спецоперация!

Правда, Сергей Хрущев позже утверждал, что, когда Виктор Луи «предложил мне спрятать материал у его тещи в Лондоне», у него «не было другого выхода», а так «я всегда мог сказать, что передал материал человеку из КГБ». Сделано это было якобы с согласия Никиты Сергеевича. «Луи мне потом рассказывал, что на личной встрече с шефом КГБ Юрием Андроповым он проинформировал его об этом. Андропов только кивнул. А когда Луи спросил его, не хочет ли он это прочитать, Андропов покачал головой. Луи расценил это как сигнал того, что Андропов не будет ему мешать. И в самом деле международный отдел КГБ помог ему вывезти из Советского Союза копии магнитных записей и рукопись». Еще бы, зачем Андропову было читать, если он все это уже прослушал?!

Несколько ранее у Луи была схожая по типу спецоперация – против дочери Сталина Светланы Аллилуевой. Весной 1967 года Светлана бежала из СССР, что вызвало болезненную реакцию Политбюро. Да еще стало известно, что к 50-летию Октябрьского переворота Светлана намерена выпустить книгу. Стали спешно готовить контрмеры: «В КГБ утвердили план агентурных мероприятий. – вспоминает Станислав Лекарев. – Подключили Виктора Луи». Наш пострел моментально публикует на Западе компромат на Светлану: это, мол, якобы она в свое время разоблачила… Андрея Синявского! В эту грубую ложь мало кто поверил, потому на следующем этапе по нежной «просьбе» товарищей из КГБ сын Светланы соглашается дать интервью Виктору Луи, в котором осуждает поступок матери. Но все это было не слишком убедительно, книга уже была на сносях, провалились и попытки лубянской агентуры повлиять на издателей и правительства западных стран хотя бы повременить с изданием на несколько месяцев. Тогда Виктор Луи делает гениальное предложение: вместо догонялок сыграть на опережение, издав на Западе «свой» вариант книги – раньше, чем выйдет оригинал. Виктор Луи получает копию рукописи, изъятую КГБ у детей Светланы, там делаются купюры, изымаются тревожащие Кремль эпизоды. Луи получает комплект фотографий из личного архива Сталина и вывозит фальсификат на Запад. Липовые «мемуары» выходят раньше настоящих, сбив основной ажиотаж.

Потом была спецоперация против Солженицына. Вот уж тут Виктор Луи во всей красе раскрыл свой богатый потенциал не просто стукача, но инициативного провокатора-садиста. Для дискредитации Александра Исаевича весной 1968 года Виктор Луи предложил продать копию рукописи «Ракового корпуса» европейским издателям. Соль «шутки» в том, что тогда у КГБ появился бы предлог не просто для запрещения книги, но и для ареста писателя «за антисоветскую пропаганду за рубежом». В эмигрантском издательстве «Грани» разгадали этот маневр и даже нанесли неслабый ответный удар: издательство направило в «Новый мир» телеграмму, где говорилось, что КГБ через Виктора Луи переслал на Запад экземпляр «Ракового корпуса», чтобы заблокировать его советскую публикацию. Но Луи выкрутился и тут: 16 марта 1969 года он публикует в «Вашингтон пост» подложное интервью Солженицына, в котором якобы сам писатель жалуется на свою судьбу, с одобрением отзываясь о нападении немцев на Советский Союз, даже оправдывает Сталина… Вряд ли это кого обмануло, но скандал был страшный, а липовое интервью послужило поводом для усиления гонений на Солженицына.

Вполне естественно, что такого инициативного товарища бросили на наиболее крупных диссидентов, прежде всего «на Сахарова». Академик Андрей Сахаров в своих мемуарах вспоминал, как Виктор Луи опубликовал в своей «Ивнинг ньюс» статью, из которой следовало, что именно диссиденты ответственны за взрыв бомбы в московском метро 8 января 1977 года.

Во время ссылки академика Сахарова в Горький Луи становится главным действующим лицом спецоперации против него. В 1984 году академик объявил голодовку, вызвавшую колоссальный резонанс на Западе. Наш фигурант предложил идею, как сбить накал страстей, и самолично взялся за ее реализацию. Ему организуют интервью с Сахаровым в горьковской ссылке, затем он за огромные деньги продает «творчески доработанное» интервью западногерманской газете Bild. Но, главное, прикладывает к тексту снимки и фильм, якобы снятый им там же во время интервью. На фотографиях Сахаров выглядел вполне здоровым и бодрым, даже в меру упитанным, а фильм вообще демонстрировал, что академик не голодает, а ест, прибавляет в весе, гуляет, проходит медосмотр, получает препараты, беседует за чаем: весь цимес был в том, что Луи выдал раннюю оперативную съемку КГБ за свои кадры периода голодовки. Но цель была достигнута: после демонстрации этих кадров кампания в защиту Сахарова пошла на убыль.

Свою последнюю сенсацию Луи выдал в 1987 году, опубликовав в ФРГ материалы допросов немецкого пилота-любителя Матиаса Руста, приземлившего «Сессну» на Красной площади. Но эпоха перестройки и гласности лишила нашего фигуранта монополии на эксклюзивчик от КГБ, и он как-то в момент скис. Тем паче косяком пошли проблемы со здоровьем, операции.

Коллекционер

Но не тайной полицией единой, должна же быть и практическая польза от азефовщины, хоть какие-то радости в жизни. У Виктора Луи была дача. И коллекция. Дача не простая – настоящая вилла в Баковке. Отапливаемый бассейн в подвале – это в поселке, где, по выражению одного коллеги, «туземцы еще долго ходили с ведрами за водой к колодцу». В гостиной, разумеется, камин и напольные часы, каждые четверть часа отбивавшие мелодию, точь-в-точь как лондонский Биг-Бен. Теннисный корт. Огромное собрание вин и коньяков, древних икон, картин и бронзы, парк со скульптурами работы Эрнста Неизвестного. И, главная гордость Луя, – уникальная коллекция автомобилей, равных которой в стране не было: спорт-кабриолет Bentley 4 1/4 Litre работы кузовного ателье Erdmann und Rossi – Jos. Neuss 1938 года выпуска; несколько Mercedes-Benz и Volvo, старинный BMW 328, Porsche 911, Ford Mustang, Land Rover, Oldsmobile, кемпер на шасси VW Transporter… Для своих любимцев Луи построил гараж на десяток машиномест, где были смотровые ямы, помещения для водителей, запасы бензина и …отдельная электростанция. Когда Луи приобрел Bentley, ее ремонтировали рабочие спеццеха ЗИЛа, несколько месяцев ездившие в Баковку как на работу. А потом Луи отправил Bentley на «доремонтирование» в Англию!

Раритетный Bentley из автомобильной коллекции Виктора Луи. Фото: www.oldmos.ru/old/photo/view/57455

А еще наш фигурант кичился тем, что объездил чуть не весь мир – благодаря КГБ: «Вот карта, – усмехнувшись, сказал Виктор. – Погляди, где я был». – Карта мира на стене была сплошь испещрена значками». Красиво жить не запретишь, да Лубянка и не запрещала, но только своим и не всем – лишь самым талантливым и необходимым. Сотрудничество с тайной полицией само по себе не клеймо, все от человека зависит: и чекисты разные, и осведомители – тоже люди. В тех или иных связях с Лубянкой замечены и отмечены многие известные литераторы, журналисты. Но вот их имена, невзирая на эти связи, произносятся с уважением, а кого ни спроси про нашего героя, все твердят, как сговорившись: поганый был человечишко, подонок, запродавший душу дьяволу. Одним он напоминает семеновского провокатора Клауса, другим – булгаковского барона Майгеля из «Мастера и Маргариты», служащего Зрелищной комиссии в должности ознакомителя иностранцев с достопримечательностями столицы. Видать, «стук» и провокация были для Виктора Луи не просто работой, а любимым делом, настоящим призванием, в которое он вложил весь свой талант и рвение. Что ж, страна должна знать не только своих героев, но и таких вот подручных с дьявольской кухни.

Автор:  Владимир ВОРОНОВ

sovsekretno.ru