Народный артист СССР (1950)
Кавалер трех орденов Ленина (1951, 1972, 1976)
Кавалер ордена «Знак Почёта» (1937)
Лауреат Сталинской премии (1941, за большие достижения в области театрально-вокального и киноискусства)

«Меня как певца воспитала народная песня, в которой отразились богатейшие черты русского народа, огромный мир его мыслей и чувств». Сергей Лемешев

«С детства понятия «Родина» и «Лемешев» были для меня неразрывными - за ними вставали певец и жизнь его народа, наша русская культура… он пел душой народа, и народ признавал за ним право на эту высокую честь». Солист Большого театра Юрий Гуляев

Сергей Лемешев родился 10 июля 1902 года в деревне Старое Князево Тверской губернии в крестьянской семье.

Существовало предание о происхождении фамилии семьи Лемешевых. В нем рассказывалось, что деду Сергея Яковлевича, Степану Ивановичу Иванову, на редкость повезло, когда тот, вспахивая поле, нашел плуг со стальным лемехом. В то время это было большой удачей, потому что только зажиточные крестьяне имели в хозяйстве такое ценное имущество. С тех пор Степан Иванович получил в деревне прозвище Лемеш, со временем ставшее фамилией большой крестьянской семьи.

Матери Сергея – Акулине Сергеевне, практически в одиночку приходилось воспитывать двоих детей, так как отец Яков Степанович почти все время проводил в городе на заработках. Акулина Сергеевна часто исполняла народные песни, выступала в хоре, и Яков Степанович тоже обладал красивым звучным голосом. В избе, когда хозяин был дома, собиралось много народу, чтобы послушать городские песни в исполнении Лемешева-старшего. 

Сергей с братом Алексеем помогал матери по хозяйству, нанимался молотить хлеб, сторожил лошадей в ночном, ловил рыбу и собирал грибы. Позже он рассказывал: «В лес я любил ходить в одиночку. Только здесь, в обществе тихих приветливых березок, я отваживался петь. Песни давно волновали мою душу, но петь в деревне при взрослых детям не полагалось. Пел я песни главным образом грустные. Меня захватывали в них трогательные слова, рассказывающие об одиночестве, неразделенной любви. И хотя далеко не все из этого мне было понятно, горькое чувство охватывало меня, вероятно под влиянием выразительной красоты печального напева».

Весной 1914 года, окончив четыре класса школы, Сергей отправился со своим дядей в город, чтобы стать сапожником. В большом городе он открыл для себя удивительный мир кино, эстрады и театра, и задумался о том, чтобы самому стать артистом. Сапожное дело хоть и приносило ему поначалу небольшой заработок, но было для юноши занятием скучным и неинтересным, его привлекало искусство. Но вскоре началась Первая мировая война, и он вернулся в деревню.

Мать Сергея Лемешева рано осталась вдовой. Отправившись на поиски работы, чтобы прокормить своих детей, она устроилась помощницей по хозяйству в Государственной школе-мастерской, открывшейся в бывшей усадьбе с приходом советской власти. Здесь ей и ее детям предоставили для жилья домик в три оконца.

Однажды Сергей с братом Алексеем поехали в ночное, пасти коней. Они развели костер и стали петь песни. Оба брата пели хорошо, и их услышал заведующий школой и бывший владелец усадьбы Николай Александрович Квашнин. Он пригласил братьев Лемешевых к себе домой и познакомил их со своей женой Евгенией Николаевной, окончившую когда-то Саратовскую консерваторию. Она определила, что у Алексея голос сильный, настоящий драматический тенор, а у Сергея — хоть и послабее, но зато своеобразнее, лиричнее и обаятельнее. А главное — Сергей, в отличие от Алексея, действительно хотел освоить певческое мастерство.

Квашнины были настоящей творческой интеллигентной семьей. Николай Квашнин был выпускником Российской Императорской академии художеств, как инженер-архитектор участвовал в строительстве таких крупных достопримечательностей Москвы как гостиница «Метрополь», здания Московской городской Думы и Третьяковской галереи, Павелецкого и Казанского вокзалов, окружной железной дороги и мостов города. Николаю Александровичу было уже под пятьдесят лет, когда в конце 1918 года ему поручили открыть Государственную художественно-ремесленную школу для одаренных крестьянских детей в его бывшем имении Столопово. В этом деле ему помогала жена и ее сестра, обе имевшие высшее музыкальное образование. При школе был открыт маленький театр. Николай Александрович был страстным театралом. Русский интеллигент, подвижник культуры, имея к тому же поэтический талант, он писал прозу и стихи, играл на фортепиано, сочинял романсы. Лемешев все чаще бывал в доме Квашниных и сблизился с этой семьей. Лемешев очень хотел как можно больше узнать о мире, который был совсем не похож на тот, где он жил до сих пор. Музыка захватывала его своей эмоциональностью, а школьная жизнь особенно радовала Сергея. Здесь ставились спектакли и проводились концерты с участием учителей и школьников, на которых он выступал с русскими песнями. В семействе Квашниных решили, что Лемешеву необходимо серьезно заниматься пением, чтобы стать оперным певцом. И Лемешев начал брать уроки пения у Евгении Николаевны. Вначале он недоумевал, зачем ему это нужно. Труд певца оказался для семнадцатилетнего Лемешева на удивление не легким. Но благодаря его увлеченности музыкой, продвинулось его общее образование, он стал читать много книг, среди которых была русская классическая литература, начал учить итальянский и французский языки. Сергей обучался нотной грамоте и выучил свою первую оперную арию — арию Ленского из оперы Чайковского «Евгений Онегин».

У Квашниных была дочь Галина. Она прекрасно играла на фортепиано и на скрипке. Стройная, с длинной косой, обладающая к тому же острым умом, изысканными манерами и страстной театральной натурой, для деревенского парня Галина была недосягаемой звездой. Но совместные выступления в спектаклях и концертах в усадьбе Квашниных сблизили их. Галина восхищалась голосом Сергея. Молодые люди полюбили друг друга, и Сергей решился попросить руки Галины у Николая Александровича, на что получил отказ. Влюбленные продолжали встречаться тайно, но судьба все же развела их в разные стороны. Но у потомков Квашниных бережно хранились стихи Галины, посвященные ее первой любви - Лемешеву.

Когда Лемешев почувствовал, что его художественные запросы выросли и переросли педагогические возможности его первых учителей, он решился на перемены в своей жизни. И декабрьским утром 1919 года он отправился пешком в Тверь, идти до которой было более сорока верст. Переночевав в городе у знакомых, наутро семнадцатилетний юноша направился в центральный клуб, где шла подготовка к вечернему концерту самодеятельности. Художественным руководителем клуба являлся певец, скрипач, композитор и дирижер созданного им городского симфонического оркестра Николай Михайлович Сидельников. Лемешев поинтересовался, нельзя ли ему выступить на вечернем концерте? Перечислив свой репертуар, он добавил, что пришел специально из деревни, чтобы выступить в клубе. Сидельников прослушал его и решил выпустить молодого певца на предстоящий концерт. Надо заметить, что это была знаковая и не последняя встреча двух музыкантов.

После исполнения в концерте нескольких оперных арий и народных песен, публика долго не отпускала Лемешева со сцены и просила спеть еще и еще. В антракте, после успешного дебюта, молодого артиста окружило много разных людей, которые советовали ему ехать учиться пению в Москву. Но на следующий день не нашлось никого, кто по-настоящему мог бы помочь молодому певцу, и Лемешеву пришлось пешком возвращаться в деревню в 37-градусный мороз. Успех укрепил веру Сергея в свои возможности. Время было трудное, шла гражданская война. Но через несколько месяцев Сергей снова отправился в Тверь. Выяснив, что весной нет вступительных экзаменов в консерваторию, Лемешев поступил в кавалерийское училище Твери, курсанты которого получали форму, питание и пятьдесят рублей в месяц. Культурная жизнь Твери была насыщенной. Здесь Лемешев впервые услышал выдающегося русского певца Леонида Витальевича Собинова, о котором слышал еще в деревне от Квашниных, побывал на концертах Неждановой и Мигая. Сергей с нетерпением ждал вечера, когда после занятий все собирались в клубе, где работали драматический и музыкальный кружки. Участие в самодеятельности перешло в регулярные занятия в 1-ой Государственной музыкальной школе у Сидельникова, уже знакомого Лемешеву, и ставшего для него со временем другом и наставником.

Сидельников получил высшее музыкальное образование в Музыкально-драматическом училище Московского Филармонического общества по классу композиции и вокала у профессора Лаврентия Дмитриевича Донского, в прошлом солиста Большого театра и ученика прославленного педагога с мировым именем – Камило Эверарди. Почти все ученики Эверарди стали солистами Большого театра, а многие продолжили нести традиции его вокальной школы, практикуя в Московской консерватории. Так же у одного из учеников Эверарди, Д. А. Усатова, учился Федор Иванович Шаляпин. Вот почему, будучи уже в зените славы, Лемешев не стеснялся брать уроки у Николая Михайловича, одного из продолжателей школы Эверарди.

Через полтора года учебы, подтвердив вокальную одаренность и музыкальную ценность курсанта Лемешева, отдел искусств «просит Военком Тверских курсов оказать ему содействие в проявлении себя на оперной сцене». Когда Сергей услышал, что командование направляет его на учебу в Московскую консерваторию, то даже испугался столь скорого исполнения своей заветной мечты. Еще больше Лемешев был поражен, когда после приезда в Московскую консерваторию узнал, что на двадцать пять вакансий уже подано пятьсот с лишним заявлений. И на всякий случай Лемешев решил попробовать счастья в Филармоническом обществе, экзамены в котором были раньше, куда прошел по конкурсу, что утвердило веру юноши в себя.

В консерватории в то время преподавали такие величины музыкального искусства, как занимавший пост директора М. М. Ипполитов-Иванов, профессора Н. Г. Райский и А. В. Александров, мастера оперной сцены В. А. Зарудная, М. А. Дейша-Сионицкая, Н. В. Салина и Л. Ю. Звягина. Эти фамилии Лемешев слышал еще в доме Квашниных, а теперь он стоял перед этими прославленными музыкантами и должен был петь. После прослушивания Лемешев был уверен в своем провале, так как при исполнении оперной арии экзаменаторы остановили его, указав, что в одном месте он не попал в нужную ноту. Повторив ту же музыкальную фразу, Лемешев снова не взял злосчастный си бекар и, услышав: «Довольно!», - решил для себя, что не принят комиссией на учебу. Но через три дня он увидел свою фамилию среди принятых. Он был зачислен в класс профессора Назария Григорьевича Райского, слывшего редким знатоком вокальной литературы, и который любил подбирать для учеников интересный, не запетый репертуар. В прошлом Райский пел на сцене разных оперных театров, несколько лет пел в частной опере Зимина, где исполнил около сорока партий первого плана. Оставив оперную сцену, он посвятил себя концертной деятельности в Москве, исполняя камерную музыку. Райский стал первым исполнителем романсов Танеева и Метнера. Его концертно-камерный репертуар превышал тысячу произведений.

Первый урок вокала с Райским принес Лемешеву разочарование. Оказалось, что раньше он не правильно пользовался певческим дыханием и совершал много других ошибок, не понимая, что такое звуковедение, диафрагма и опора звука. Лемешев рассказывал: «Я считал, что учиться пению просто и приятно, а это оказалось столь мудрено, что и осилить-то почти невозможно. Я никак не мог понять, как надо петь правильно! То упускал дыхание и напрягал мышцы горла, то мне начинал мешать язык. И все же я был влюблен в свою будущую профессию певца, которая казалась мне лучшей на свете».

На студента обрушился поток невиданных ему вокальных терминов и определений. Два года студент Лемешев не мог понять, чего же от него требует педагог, и как все-таки нужно петь правильно? Положив весь свой старый репертуар на полку, целый год Сергею приходилось петь только упражнения и вокализы, и лишь в конце года Райский позволил ему спеть пару романсов. Наблюдения за работой Райского в классе с другими учениками, выслушивания его объяснения замысла произведения, работа над фразировкой, выразительностью и ощущением слова научили Сергея понимать музыку, постепенно развили его музыкальный вкус, заставили расти, накапливая знания, и, наконец, стать вокалистом «с перспективой».

Время учебы было военное. Вместо хлеба студентам выдавали пшеничную муку, из которой три раза в день Лемешев пек на керосинке блины. Верхней одеждой долгое время ему служила шинель, в которой он уехал из кавалерийской школы. Но благодаря влюбленности в свою будущую профессию и желанию учится Лемешев не чувствовал тягости лишений, был бодр и весел.

Своим вторым «вузом» Лемешев всегда считал Большой Театр и залы консерватории. Самым сильным впечатлением для юного певца осталась встреча с Шаляпиным, который в 1922 году давал свои последние концерты в Москве перед тем, как оставить Россию навсегда. Лемешев говорил, что «после Шаляпина уже нельзя было петь так, как пели до него». Но все же идеалом для молодого певца стал Леонид Собинов. Лемешев вспоминал: «У Леонида Витальевича Собинова была своеобразная, одному ему присущая манера образования звука. Иногда он не сразу ставил его на опору, а словно бы постепенно разворачивал на дыхании. И это придавало особое очарование его пению». Надо сказать, что Лемешев обладал природным миметизмом, способностью подражать другим голосам. После каждого посещения оперного спектакля с участием Собинова Лемешев пытался подражать своему кумиру, имитируя его жесты и манеру исполнения. На одном из ученических концертов студент третьего курса, Лемешев решил применить свое умение петь «по-собиновски». Успех был огромный, но в коридоре к нему подошел Виктор Иванович Садовников, превосходный музыкант, певец и дирижер, преподаватель класса вокального ансамбля. Лемешев приготовился выслушать от педагога дифирамбы в свой адрес, но профессор пояснил окрыленному успехом Лемешеву, что грош цена этому выступлению, так как это был всего лишь шарж на Собинова, в котором были показаны одни лишь его недостатки. А у самого Лемешева много в голосе хорошего и он должен это развивать, чтобы быть самим собой. «У великих надо учиться, но это не значит – подражать!», - добавил профессор. За это замечание Сергей Лемешев хранил благодарность Садовникову всю свою жизнь. Но Лемешев и представить себе не мог, что спустя годы, в 1932 году даст свой сольный концерт в Большом зале Ленинградской филармонии, заменив заболевшего Собинова.

В классе Райского Лемешев чувствовал нехватку работы над вокальной техникой, звуком. Он понимал, что его музыкальные возможности развиваются в отрыве от возможностей технических. А Райский считал вокальные данные своего подопечного скромными, и пророчил ему оперные партии лишь второго плана. Тогда Лемешев, решаясь на перемены, на третьем курсе обучения перевелся в класс к Людмиле Юрьевне Звягиной, после уроков которой быстро освободился от мышечного напряжения и приобрел в голосе звучность. Но приобретя свободу в голосе, Лемешеву стало недоставать уроков Райского, богатых на художественные образы и выразительность исполнения. И ровно через год Райский охотно принял Лемешева обратно в свой класс. 

На четвертом курсе Лемешев стал работать в оперном классе над партией Водемона. Опера Чайковского «Иоланта» шла в сопровождении рояля. В это время Лемешев познакомился с молодым вокальным педагогом, выпускницей Петербургской консерватории, замечательной певицей Надеждой Григорьевной Кардян, которой к тому времени было чуть более тридцати лет. Она давно наблюдала за молодым певцом и объяснила ему, что он находится не совсем на правильном пути. Именно после вокальных уроков Кардян Лемешев продвинулся вперед и стал делать такие успехи, что через три месяца пел труднейшую в исполнении каватину Фауста с верхним «до». Теперь ему были по силам такие партии первого плана как Герцог в «Риголетто» и Джеральд в «Лакме».

Еще одной яркой фигурой в судьбе Лемешева был педагог по фортепиано и оперному классу Иван Николаевич Соколов. Видимо Лемешев выделялся из своего курса, так как однажды Соколов пригласил его спеть на одном из музыкальных вечеров, проходивших в доме профессора каждую среду. Жена Соколова, Анна Петровна Киселевская, была превосходной певицей, училась с А. В. Неждановой у Мазетти, в прошлом пела в Большом театре, в Киеве и в Одессе. Вдвоем с мужем они давали много практических советов молодому певцу, проходили с ним романсы Рахманинова, Чайковского, Кюи, работали над фразировкой, чистотой интонации, значительно пополняли его репертуар камерной музыки. У Лемешева зародилась мысль о сольном концерте. Такая необходимость возникла еще и потому, что изба, в которой жила мать Лемешева, быстро становилась ветхой и непригодной для жилья. Концертный зал ГИТИСа удалось получить бесплатно, а товарищи помогли распродать билеты. Партию фортепиано исполнял Лев Любимов, друг Лемешева, в дальнейшем народный артист и дирижер. Концерт получился неожиданно успешным, и на свои заработанные с выступления сто семьдесят пять рублей Лемешев построил новую избу для матери. Вскоре Иван Соколов предложил ему организовать совместный концерт. Особым успехом на концерте пользовалась миниатюра Кюи «Ты и вы», исполнить которую публика просила на бис. После выступления Иван Николаевич с восторгом сказал своему подопечному: «Вот видишь, Сережа, что значит настоящая работа!». Лемешев все чаще стал бывать в доме семьи Ивана Николаевича. Вскоре Соколовы предложили остаться Лемешеву у них жить. Лемешев был им как родной, хотя в этой семье уже было двое взрослых детей: сын Николай, студент мединститута, и дочь Наташа, солистка Свердловского оперного театра. На некоторое время они заменили Лемешеву родную семью, подарив совершенно бескорыстно свое сердечное тепло и заботу.

Актерский стиль и сценическое мастерство Лемешева сложились не сразу. И в семье Соколовых, и в консерватории, много говорили о Станиславском, как о новаторе в оперной режиссуре. В период с 1917-го по 1925 год в Москве возникло около ста театров, среди которых выжили самые сильные и творчески яркие. Такие личности, как Немирович-Данченко и Станиславский, были нужны музыкальному театру. Идеи художественного новаторства появились еще задолго до революции 1917 года. Поиски сценической правды родились на сцене частной оперы Мамонтова, в исторических образах Шаляпина, на полотнах русских художников-живописцев. Многие студенты консерватории, украдкой от своих педагогов, посещали различные конкурсы и прослушивания в музыкальные театры столицы. 

Лемешев поступил также. Параллельно с учебой в консерватории он поступил в театр-студию реформатора театрального искусства - Константина Сергеевича Станиславского. В это время Станиславский с группой единомышленников, среди которых были певцы Большого театра А. В. Богданович и Е. И. Збруева, а режиссерами брат и сестра Станиславского В. С. Алексеев и З. С. Соколова, открыл свою студию в Леонтьевском переулке, куда пришел на экзамен Лемешев. В 1924 году, познакомившись с Лемешевым, Константин Сергеевич написал в своей записной книжке: «Лемешев – консерваторец, бледный, худой, голодный». Занятия в студии проводились почти ежедневно. Станиславский стремился направить внимание студентов на необходимость развития фантазии, сценической выразительности и чувства художественной правды. Он неустанно повторял, что всего этого можно добиться работой, но талант надо принести с собой. Он требовал от своих подопечных разнообразия интонаций, ясного представления того, о чем и кому они поют, особо уделяя внимание ясности слова. Станиславскому было чуждо чувство сценического натурализма, которое он категорически отвергал. Он никогда не требовал настоящих слез, рыданий, истинных переживаний на сцене, подчеркивая лишь значение сценической техники. Но к проблемам техники вокальной Станиславский был равнодушен, и это было весьма удивительно, так как когда-то он сам хотел стать профессиональным певцом, и был отзывчив на красивое пение хорошо поставленного голоса. Станиславский любил рассказывать своим студентам о великих певцах, подчеркивал поразительную шаляпинскую наблюдательность, умение везде и всегда черпать материал для своих образов. «Конечно, я из вас Шаляпиных не сделаю, но родственниками его вы можете стать!» - шутил Станиславский.

Во время учебы Лемешев почувствовал, что ему снова грозит разрыв между вокальной техникой и художественно-исполнительскими стремлениями. Труднее всего было на спектаклях, где волнение усугубляло вокальные недостатки. Быстрые успехи на уроках Кардян недостаточно помогали в работе над студийными партиями. Лемешев по-прежнему очень уставал в процессе спектакля, и в знаменитой сцене дуэли в опере Чайковского «Евгений Онегин» только и думал о том, как допеть до конца свою арию. Его уже не огорчало то, что его, Ленского, сейчас убьет Онегин, и хотел только, чтобы это случилось поскорее. Но благодаря Станиславскому Лемешев понял, что забота о выразительности слова поглотила все его внимание, а следовало не забывать и о том, что слово звучало бы выразительнее, если бы не отрывалось от своего звукового воплощения. Лемешеву и самому хотелось, чтобы музыка становилась главной движущей силой. Он чувствовал, как она может воздействовать на слушателей своей богатейшей эмоциональной выразительностью, красотой звука, готовая выражать любые чувства и переживания. Лемешев писал: «Под непосредственным руководством великого мастера русской сцены я приступил к изучению своей первой роли — Ленского. Нужно ли говорить о том, что в той подлинно творческой атмосфере, которая окружала Константина Сергеевича, вернее, которую он сам создавал, ни у кого не могла родиться мысль о подражании, о механическом копировании чужого образа. Полные юношеского горения, напутствуемые указаниями Станиславского, поощряемые его дружеским вниманием и заботой, мы начали изучение клавира Чайковского и романа Пушкина. Конечно, всю пушкинскую характеристику Ленского, как, впрочем, и весь роман, я знал наизусть и, мысленно твердя его, непрестанно вызывал в своем представлении, в своих чувствах ощущение образа юного поэта».

Творческая жизнь в студии текла своим порядком - ставились спектакли, певцы набирались сценического опыта. Проучившись чуть больше года, Лемешев решился уйти из студии, чтобы попытать счастья на пробе в Большом театре. Но после прослушивания Лемешеву поступило встречное предложение от присутствовавшего на пробе в Большом театре директора Свердловского оперы Б. С. Арканова заключить годовой контракт на первые партии в Свердловском театре (ныне Екатеринбурге). Арканов при этом сказал молодому певцу, что его, конечно же, возьмут в Большой театр, но будут держать на вторых ролях, когда в Свердловске Лемешев будет петь только ведущие партии. Арканов оказался прав. Лемешев без сожаления заключил с ним контракт и уехал в Свердловск. С 1926 по 1931 год он пел не только в Свердловске, но и в других городах. Два сезона он провел в китайском городе Харбине, где находилась большая колония русских специалистов, обслуживающих Китайско-Восточную железную дорогу. Специально для них в городе была создана оперная труппа. А завершилась его творческая пятилетка двумя успешными сезонами в Тбилисской опере. Известен красноречивый факт, свидетельствовавший об успехе Лемешева. Песенку герцога «Сердце красавицы» тбилисская публика заставила повторить четырежды - на русском, грузинском, армянском и итальянском языках.

Александр Степанович Пирогов, приехавший однажды в столицу Грузии, услышав Лемешева, решительно посоветовал ему снова попробовать свои силы в Большом театре, что тот и сделал. И спустя пять лет, набравшись опыта и освоив репертуар театра, Лемешев вернулся в Москву, поступив в Большой театр, но теперь уже на ведущий репертуар. «Итак, я принят в Большой театр! Сбылась моя заветная мечта! Шутка ли сказать! Всего каких-нибудь десять лет назад я был деревенским парнем, а теперь стал артистом лучшего в стране оперного театра. Тогда я в полную меру оценил, что мне дала Советская власть», - так думал Лемешев, радуясь своей победе. Но, как это часто бывает, достигнув долгожданной цели, человек вдруг ощущает некоторую опустошенность, а с ней приходили сомнения: «Зачем я это сделал? Ведь там, откуда я ушел, было все так хорошо… Что меня ждет здесь, на новом месте?».

«Весной 1931 года Лемешев дебютировал в Большом театре, — писал М. Л. Львов. — Для дебюта он выбрал оперы «Снегурочка» и «Лакме». В противовес партии Джеральда, партия Берендея была как бы создана для молодого певца, с ясно выраженным лирического характера звуком и от природы со свободным верхним регистром. Партия требует прозрачного звучания, ясного голоса. Сочная кантилена сопровождающей арию виолончели хорошо поддерживает плавное и прочное дыхание певца, как бы тянущееся за ноющей виолончелью. Лемешев удачно спел Берендея. Дебют в «Снегурочке» уже решил вопрос о его зачислении в труппу. Выступление в «Лакме» не изменило положительного впечатления и принятого дирекцией решения».

Очень скоро имя нового солиста Большого театра приобрело широкую известность. В Большом театре Сергей Яковлевич нередко выступал на сцене, когда за пультом стоял Борис Эммануилович Хайкин. Вот что говорил дирижер о своем партнере: «Я встречался и выступал со многими выдающимися артистами разных поколений. Но среди них есть только один, которого я особенно люблю — и не только как товарища по искусству, но прежде всего как артиста, озаряющего счастьем! Это — Сергей Яковлевич Лемешев. Его глубокое искусство, драгоценный сплав голоса и высокого мастерства, результат большой и упорной работы, — все это несет печать мудрой простоты и непосредственности, проникая вам в сердце, задевая сокровеннейшие струны. Где бы ни появилась афиша, извещающая о концерте Лемешева, заведомо известно, что зал будет переполнен и наэлектризован! И так на протяжении пятидесяти лет. Когда мы с ним выступали вместе, я, стоя за дирижерским пультом, не мог отказать себе в удовольствии украдкой посмотреть в боковые ложи, доступные моему взгляду. И я видел, как под воздействием высокого артистического вдохновения одушевлялись лица слушателей».

Едва утвердившись в качестве солиста Большого театра, Лемешев попытался пристроить туда своего брата Алексея. Наверное, это был единственный случай за всю историю Большого театра, чтобы там, пусть в хоре, пел кто-то, не получивший специального певческого образования. И даже авторитетом Сергея Яковлевича этот вопрос едва ли был бы решен, если бы не действительно незаурядные певческие данные Алексея Яковлевича. Но, будучи равным брату по природной одаренности, ни его целеустремленностью, ни трудолюбием, ни одержимостью искусством Алексей не обладал, в Большом театре не прижился и вернулся в Князево.

Тем временем поклонницы Лемешева составляли целую армию, беззаветно преданную своему кумиру. Популярность артиста еще больше увеличилась после того, как он сыграл роль шофера Пети Говоркова в фильме «Музыкальная история», вышедшем на экраны СССР в 1940 году. Успеху фильма во многом способствовало участие знаменитого певца. Герой фильма, простой парень Петя Говорков, буквально повторял жизненный путь Сергея Лемешева. Лемешев практически играл в фильме самого себя. Картина обошла многие экраны мира и еще больше укрепила популярность Лемешева. Но роль шофера в фильме осталась его единственной работой в кино. «На экране – не в театре, здесь ничего не исправишь», - говорил Лемешев.

С Зоей Фёдоровой в фильме «Музыкальная история»

Во время Великой Отечественной войны основной состав Большого театра был эвакуирован в Куйбышев. Но Лемешев в числе других корифеев сцены, таких как Обухова, Степанова и Катульская не захотел покидать родной город. Их стараниями Большой театр продолжал работать и в войну. Сопротивление врагу оказывалось самое неожиданное. Чего стоит эпизод, рассказанный Лемешевым о дуэли Онегина с Ленским, которая трижды прерывалась сигналами воздушной тревоги.

Сергей Лемешев в роли Ленского

Спектакль, в котором Лемешев играл Онегина, был остановлен после сигнала тревоги. Зрителям предложили пройти на соседнюю станцию метро в бомбоубежище. Люди нехотя покидали зал, пережидая налет вражеской авиации. Через полчаса спектакль продолжился. Онегин и Ленский снова брались за пистолеты, но, как назло, снова объявлялась тревога. На этот раз зрители не хотели уходить. Их уговаривали пройти хотя бы в буфет. А когда та же история повторялась в третий раз, зал встречал воздушную тревогу дружным хохотом. У всех складывалось впечатление, будто фашисты специально старались во что бы то ни стало сорвать представление. Никто не хотел уступать вражеской угрозе. Зрители требовали продолжения дуэли. А в это время в московском небе разворачивалась другая дуэль - советские летчики-истребители сражались с армадами немецких бомбардировщиков. Дуэль в небе и дуэль на сцене точно совпадали по времени. 

Отбой тревоги совпал с выстрелом Онегина. Ленский был убит. В зале люди плакали, смеялись, обнимались и целовали друг друга. Гибель Ленского воспринималась как общая - и артистов, и зрителей - победа над врагом. После спектакля к Лемешеву подошел командующий воздушной обороной Москвы генерал Журавлев.

- Как это хорошо, что вы остались! - сказал он, благодаря артиста. - Сейчас так важно, чтобы Большой театр работал. Ведь это символ нашего города. Символ непобедимости…

Популярность Лемешева в войну поистине была безграничной. Однажды в Советский Союз приехали мировые знаменитости - солисты парижской «Гранд-опера» сопрано Жори Буэ и баритон Роже Бурден, - петь Татьяну и Онегина. Ленского пел Лемешев. Никто не догадался предупредить французов, что будет, когда на сцене появится Лемешев. Зал взорвался такими аплодисментами, что пришлось приостановить спектакль. Французы не понимали, что происходит, и даже немного испугались. Их никто не знал в СССР, и они не понимали - кому были предназначены эти овации? Когда им все объяснили, француженка изумленно воскликнула: «Кто бы мог подумать? Ведь Лемешев на всех репетициях держал себя так скромно». В своей книге «Путь к искусству», в главе «Вам, молодые певцы» Лемешев писал: «Настоящий успех не приходит к артисту сам собой, он дается не только талантом, но и большим трудом. Искусство требует жертв! Как правильна эта крылатая фраза!». Но мало кто знал, что с 1942 по 1948 год артист работал и пел «на одном легком», так как второе было отключено пневмотораксом после сильнейшей простуды. 

В кругу семьи, 1948 год

Здоровье Сергея Яковлевича было подорвано еще в октябре 1941 года. Большой театр тогда был эвакуирован в Куйбышев, и в назначенный день Лемешеву пришлось долго простоять на Комсомольской площади в ожидании поезда, который так и не пришел. Приехав домой, Сергей Яковлевич понял, что простудился. На следующий день у него началось воспаление легких, и театр уехал без него. Может быть все бы обошлось, не получи Лемешев через месяц после выздоровления волнующее известие: его мать, побывав в коротком плену у немцев, вернулась домой. Лемешев сразу поехал к ней в деревню, не обращая внимания на февральскую стужу. В итоге у него случилось повторное воспаление легких, начались плеврит и туберкулез. Врачи «отключили» ему правое легкое, в котором открылся активный процесс. Отныне по всем медицинским законам Лемешеву петь было нельзя — ему просто не хватило бы воздуха. Но Лемешев упорно тренировал голос, и вскоре врачи разрешили ему давать по концерту в месяц, потом - по два, а потом еще чаще. И вскоре он снова вышел на сцену Большого театра. 

С дочерью на даче (1940-е годы)

В это время им были подготовлены новые сценические образы: Фра-Дьяволо из одноименной комической оперы Обера, Афанасий Иванович из «Сорочинской ярмарки» Мусоргского, романтичный Вертер из оперы Массне. Лемешев вспоминал: «Поначалу я не мог петь, задыхался – ведь работало одно легкое. Врачи разрешили одно-два выступления в месяц, однако, я приспособился и пел три-четыре спектакля в месяц до 1948 года».

Лемешев был одарен голосом исключительной красоты и неповторимого тембра. Но внутреннее духовное богатство позволило Лемешеву по-настоящему выйти на передовые рубежи вокального искусства. В этом смысле характерно его высказывание: «Выйдет на сцену человек, и думаешь: ах, какой чудный голос! Но вот он спел два-три романса, и становится скучно! Почему? Да потому, что нет в нем внутреннего света, сам человек неинтересен, неталантлив, а только бог вложил ему голос. А бывает наоборот: голос у артиста вроде бы и посредственный, но вот он что-то такое произнес по-особому, по-своему, и знакомый романс вдруг засверкал, заискрился новыми интонациями. Такого певца слушаешь с удовольствием, потому что ему есть что сказать. Это главное».

Лемешев в опере "Искатели жемчуга". Надир - Сергей Лемешев

За двадцать пять лет на сцене Большого театра Лемешев спел огромное количество партий из произведений русской и западноевропейской классики. Он пел партию Герцога в «Риголетто», Альфреда в «Травиате», Рудольфа в «Богеме», Ромео в «Ромео и Джульетте», Фауста, Вертера, а также Берендея в «Снегурочке», Левко в «Майской ночи», Владимира Игоревича в «Князе Игоре» и Альмавиву в «Севильском цирюльнике». Певец неизменно покорял слушателей прекрасным, задушевным тембром голоса, эмоциональной проникновенностью и обаянием. Лемешев был единственным, кто в цикле из пяти концертов исполнил абсолютно все романсы Петра Ильича Чайковского, открыв для слушателей удивительный мир камерного творчества великого русского композитора.

Но самой любимой ролью Лемешева был Ленский. Партию из «Евгения Онегина» он исполнял свыше 500 раз. Она удивительно соответствовала его поэтичному облику, подчеркивала вокальное и сценическое обаяние и проникновенную искренность. Певица Людмила Зыкина вспоминала: «В сознание людей моего поколения Сергей Яковлевич вошел, прежде всего, неповторимым по своей задушевности и чистоте образом Ленского из оперы Чайковского «Евгений Онегин». Его Ленский — натура открытая и искренняя, вобравшая в себя характерные черты русского национального характера. Эта роль стала содержанием всей его творческой жизни, прозвучав величественным апофеозом на недавнем юбилее певца в Большом театре, который многие годы рукоплескал его триумфам».

Программы Лемешева отличались разнообразием, но чаще всего он обращался к русской классике. Сетуя на определенную ограниченность театрального репертуара, артист подчеркивал, что на концертной эстраде он сам себе хозяин и поэтому может выбирать репертуар исключительно по собственному усмотрению. Лемешев рассказывал: «Никогда не брал то, что превышало мои возможности. Кстати, концерты помогали мне в оперной работе. Сто романсов Чайковского, которые я спел в цикле из пяти концертов, стали трамплином к моему Ромео — очень сложной партии». Лемешев часто пел русские народные песни, исполняя их задушевно, трогательно и с истинно национальным размахом. 

После окончания активной гастрольной деятельности Сергей Лемешев с 1959-го по 1962 год руководил Оперной студией при Московской консерватории. Что не лишало его настоящей армии почитателей и почитательниц. Женщины обожали Сергея Лемешева, и он им отвечал взаимностью. Десятилетиями шла война между «лемешистками» и «козловитянками» – поклонницами Лемешева и его вечного сценического соперника Ивана Козловского. Бывали случаи, когда фанатки сходились в рукопашной, отстаивая свое право на безразмерную любовь к оперному искусству. На театральном сленге фанатичных поклонников звезд называли «сырами». Это слово это пошло от названия магазина, расположенного пятьдесят лет назад на углу улицы Горького и Камергерского переулка, недалеко от квартиры Сергея Яковлевича Лемешева. В «Сыр» «лемешистки», круглосуточно дежурившие у подъезда своего кумира, по очереди бегали греться, за что и получили прозвище, распространившееся потом на всех театральных поклонников. Хотя столько «сыров», сколько было у Лемешева, наверное, не было ни у кого за всю историю театра. В дни репетиций вокруг Большого театра их собиралась большая толпа. Театр окружало море вдохновенно сосредоточенных женских лиц с безумными, горящими глазами. То и дело проносился благоговейный шепот: «Он здесь!» — «А через какую дверь Он выйдет?» — «Пока не известно». Служебных выходов в Большом театре было много. Вдруг к дверям подъезда подъезжал автомобиль. Толпа бросалась к водителю: «Лемешева встречаете?». Смятение усиливалось. Высшим смыслом жизни настоящей «лемешистки» было встретить Лемешева и проводить до автомобиля. А потому мчаться на улицу Горького, к его дому, и, если повезет, успеть увидеть его выходящим из автомобиля и проводить до подъезда. Они не кидались на своего кумира, не рвали его одежду на сувениры. «Лемешистки» просто следовали за ним в благоговейном молчании. Бывало, что кто-то из них падал в обморок от восторга. Самой заветной и неосуществимой мечтой Сергея Лемешева было избавиться от них хотя бы на неделю.

Что же заставляло сотни женщин, бросив дом, семью, карьеру, год за годом следовать по пятам за Лемешевым, не пить, не есть, не спать ночей, постоянно выслеживая его? Сергей Лемешев имел привлекательное, открытое лицо с тонкими чертами и ясным взглядом серо-голубых глаз, а так же юношески стройную фигуру. При росте 172 сантиметра даже в старости он не набирал больше 70 килограммов. Он был прост в общении, обаятелен и безмерно одарен. Однажды Лемешев отдыхал в закрытом санатории в Крыму, и к нему обратился один отдыхающий, оказавшийся известным московским психиатром: «У меня в больнице - целое отделение для тех ваших поклонниц, которых уже нельзя не госпитализировать. И знаете, что удалось выяснить? Тембр вашего голоса воздействует на них эротически. Такое уж вам, батенька, феноменальное везение с женщинами».

Лемешев впервые женился, будучи студентом Московской консерватории. Отцом его избранницы Натальи был преподаватель в консерватории профессор Иван Николаевич Соколов. Но брак продлился недолго. «Дорогая мамочка! Я встретил очень милую, хорошую во всех отношениях женщину, безумно ее полюбил и сегодня на ней женился. Чувствую себя таким счастливым, каким никогда не был», - написал Сергей матери, имея в виду вовсе не Наташу, а Алису Багрин-Каменскую, с которой познакомился в доме тестя. Алиса носила траур по мужу, морскому офицеру, расстрелянному в 1918 году. Ей было 32 года, Сергею – 27 лет, причем он выглядел младше, а она - старше своих лет. Считалось, что свои безупречные манеры, высокую культуру и тонкий вкус Сергей Яковлевич перенял именно у своей второй жены. Алиса долгое время несла бремя общения с «лемешистками». С некоторыми из поклонниц Сергея Лемешева она была по-настоящему дружна, к некоторым втайне ревновала — ведь повод он давал постоянно. Кончилось тем, что после 11 лет супружества Алиса ушла от Лемешева. 

О бесчисленных любовных победах Лемешева в то время можно было бы написать тома. К примеру, он был страстно влюблен в актрису МХАТа Нору Полонскую, но их роман просуществовал недолго: на очередное свидание Нора пришла не одна, а с подругой Любочкой Варзер, которая, как оказалось, была горячей поклонницей Лемешева. Лемешев мгновенно вспыхнул новой страстью. Кстати, именно роман Лемешева с Любочкой Варзер стал причиной ухода Алисы. Так Люба стала третьей официальной женой Сергея Яковлевича, но и ее со временем постигла участь предшественниц: однажды, оставив больного мужа дома и страшно за него волнуясь, Варзер уехала на гастроли, а, вернувшись, застала Лемешева не только здоровым, но и влюбленным в молодую солистку Большого театра Ирину Масленникову.

Впервые Лемешев услышал Масленникову в 1943 году в «Риголетто» и, как признавался сам, заслушался ее пением. Вплоть до 1950 года Ирина Ивановна была постоянной партнершей Лемешева почти во всех постановках. «Петь с ней было очень удобно. Мы подходили друг другу по лирическому звучанию голосов и по внешним данным. Это был подлинный ансамбль, который принес мне много творческой радости» - рассказывал Лемешев. Ирина Масленникова впоследствии вышла замуж за главного режиссера Большого театра Бориса Покровского, который дружил с Лемешевым и способствовал триумфу певца в партии Ленского.

Сергей Лемешев и Ирина Масленникова

В 1950 году Лемешев и Масленникова расстались. Последней женой Сергея Лемешева стала солистка ленинградского Малого театра Вера Николаевна Кудрявцева. Они познакомились в 1948 году в ленинградском Малом оперном театре, куда Лемешев приезжал петь по разовому контракту. Ему было сорок шесть, ей - тридцать семь. Лемешев просил ставить для себя в кулисе стул, и всегда слушал, как она поет. «Зная, как легко покорялись женские сердца Лемешеву, я не давала повода быть сейчас же завоеванной им. И он оценил это в моей натуре», — говорила через много лет Вера Николаевна. Впрочем, долго сопротивляться Сергею Лемешеву было делом невозможным. Однажды он взял ее за руку: «Неужели вы не понимаете, что я приезжаю петь сюда ради вас? Я давно ищу такую женщину, как вы!». Вскоре Вера Николаевна, оставив мужа и сына, ушла к Лемешеву.

Они поселились в новой квартире на улице Горького. После раздела имущества с Ириной Масленниковой Лемешев перевез сюда все доставшееся ему: диван, секретер и ломберный стол. Он снова начинал жизнь с белого листа. Снова поклонницы Сергея Яковлевича нашли в его жене союзницу и добрую подругу. Одна из самых преданных и давних «лемешисток» — Елена Георгиевна Невежина (у Лемешевых ее прозвали Люлюка) — дружила по очереди с четырьмя женами Сергея Яковлевича, не застав лишь первую супругу. Кстати, в свободное от почитания Лемешева время Люлюка была очень серьезной женщиной, по образованию — архитектор, и даже занимала какую-то высокую должность. К старости Лемешев стал относиться к своим поклонницам терпимо и даже нежно: «Я смотрю на них и думаю: Боже мой, как летит время! Вот эту я знаю 30 лет, а эту 20. И какие они уже все старые, и какой же я-то старый». Однажды Лемешев пришел домой ошарашенный: «Сейчас на бульваре мне объяснилась в любви 17-летняя девочка. А ведь мне уже за семьдесят!». Жена пожала плечами: «Ты обречен покорять женские сердца».

Когда в августе 1972 года вокруг Москвы горели торфяные болота, и густой смог висел в воздухе, Вера Масленникова завешивала мокрыми простынями окна квартиры Лемешева, чтобы защитить его больные легкие от дыма. В один из таких дней Сергей Яковлевич пел (в 501 и в последний раз) своего Ленского: как и положено в сцене дуэли, на нем были надеты шуба и бобровая шапка. Несмотря на жару, на 70 лет, на больные легкие и недавно перенесенный инфаркт, Лемешев превратился на сцене в робкого, юного, пылкого поэта. Зал 10 минут аплодировал ему стоя, а потом жена еле довезла Лемешева домой.

Когда вышел в свет сигнальный экземпляр его книги «Путь в искусство», Сергей Яковлевич лежал с тяжелым инфарктом в больнице. Там, на больничной койке, он сделал в книге такую надпись: «Моему дорогому и верному другу, помощнику и советчику во всех моих делах. Любимой жене моей Вере. Сергей».

Сергей Лемешев ушел из жизни 26 июня 1977 года и был похоронен на Новодевичьем кладбище.

Репертуар в Московской консерватории и студии Станиславского (1921—1925), Свердловском театре оперы и балета (1926—1927), Русской опере при Китайско-Восточной железной дороге в Харбине (1927—1929), в Тифлисском театре оперы и балета (1929—1931)

Водемон («Иоланта» П. И. Чайковского)
Лыков («Царская невеста» М. П. Мусоргского) (1925)
Ленский («Евгений Онегин» П. И. Чайковского)
Царь Берендей («Снегурочка» Н. А. Римского-Корсакова) (1925)
Альфред («Травиата» Дж. Верди)
Индийский гость («Садко» Н. А. Римского-Корсакова)
Владимир Игоревич («Князь Игорь» А. П. Бородина)
Юродивый («Борис Годунов» М. П. Мусоргского)
Андрей Хованский («Хованщина» М. П. Мусоргского)
Фауст («Фауст» Ш. Гуно)
Леопольд («Дочь кардинала» Ф. Галеви)
Люсьен («Жрица огня»)
Баян («Руслан и Людмила» М. И. Глинки)
Билли Бегот («Трильби» А. Юрасовского)
Герцог («Риголетто» Дж. Верди)
Рудольф («Богема» Дж. Пуччини)
Джеральд («Лакме» Л. Делиба)
Граф Альмавива («Севильский цирюльник» Дж. Россини) (1929)
Синодал («Демон» А. Рубинштейна) (1930)

Репертуар в Большом театре (1931—1957)

1931 — Берендей («Снегурочка» Н. А. Римского-Корсакова)
1931 — Джеральд («Лакме» Л. Делиба)
1931 — Ленский («Евгений Онегин» П. И. Чайковского)
1931 — Герцог («Риголетто» Дж. Верди)
1931 — Билли Бегот («Трильби» А. Юрасовского)
1931 — Граф Альмавива («Севильский цирюльник» Дж. Россини)
1932 — Звездочёт («Золотой петушок» Н. А. Римского-Корсакова)
1932 — Рудольф («Богема» Дж. Пуччини)
1933 — Филиппетто («Четыре деспота» Э. Вольфа-Феррари)
1933 — Индийский гость («Садко» Н. А. Римского-Корсакова)
1933 — Фауст («Фауст» Ш. Гуно)
1933 — Альфред («Травиата» Дж. Верди)
1936 — Владимир Игоревич («Князь Игорь» А. П. Бородина)
1938 — Дубровский («Дубровский» Э. Ф. Направника)
1941 — Ромео («Ромео и Джульетта» Ш. Гуно)
1943 — Синодал («Демон» А. Рубинштейна)
1947 — Джемал («Великая дружба» В. Мурадели)
1948 — Баян («Руслан и Людмила» М. И. Глинки)
1952 — Афанасий Иванович («Сорочинская ярмарка» М. П. Мусоргского)
1955 — Фра-Дьяволо («Фра-Дьяволо» Д. Обера)
1955 — Син Би-у («Никита Вершинин» Д. Кабалевского)
1957 — Вертер («Вертер» Ж. Массне, исполнитель заглавной партии и режиссёр-постановщик)

10 июля 1902 года – 26 июня 1977 года 

Текст подготовил Андрей Гончаров

chtoby-pomnili.com