Народный артист СССР (1948)
Герой Социалистического Труда (1973)
Государственная премия СССР (1946, 1951) 
Лауреат Ленинской премии (1965, за постановку спектакля «Маскарад» М. Ю. Лермонтова)
Лауреат Сталинской премии (1946, за постановку спектаклей «Нашествие» Л. М. Леонова, «Отелло» У. Шекспира, «Встреча в темноте» Ф. Ф. Корре)
Лауреат Сталинской премии (1951, за постановку спектакля «Рассвет над Москвой» А. А. Сурова)
Кавалер четырех орденов Ленина (1945, 1949, 1971, 1973)
Кавалер двух орденов Трудового Красного Знамени 

Юрий Завадский родился 12 июля 1894 года в Москве.

Его отец, Александр Францевич, служил чиновником, но обладал великолепным басом и в свое время получил приглашение в Большой театр дебютировать в партиях Руслана и Гремина. Но артистом он стать не решился, боясь потерять работу. В результате Завадский-старший дослужился до чина коллежского асессора, дававшего право на дворянство. Мама Юрия, Евгения Иосифовна, когда-то училась в драматическом классе Московской филармонии, но от профессиональной карьеры тоже отказалась. В восемнадцать лет она вышла замуж, а спустя несколько лет у нее на руках уже было трое детей. Завадские жили большой дружной семьей в большой квартире деда рядом с его магазином. В доме было традицией проводить музыкальные вечера, на которых играла мать Завадского, его тетка, великолепная пианистка, ученица профессора консерватории К. Игумнова, пел отец. Приходили знакомые певцы и музыканты, и Юрий с детства воспитывался в этой обстановке творчества и высокого искусства.

Юрий Завадский с раннего детства познакомился и с театром. Бабушка абонировала ложу в бельэтаже Большого театра и всегда брала детей с собой на представления. Еще маленьким Завадский слушал выступления Шаляпина, Собинова, Нежданову, видел балеты, в которых блистали Гельцер, Балашова и Тихомиров. Правда, такое изысканное воспитание наряду с тем, что детей откровенно баловали, имело и отрицательные стороны. Завадский сам признавался, что это потом мешало ему в общении с людьми и в работе. 

В восемь лет Юрий стал посещать одну из лучших среди одиннадцати московских гимназий — девятую, где учились дети, принадлежавшие к высшим слоям интеллигенции, семьям богатых промышленников и купцов. Гимназия славилась высоким уровнем преподавания, обширной программой гуманитарных дисциплин, здесь было много художественных кружков. Справедливости ради надо сказать, что в гимназию попадали наиболее способные дети и из бедных сословий, поскольку по завещанию ее основателей братьев Медведниковых двадцать пять процентов учеников могли обучаться бесплатно. В ней имелось три подготовительных класса и восемь гимназических. С третьего года начиналось изучение иностранных языков с упором на разговорную практику. Завадский выучил там английский и французский языки и всю жизнь прекрасно владел ими. Желающие имели возможность дополнительно заниматься греческим языком, рисованием, лепкой, музыкой, танцами и другими предметами. 

Три года пролетели незаметно, и Юрий перешел в гимназические классы, где очень быстро стал первым учеником по рисованию и литературе. В гимназии был также кружок «Старинный русский театр», и Завадский стал в нем заниматься. Первое время он исполнял в основном женские роли, но все делал настолько талантливо, что обратил на себя внимание театралов и профессиональных режиссеров, которых привлекали для постановки спектаклей. Тогда же он стал выступать как чтец-декламатор.

В последнем классе Юрий, как и многие другие гимназисты, занимался без особого усердия. Куда больше времени он отдавал драматическому кружку и рисованию. После экзаменов Завадский вместе с матерью уехал на один из швейцарских курортов, а в 1913 году поступил на юридический факультет Московского университета и одновременно стал заниматься в Школе рисования и живописи С. Ю. Жуковского и позже перешел в Школу П. И. Келина. 

Пользуясь тем, что в университете было свободное посещение лекций, Завадский большую часть времени проводил в школе, посещал там все занятия и много рисовал. В эти годы он не сомневался, что его призвание — живопись. К тому же его успехи были настолько заметными, что он получил приглашение от Союза русских художников участвовать в выставке. В школе Жуковского Завадский познакомился с Маяковским, который посещал те же классы. В те годы будущий режиссер был страстно увлечен поэзией и любил декламировать, читая стихи современных поэтов — Блока, Бальмонта, иногда Пушкина. Он с удовольствием ходил на музыкальные концерты и охотно посещал театры. В общем, он занимался всем, кроме юриспруденции.

Начавшаяся в августе 1914 года Первая мировая война мало что изменила в его жизни. Университет давал освобождение от воинской обязанности. Осенью 1915 года Завадский познакомился с актером и режиссером Московского Художественного театра Евгением Вахтанговым, и тот пригласил способного студента в свою студию. Вообще же юного правоведа, Юру с юрфака, привел в качестве художника-оформителя в студию Вахтангова поэт и режиссер Павел Антокольский. 

Ученики там собирались ближе к вечеру. Днем все были заняты, кто на учебе, кто на службе, поэтому репетиции затягивались до поздней ночи. Расходились уже в предрассветные часы, когда дворники выходили подметать булыжные мостовые. Так в жизни Завадского появилось новое увлечение — театр. Свой творческий путь он начинал с рабочего по сцене. Ему поручили открывать и закрывать занавес. Потом он был дежурным по уборке помещения, билетером. В студии существовали строгие порядки: каждый ее участник должен был выполнять любое порученное дело. Все студийцы выступали на сцене и одновременно являлись и билетерами, и помощниками режиссера, и бутафорами, и директорами, и музыкантами. 

Юрий Завадский, 1913 год

Вахтангов был убежден, что театр существует ради праздника добрых чувств, возбуждаемых со сцены у зрителя. Первой большой ролью в студии Вахтангова у Завадского стал мудрый старик Антоний в ярком, гротескном спектакле «Чудо святого Антония» М. Метерлинка. На юношу сразу обратили внимание театралы, и вторую редакцию спектакля Вахтангов делал уже совместно с Завадским, в ней, кстати, явственней прозвучал трагический подтекст сюжета. 

Пробуя свои силы и как художник, и как режиссер, Юрий Завадский в 1919 году поставил спектакль «Обручение во сне» — экспериментальную символико-мистическую фантазию по пьесе П. Г. Антокольского (с которым его связывала дружба на протяжении всей жизни) «Кот в сапогах», сыграв в нем роль Пьеро. А исполнение роли принца Калафа, романтика и оптимиста, в восхитительной вахтанговской «Принцессе Турандот» в 1922 году окончательно убедили взыскательных театралов в несомненном актерском даре необыкновенно красивого юноши. Завадский помогал своему учителю и в постановке, и в репетиционной работе. Репетиции «Принцессы Турандот» на всю жизнь остались для всех ее участников самым праздничным воспоминанием молодости. И действительно, успех постановки превзошел все ожидания. Вахтангова поздравил с блестящим спектаклем сам Станиславский. На склоне лет Завадский вспоминал: «Спектакль в Москве прозвучал как подлинная театральная революция. Пожалуй, за всю свою долгую театральную практику я не помню ничего, равного нарастающему успеху «Турандот».

В роли Калафа в «Принцессе Турандот», 1922 год

На какое-то время Завадский стал чуть ли не самой популярной личностью Москвы. Его портреты в гриме Калафа смотрели даже со спичечных коробков и конфетных коробок. Славы Завадский как бы допускал, терпел, как своих бесчисленных воздыхательниц. «Прохладный он у нас», – говорила экономка Завадского Васена Марине Цветаевой, увлеченной Завадским. 

Невероятная деревенская старуха Васена была по-настоящему предана Завадскому. На вопрос Завадского: «Что ты купила?» – она вместо «пастеризованные сосиски в целлофане» уверенно отвечала: «Парализованные сосиски в сарофане». Выражение «Юрий Александрович, я все твои деньги искупила» под воздействием телевизора трансформировалось в «я все твои деньги аннулировала». Васена прекрасно готовила, была деятельна и сурова. Тем, кого она невзлюбила, было крайне трудно дозвониться до Завадского. Все это он знал и по-своему любил ее и немного побаивался. Говорили, что Васена могла сказать ему то, на что не осмеливался никто другой.

Мало кто знает, что Завадский был в это время арестован, и доставлен на Любянку. Это случилось после того, как увлекавшийся теософией Михаил Чехов привел Завадского к Штейнеру. За этот философский кружок Завадскому и перепало в середине двадцатых.

За ним пришли рано утром. Отвезли на Лубянку. Все как положено: камера, лампочка, параша. Вечером он должен был играть Альмавиву в «Свадьбе Фигаро». Станиславский обожал его в этой роли. Завадский все твердил следователю, что это невозможно, так не бывает – ведь Константин же Сергеевич, зрители, актеры, все ждут, надо как-то предупредить…

Задавались какие-то вопросы.

Он отвечал.

Три часа, четыре, пять.

Ему говорили: да не волнуйтесь вы, ничего не будет с вашим Константином Сергеевичем.

Выпустили его только на следующий день.

В книги Завадский влюблялся, как в женщин. Однако к женщинам охладевал быстрее. Он тяготился привязанностью, уставал от однообразия бесконечного чувства. Рассказывали, как Михаил Ромм, работая, курил одну сигарету за другой, нервничал. Ему сказали: «Михаил Ильич, так нельзя, успокойтесь». Он ответил: «Сам хочу успокоиться, да боюсь. Вот Юра Завадский был очень красив, носил длинные волосы. Все просили его подстричься, и Ирина Сергеевна Анисимова-Вульф, его первая жена, просила, а он ни в какую. Тогда она ночью как попало остригла ему волосы. Юра проснулся, посмотрел на себя в зеркало, страшно огорчился… А потом успокоился. На всю жизнь». 

Впрочем, Ирине Сергеевне от этого легче не стало. Способность увлекаться Завадский сохранил в полной мере. Последний период их супружества был обозначен классической мизансценой измены и покаяния. Являясь иногда под утро – после полной романтических приключений, – Завадский нажимал кнопку дверного звонка, затем неторопливо, точно по центру коврика опускался на колени. Дверь открывалась, и Завадский падал к ногам Ирины Сергеевны. Которая однажды не выдержала и ушла из дома. Это не помешало им сорок с лишним лет работать вместе. Человеческие отношения сохранялись у него со всеми женами после любых разрывов и объяснений. Завадский говорил: «Ирина, тут нужно…» – и выразительно замирал с поднятыми руками. Она обращалась к нему: «Юрий Александрович, ты…» – и делала именно то, что ему недосуг было сформулировать.

Ж.-П. Сартр, И. С. Анисимова-Вульф и Ю. А. Завадский

Юрий Завадский возглавил после смерти Вахтангова театральную студию по просьбе Немировича-Данченко. Скоро он отправился с коллективом в первую зарубежную поездку — в Швецию. Во время гастролей Студии в Швеции Юрию Завадскому даже предлагали сыграть Гамлета в шведском кинофильме. Правда, из-за отсутствия денег гастроли пришлось сократить и срочно вернуться на родину. Режиссером 3-ей студии МХАТа (Вахтанговской) Завадский оставался до 1924 года. 

В спектакле «Аэлита»

С 1924-го по 1936-й год Завадский был актером МХАТа. Его ждала яркая актерская карьера. Его первой ролью здесь был Чацкий, причем играл он ее после Качалова, что налагало на него особую ответственность. Одновременно с ним над этой ролью работал и Марк Прудкин. На сцене МХАТа Завадский сыграл также роль графа Альмавивы в «Женитьбе Фигаро», князя Трубецкого в спектакле «Николай I и декабристы» и еще ряд небольших ролей. Станиславский неоднократно приглашал его окончательно перейти во МХАТ, но Завадский вежливо отказывался и продолжал работать в своей студии. Завадского все больше привлекала режиссура. Он по натуре был лидер. Хотелось самому придумывать спектакли, яркие, красочные, задорные, учить актеров. Ему нужен был свой собственный театр. И он его создал в 1924 году. 

Созданная в 1924 году сначала как учебная (в 1926 году состоялся ее первый выпуск), Студия Завадского быстро приобрела статус театра. Завадский собрал замечательный актерский коллектив, в который вошли Вера Марецкая, Ростислав Плятт и Николай Мордвинов. Завадский как режиссер рос и развивался вместе со своими подопечными. Он не только учил, но и учился у них сам. Режиссер не раз признавался, что многим обязан своим воспитанникам. Вера Марецкая в 1925 году стала женой Завадского, но брак оказался непродолжительным и вскоре распался. На семейную жизнь ни у той, ни у другого просто не оставалось времени. 

Завадский умел заразить своих учеников необыкновенной страстью к театру. Один из них, Николай Мордвинов, на вопрос: «А почему ты решил идти в театр?» — однажды ответил: «Мне бы хотелось выйти на сцену, обнять зрительный зал и смеяться с ним и плакать». Эти слова потом выбили на памятнике на могиле Николая Мордвинова на Новодевичьем кладбище.

У Завадского один за другим выходили динамичные и смешные спектакли, в которых изысканность режиссерского решения сочеталась с искрящимся юмором. Завадский поставил спектакль «Любовью не шутят» Альфреда Мюссе, «Мое» («Вольпоне») Бена Джонсона, «Ученик дьявола» Бернарда Шоу, «Школа неплательщиков» Л. Вернейля и Ж. Бера, «Волки и овцы» А. Н. Островского. И в то же время он ставил современные спектакли на темы, близкие зрителю, такие как «Простая вещь» Б. А. Лавренева. 

Яркая театральность, к которой привил ему вкус Вахтангов, стали отличительной особенностью творческого почерка Завадского в эти годы. Его лучшим спектаклям были присущи романтизм и изящная ирония. Но его Студия играла в маленьких залах, и очень важным для Завадского оказалось приглашение его в 1932 году в Театр Красной Армии, возглавив который (не бросая своего театра), он впервые поставил спектакли на большой сцене: «Мстислав Удалой» И. Прута и «Гибель эскадры» А. Е. Корнейчука. Художественным руководителем Центрального театра Красной Армии Завадский оставался до 1935 года.

Юрий Завадский – художественный руководитель Центрального Театра Красной Армии, 1932–1934 год

В 1935 году в Ростове-на-Дону был построен великолепный театр, внешне напоминающий трактор и поражающий размерами огромной сцены, играть на которой, казалось, просто невозможно. В 1936 году Завадскому предложили вместе с его студией поехать поработать в Ростов, где для его коллектива создали хорошие условия. После некоторых колебаний он принял приглашение и отправился в Ростов, где с 1936-го по 1939 год Юрий Завадский был художественным руководителем драматического театра имени Максима Горького. 

Возможно, именно отъезд в Ростов спас талантливого режиссера и его труппу от возможных преследований. В Ростове Завадский поставил почти 20 спектаклей, в числе которых были «Любовь Яровая», «Горе от ума» (и сам он в роли Чацкого), «Враги» и «Мещане» Максима Горького, «Разбойники» Шиллера, «Дни нашей жизни» Леонида Андреева, «Человек с ружьем» Николая Погодина, «Укрощение строптивой» и «Отелло» Шекспира. Завадскому приходилось помимо творческих вопросов решать много технических задач: преодолевать плохую акустику, подчинять режиссерскому решению пространство необъятной сцены. Но Завадский со всеми этими задачами успешно справлялся. 

В 1940 году уже Завадскому предложили работу в театре имени Моссовета, как было сказано, «для укрепления руководства». Ему разрешили включить в труппу Марецкую, Мордвинова и еще нескольких близких ему по духу артистов. Первой работой в театре имени Моссовета после возвращения в Москву у Юрия Завадского стала «Трактирщица» Гольдони, поставленная им в том же 1940 году. Это была легкая, задорная постановка, сразу привлекшая в театр зрителей. За ней последовали комедия Гольдони «Забавный случай», яркий, веселый спектакль «Укрощение строптивой» Шекспира, солнечные «Виндзорские насмешницы» — своеобразный «театр в театре», когда во всем здании, от зрительного зала до фойе, шло веселое карнавальное действие. Завадский очень любил яркую зрелищность. Даже работая над серьезными постановками, он виртуозно сочетал психологизм, драматизм действия с юмором и броской театральностью. 

Театральная Москва приняла Завадского в качестве главного режиссера Театра имени Моссовета, а вскоре все узнали, что его женой стала звезда ленинградского балета Галина Уланова.

Первая встреча Улановой и Завадского могла бы стать последней. Они немного поговорили – и все; слишком много было вокруг людей, на банкет пришел сам Сталин. Их пути вновь пересеклись во время войны, когда и Кировский театр, и театр имени Моссовета, возглавляемый Завадским, оказались в эвакуации в Алма-Ате. Они часто встречались, ходили друг к другу на спектакли, разговаривали…

Но тогда они оба понимали: война закончится, и они разъедутся: он – в Москву, к родному театру, а она – в Ленинград, в город, где она провела всю свою жизнь и без которого не мыслила своего существования. Но в их судьбу вмешались высшие силы. Когда труппа Кировского театра возвращалась из эвакуации, Галину Уланову вызвали в Москву. Сталин хотел, чтобы лучшая балерина страны украсила собой лучшую в стране сцену – Большого театра. И в незнакомой ей Москве был только один родной, как оказалось, человек – Юрий Александрович.

Юрий Завадский словно обрел в ней свой давно лелеемый идеал: мудрая, спокойная, все понимающая, и при этом – невероятно талантливая, красивая, умная… Завадский буквально боготворил Уланову. И Уланова вскоре поняла, что роднее и ближе для нее сейчас никого нет…

Для многих, кто знал об их романе, казалось странным, что два столь влюбленных друг в друга человека – не живут вместе. Но те, кто знали Завадского и Уланову лично, понимали: для них обоих невероятно важна работа, и именно работе они отдавали большую часть сил и времени. Но со временем они оба поняли, что хотя у них нет – и вряд ли будет – общий дом, они все же составляют семью. И поженились.

Брак был зарегистрирован скромно, никого об этом не оповещали. Для Улановой это был первый и последний официальный брак, для Завадского – последний и главный. Через некоторое время Уланова ушла от него – она полюбила Ивана Николаевича Берсенева, актера и главного режиссера театра имени Ленинского комсомола. 

Уланова так и не разошлась с Завадским официально, до самой его смерти оставаясь его лучшим другом, вдохновительницей и просто любимой женщиной. Когда она звонила, он расцветал от звука ее голоса; был готов бросить все свои дела, лишь бы встретиться с нею. В трудную для нее минуту он старался быть рядом.

В 1941 году, за несколько месяцев до начала войны, режиссер поставил трогательную, душевную «Машеньку» с Верой Марецкой в главной роли. Затем последовал спектакль «Надежда Дурова». Во время войны театр перевели в Чимкент, где на его сцене шли в основном современные пьесы. В 1942 году в эвакуации Завадский поставил «Нашествие» по Л. М. Леонову. Спектакль получился остро-драматичный, сложный, с Михаилом Астанговым в главной роли, который на тончайших психологических нюансах сыграл внутреннее перерождение своего героя. Завадский также поставил спектакли «Русские люди» К. Симонова и «Фронт» А. Корнейчука. Но уже в октябре 1943 года театр снова вернулся в Москву, и Завадский стал репетировать «Отелло» с Николаем Мордвиновым в главной роли. Позднее этот спектакль вместе с «Маскарадом», где главную роль тоже сыграл Мордвинов, стали двумя событиями в театральной жизни Москвы. Те люди, которым посчастливилось увидеть их, получили незабываемые впечатления.

За спектакли «Нашествие», «Отелло» и «Встреча в темноте» в 1946 году Завадский был удостоен Государственной премии СССР. Вторую Государственную премию СССР Юрий Завадский получил в 1951 году за спектакль «Рассвет под Москвой». 

Из книги Д. Щеглова «Фаина Раневская»: «В 1950-е годы театр стал едва ли не убежищем для опальных. После разгрома еврейского театра Завадский принял в труппу молодую Этель Коневскую. Приютил космополитов, дал работу близкому родственнику одного из «врагов народа» - Аркадию Вовси. Помог Михаилу Названову. И отказался взять Алису Коонен. И привечал чудовищ типа Суркова и Сафронова. Он делал то, что мог. Другие — собственно, большинство — куда меньше. Плятт и Марецкая всегда играли при нем много. Плятт даже на эпизоды соглашался. Играл все, что давали, везде, где надо было спасать, вытягивать и т. д. Мордвинов — этот большой рукастый человек с самоощущением последнего русского трагика, любивший удить рыбу и мечтавший о Фоме Гордееве (его так и называли «Фома») — куда меньше. Что они только не играли в то время! Даже Раневскую с помощью сложнейших манипуляций уговорили на какую-то небывалую старуху в «Рассвете над Москвой», этакую матерь-совесть, режущую правду-матку, — роль, которую от скуки и раздражения она превратила в капустник на заданную тему, каждое ее появление сопровождалось аплодисментами». 

Раневскую за глаза в театре называли Старухой. В этом слышалось почтительное, граничащее со страхом уважение. А Юрий Александрович Завадский был Ю-А. Актеры, шутя, его передразнивали, его «показывали». Это было нетрудно. Характерно подчеркнутая артикуляция, напряженное пришептывание, вскидывание бровей и рук – вот и Завадский. Тот, кто хоть раз видел Завадского, узнавал его даже по самому приблизительному показу. Беспощадная Раневская называла режиссера Пушок или «вытянутый в длину лилипут». А после получения Завадским звезды Героя Соцтруда он стал Гертрудой.

– Фаина Георгиевна, а почему вы не ходите на беседы Юрия Александровича с труппой?
– Потому что не участвую в мессах в борделе.

Вот так складывались отношения двух гениальных людей.

– Ну что там еще придумала про меня Фаина? – часто спрашивал Завадский, стараясь казаться ироничным. 

Раневская отвечала: «Человек, родившийся в енотовой шубе». Эта шуба со временем превратилась в броню из наград и регалий. Собираясь на собственный юбилей, Завадский в шутку пугался: «Больше всего боюсь, что на меня наденут все ордена и я буду бряцать, как корова!».

На репетиции, раздраженный тем, что кому-то из актеров никак не удавалось выполнить его задание, Завадский с криком: «Пойду и повешусь!» – мог выбежать из зала. В панике бросились к Раневской: спасите его! верните его! Раневская, чуть заикаясь, произносила: «Не волнуйтесь. Он вернется… сам. Дело в том, что в это время Юрий Александрович всегда посещает т-туалет».

С Фаиной Раневской

За ранимостью и эмоциональностью Завадского скрывалось чувство обостренной справедливости. Он ходил, просил, договаривался за своих товарищей, смешно всплескивал бровями, оставаясь вроде бы прохладным и равнодушным. Коммунист Завадский пригласил на постановку выгнанного из Ермоловского театра Леонида Варпаховского. И коммунист Завадский дал возможность Анатолию Эфросу сделать «Дальше – тишина» с Раневской и Пляттом.

Однажды ему позвонили с просьбой выступить по поводу «отщепенца Солженицына». Он пугался, просил дать возможность подумать и позвонить завтра. А завтра сказывался больным и не подходил к телефону. Он не был героем. А по поводу Солженицына все же выступил. Послал поздравительную телеграмму к пятидесятилетию: «Моего несостоявшегося ученика, великого писателя поздравляю». Несостоявшийся ученик – это о том, что Солженицын когда-то поступал и не поступил в Ростове в студию Завадского.

Когда судили Синявского с Даниэлем, многие пытались помочь, что-то сделать для семей осужденных. Для Даниэля было решено собрать деньги. Ию Саввину попросили сделать это в Театре Моссовета. Со стандартной фразой она подходила к людям, которым верила. Зашла она и к Завадскому. Позже Саввина описала свой разговор с Завадским. 

– Юрий Александрович, дайте десять рублей, но я вам их никогда не отдам («дайте» – специально без «пожалуйста»).

Он немедленно дал деньги. Я не уходила, ожидая вопроса. Молчит.

– Что же вы не спросите: зачем?
– Очевидно, спрашивать не надо, раз ты не говоришь, но сомнений у меня нет, что это нужно.

И, спохватившись, вдруг покраснел, как школьник, и сказал:

– Почему десять рублей? Я ведь могу дать больше.

Мне захотелось сказать: «Юрий Александрович, вы замечательный человек» – но вместо этого сказалось: «Нет, в этом деле мы все должны быть равны»…» (И. Саввина. Из воспоминаний о Завадском).

Он произносил речь на митинге, посвященном открытию мемориальной доски Мейерхольду. Погода была отвратительная. Завадский сказал, что Всеволоду Эмильевичу не везло в жизни и вот, видите, продолжает не везти сегодня. Но погода – вещь переменчивая, а Мейерхольд – величина постоянная. Одернуть его, вызвав на ковер, начальство не решилось, действовало через посредников, намекая, что хорошо бы как-то замять, смикшировать, а то вот в горкоме узнали и очень, знаете, недовольны, надо как-то подумать… Величественно указывая карандашом в потолок, Завадский произносил: «В мои годы важнее думать о Боге».

Юрий Завадский любил повторять свои спектакли, в новых редакциях обычно находя более выразительное режиссерское решение, даря спектаклю новую, более успешную, чем в первый раз, сценическую жизнь. Так, в 1944 году он повторил «Отелло», выделив мотив неумирающей любви. В 1964 году Завадский в трагическо-романтическом варианте повторил «Маскарад», в 1965 году получив за него Ленинскую премию. Ранее первый «Маскарад» был выпущен в 1952 году и отличался некоторым академизмом. Большой успех имела и последняя аскетично-трогательная и напряженная постановка «Шторма» Б. Билль-Белоцерковского в 1967 году. 

Несколько раз Завадский обращался к творчеству Антона Чехова. Он поставил «Чайку» в 1945 году и «Вишневый сад» в 1960 году в Нью-Йорке. Настоящим событием в театральной жизни Москвы стал в 1969 году постановочно сложный спектакль «Петербургские сновидения» по произведению Достоевского, посвященный Вахтангову. В этом спектакле режиссер создал мрачный фантастический, насыщенный снами и видениями мир. 

С 1940 года Завадский начал преподавать в ГИТИСе имени А. В. Луначарского. С 1947 года Завадский стал профессором Государственного института театрального искусства. 

У него было абсолютное чувство стиля. И время заставило его почувствовать господствующий стиль эпохи. Он не обманывался насчет его сущности. Сущностью оставался фарс. Завадский блестяще владел и этим стилем. Он умел подчинять его своим ритмам и нуждам. Однажды его пригласили встретиться с артистами народных театров. Он пришел и долго ничего не мог понять: по фойе расхаживало множество людей, чем-то неприятно похожих друг на друга. Это была конференция самодеятельных артистов – исполнителей роли Ленина.

– Представьте! Все лысые, все картавые, и все закладывают руки за лацканы пиджаков!

Существует история, как Завадский сдавал экзамены в Университете марксизма-ленинизма – для всех творческих работников в 1950-е годы строго предусматривалась такая форма политучебы.

Завадский величественно появлялся в аудитории, брал билет и, прочитав первый вопрос, объявлял: «Так, эту тему я знаю». Затем читал второй вопрос и со словами: «Это понятно, дальше» – брал еще один билет у сбитого с толку экзаменатора. «Первую тему знаю, что касается второго вопроса, тут кое-что мне не ясно, прошу объяснить», – провозглашал Ю-А. Окончательно подавленный экзаменатор разъяснял это «кое-что». Завадский горячо благодарил, после чего так же величественно покидал аудиторию.

В нем никогда не умирал тончайший актер, способный манипулировать тупостью, умеющий вовремя подыграть или небрежно, со снайперской точностью провести партию второго плана.

Когда из Ленкома выгоняли Анатолия Эфроса, Завадский с группой режиссеров пошел к тогдашнему партийному вождю Москвы Егорычеву. Таким его никогда не видели. Он говорил, что так больше нельзя, что при таком отношении невозможно работать, что же, нам подавать в отставку? Егорычев, не моргнув глазом, ответил: ну и подавайте, вам и так давно пора на пенсию. Завадский чуть не разрыдался. Ничем не прикрытое хамство он переживал тяжелее, чем любые ведомственные запреты.

Юрий Завадский был автором ряда статей и книг. 

В 1960 году Завадский летал в США ставить пьесу Антона Чехова «Дядя Ваня», но уже там узнал, что американцы решили поставить «Вишневый сад». А свою последнюю постановку в родном театре он сделал по повести Федора Достоевского «Петербургские сновидения». 

С годами обычный напряженный ритм работы Завадского все чаще прерывался из-за болезни. В 1970-е годы он все реже появлялся в театре. Когда кто-то к нему приходил домой, он по старой московской традиции помогал гостям снять пальто. Провожая, терпеливо отбивался от попыток гостей одеться самостоятельно. Неважно, кто это был, народный артист, драматург или студент.

В декабре 1976 года Завадский перенес тяжелую операцию. Через несколько дней он с усмешкой говорил: «Перед тем как принять наркоз, я подумал: проснусь – хорошо, а не проснусь – тоже неплохо».

22 февраля 1977 года он встретился со своим коллективом в театре, и, как оказалось, это была последняя встреча. 5 апреля 1977 года того же года выдающегося режиссера не стало. 

– Вот видишь, какие номера я могу выкидывать, – сказал он сыну, оправившись после сердечного приступа, незадолго до смерти.

Завадский сам отказался от правительственного Новодевичьего кладбища и был похоронен вместе с матерью и Васеной на Ваганьковском кладбище.

Во время прощания с Юрием Завадским урна с его прахом стояла на сцене его театра, окруженная множеством венков и цветов. Среди них выделялся большой венок из белых гвоздик, увитый белой шелковой лентой с золотыми буквами «Юрию Завадскому — Галина Уланова».

Творчество

3-я студия МХАТ

1921 — «Чудо святого Антония» М. Метерлинка, постановка Е. Б. Вахтангова — Антоний
1922 — «Принцесса Турандот» Карло Гоцци, постановка Е. Б. Вахтангова — Калаф

МХАТ

1925 — «Горе от ума» А. С. Грибоедова — Александр Андреевич Чацкий
1926 — «Безумный день, или Женитьба Фигаро» П. О. Бомарше; постановка К. С. Станиславского — граф Альмавива

Режиссёрские работы

3-я студия МХАТ

1924 — «Женитьба» Н. В. Гоголя

Театр-студия под руководством Завадского

«Любовью не шутят» А. Мюссе
«Вольпоне» Б. Джонсона
«Ученик дьявола» Б. Шоу
«Школа неплательщиков» Л. Вернея и Ж. Берра
Центральный театр Красной Армии
1932 — «Мстислав Удалой» И. Л. Прута
1934 — «Гибель эскадры» А. Е. Корнейчука
Театр имени М. Горького (Ростов-на-Дону)
«Любовь Яровая» К. А. Тренёва
«Укрощение строптивой» У. Шекспира

Театр имени Моссовета

1940 — «Трактирщица» К. Гольдони
1943 — «Нашествие» Л. М. Леонова
1943 — «Забавный случай» К. Гольдони
1944 — «Отелло» У. Шекспира
1944 — «Шаги в темноте» Ф. Ф. Кнорре
1945 — «Чайка» А. П. Чехова
1946 — «Госпожа министерша» Б. Нушича
1946 — «Бранденбургские ворота» М. А. Светлова
1950 — «Рассвет над Москвой» А. А. Сурова (совместно с А. Л. Шапсом)
1952 — «Маскарад» М. Ю. Лермонтова
1957 — «Виндзорские насмешницы» У. Шекспира
1959 — «Битва в пути» Г. Е. Николаевой и Радзинского
1960 — «Леший» А. П. Чехова
1963 — «Совесть» Павловой (совместно с А. Л. Шапсом)
1964 — «Маскарад» М. Ю. Лермонтова (2-я редакция)
1967 — «Шторм» В. Н. Билль-Белоцерковского
1969 — «Петебургские сновидения» по Ф. М. Достоевскому

12 июля 1894 года – 5 апреля 1977 года 

Текст подготовил Андрей Гончаров

chtoby-pomnili.com