Он искренен и откровенен во всём. В его стихах нет лицемерия и желания угодить: 

«Отдам всю душу октябрю и маю,

Но только лиры милой не отдам».

Грубым даётся радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.

Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак,
Эта прямая дорога
Меня привела в кабак.

Что ж вы ругаетесь, дьяволы?
Иль я не сын страны?
Каждый из нас закладывал
За рюмку свои штаны.

Мутно гляжу на окна,
В сердце тоска и зной.
Катится, в солнце измокнув,
Улица передо мной.

На улице мальчик сопливый.
Воздух поджарен и сух.
Мальчик такой счастливый
И ковыряет в носу.

Ковыряй, ковыряй, мой милый,
Суй туда палец весь,
Только вот с эфтой силой
В душу свою не лезь.

Я уж готов… Я робкий…
Глянь на бутылок рать!
Я собираю пробки —
Душу мою затыкать.


В 1923 году Сергей Есенин написал свой стих «Грубым дается радость» как отражение душевных переживаний поэта. В этом году он понимает, что, обустроившись на земле, советская власть не признает его творчество, однако помимо этого у него есть и другие поводы для грусти.
Ощущение бездомности, отверженности, непонимание окружающего мира  и разгульный образ жизни как некий спасательный круг, чтобы  смириться с мироустройством, как этот мальчик. Он выглядит счастливым и ковыряется в носу. И только один совет поэта  мальчику - не ковыряться с такой силой в своей душе, что приводит  к горю и разочарованию. Не зря тогда утверждали, что Сергей Есенин последний поэт крестьянской России
 

 

БЕЛЛАДОННА

Счастье души утомленной -
Только в одном:
Быть как цветок полусонный
В блеске и шуме дневном,
Внутренним светом светиться,
Все позабыть и забыться,
Тихо, но жадно упиться
Тающим сном.

Счастье ночной белладонны -
Лаской убить.
Взоры ее полусонны,
Любо ей день позабыть,
Светом луны расцвечаться,
Сердцем с луною встречаться,
Тихо под ветром качаться,
В смерти любить.

Друг мой, мы оба устали.
Радость моя!
Радости нет без печали.
Между цветами - змея.
Кто же с душой утомленной
Вспыхнет мечтой полусонной,
Кто расцветет белладонной -
Ты или я?

Константин БАЛЬМОНТ

Всё-таки поразительно роднит Бальмонта и Волошина понимание и ощущение смерти как продолжения жизни или начатка новой, но совершенно в новом качестве: от пресыщения жизнью или любовью до погружения в смертельную для чувств нирвану, предлагающую зато отдохновение бренному телу. И оно, преодолев физическое измождение среди созерцания бликов внутреннего света, тянется снова к жизни, к страсти, любви до нового изнеможения! Вечный танец богов...

 

...Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице -
Тонкий звон
Старинных часов - как капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой - нибудь мансарды
Флейта,
И сам флейтист в окне.
И большие тюльпаны на окнах.

И может быть, Вы бы даже меня любили...
Посреди комнаты - огромная изразцовая печка,
На каждом изразце - картинка:
Роза - сердце - корабль. -
А в единственном окне -
Снег, снег, снег.
Вы бы лежали - каким я Вас люблю: ленивый,
Равнодушный, беспечный.
Изредка резкий треск
Спички.
Папироса горит и гаснет,
И долго - долго дрожит на ее краю
Серым коротким столбиком - пепел.
Вам даже лень его стряхивать -
И вся папироса летит в огонь.

Харо́н (греч. Χάρων), в греческой мифологии мрачный старик, перевозивший на своей лодке души умерших, над которыми совершены погребальные обряды, через воды подземных рек в царство Аида. Из живых людей Харон переправил в подземное царство только Геракла, Тесея, Перифоя и Энея. В Древней Греции существовал обычай класть в могилу монету (или несколько монет) в качестве платы Харону («обол Харона»).

Сюжет о перевозке Хароном душ умерших в разное время вдохновлял не только мастеров слова, но и художников, меняясь в соответствии со вкусами, эстетикой, художественными принципами времени написания творения.

ТАМ

Я в лодке Харона, с гребцом безучастным.
Как олово, густы тяжелые воды.
Туманная сырость над Стиксом безгласным.
Из темного камня небесные своды.
Вот Лета. Не слышу я лепета Леты.
Беззвучны удары раскидистых весел.
На камень небесный багровые светы
Фонарь наш неяркий и трепетный бросил.
Вода непрозрачна и скована ленью...
Разбужены светом, испуганы тенью,
Преследуют лодку в бесшумной тревоге
Тупая сова, две летучие мыши,
Упырь тонкокрылый, седой и безногий...
Но лодка скользит не быстрей и не тише.
Упырь меня тронул крылом своим влажным...
Бездумно слежу я за стаей послушной,
И все мне здесь кажется странно-неважным,
И сердце, как там, на земле,- равнодушно.
Я помню, конца мы искали порою,
И ждали, и верили смертной надежде...
Но смерть оказалась такой же пустою,
И так же мне скучно, как было и прежде.
Ни боли, ни счастья, ни страха, ни мира,
Нет даже забвения в ропоте Леты...
Над Стиксом безгласным туманно и сыро,
И алые бродят по камням отсветы.

Зинаида Гиппиус 1900 г.

Стихотворением «Рожденные в годы глухие». В нем поэт анализирует прошлое и будущее страны, пытается разглядеть смысл истории.

Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы — дети страшных лет России —
Забыть не в силах ничего.

Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы —
Кровавый отсвет в лицах есть.

Есть немота — то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.

И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье,-
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да узрят царствие твое!

Стихотворение написано в 1914 году. Его автору 34 года, лето прошлого года он провел на лечении во Франции. Начало войны он встретил в Комитете помощи семьям мобилизованных, его жена стала сестрой милосердия. Подъем монархических и патриотических чувств в России был необычайным.  В эту пору А. Блок замечает полное равнодушие общества ко всему, что еще недавно, казалось, было так дорого — к религии, искусству. Нынешняя война предстает в безобразном виде, совсем не как те сражения времен Древнего мира, Средневековья, которые он привычно овевал романтическим и героическим флером. Молодые кажутся ему расчетливыми и праздными стариками. Этот трезвый холодный взгляд А. Блока на Первую Мировую не был им перенесен на начавшуюся революцию: пусть на время, но он увлекся, увидел в ней обновление мира.

Афористичная строка: «рожденные в годы глухие» характеризует его поколение. Позади первая революция с ее беспорядками и призывами освободиться от старого мира, русско-японская война, восторги перед очередным технологическим скачком, болезненное мироощущение рубежа веков. Заключительная строфа — прошение к Богу о милости к погибающим и погибшим, чтобы не от всех отвернулся Бог, хоть кого-то принял в Царствие свое. Образ воронья над трупами — символ гибнущего мира, человечества. «Кровавый отсвет на лицах, немота, пустота» — ключевые слова стихотворения. Всеобщий патриотический подъем 1914 года оказался чужд А. Блоку. За началом войны он предчувствует грядущую катастрофу. Именно об этом его знаменитое стихотворение.

***

Сквозь серый дым от краю и до краю
Багряный свет
Зовет, зовет к неслыханному раю,
Но рая — нет.
О чем в сей мгле безумной, красно-серой,
Колокола —
О чем гласят с несбыточною верой?
Ведь мгла — всё мгла.
И чем он громче спорит с мглою будней,
Сей праздный звон,
Тем кажется железней, непробудней
Мой мертвый сон.

А. Блок

Началась Первая мировая война, а потом революция. На Цветаеву начало  войны в Европе произвело потрясающее  воздействие.

А потом  Сергей Эфрон вступил в Белую армию и сражался на фронтах гражданской войны против большевиков.

Однажды в вагоне поезда, мучаясь в полной неизвестности о судьбе мужа, она написала: «Если Бог сделает это чудо — оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака».

Чудо свершилось! После трех лет разлуки и полной неизвестности Цветаева получает от мужа первое письмо: «Все годы разлуки — каждый день, каждый час — Вы были со мной. Я живу только верой в нашу встречу. Без Вас для меня не будет жизни!»

А ты думал - я тоже такая,
Что можно забыть меня,
И что брошусь, моля и рыдая,
Под копыта гнедого коня.

Или стану просить у знахарок
В наговорной воде корешок
И пришлю тебе странный подарок -
Мой заветный душистый платок.

Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом
Окаянной души не коснусь,
Но клянусь тебе ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь,
И ночей наших пламенным чадом -
Я к тебе никогда не вернусь.

Из сборника Анны Ахматовой «Вечер»

Можно ли представить русскую поэзию без любовной лирики. Без пушкинских «я вас любил; любовь еще, быть может…», без тютчевских «Любовь, любовь – гласит преданье…» и других стихов – странно и нелепо заниматься перечислением и называнием – без некрасовских , блоковсакх , любовных циклов… Исключить этот лирический мотив – все равно что лишить поэзию души. Лирика последняя защитница земли, человечности в этом мире, последний оплот, последнее прибежище.

«Любовь покоряет обманно…»

Любовь покоряет обманно,
Напевом простым, неискусным.
Еще так недавно-странно
Ты не был седым и грустным.

И когда она улыбалась
В садах твоих, в доме, в поле
Повсюду тебе казалось,
Что вольный ты и на воле.

Был светел ты, взятый ею
И пивший ее отравы.
Ведь звезды были крупнее,
Ведь пахли иначе травы,
Осенние травы.

 

Вчера мой кот взглянул на календарь И хвост трубою поднял моментально, Потом подрал на лестницу, как встарь, И завопил тепло и вакханально: «Весенний брак! Гражданский брак! Спешите, кошки, на чердак…» И кактус мой — о, чудо из чудес! - Залитый чаем и кофейной гущей, Как новый Лазарь, взял да и воскрес И с каждым днем прет из земли все пуще. Зеленый шум… Я поражен: «Как много дум наводит он!»… Создатель мой! Спасибо за весну! - Я думал, что она не возвратится, — Но… дай сбежать в лесную тишину От злобы дня, холеры и столицы! Весенний ветер за дверьми… В кого б влюбиться, черт возьми?     Черный Саша

 

Молюсь оконному лучу -
Он бледен, тонок, прям.
Сегодня я с утра молчу,
А сердце - пополам.
На рукомойнике моем
Позеленела медь.
Но так играет луч на нем,
Что весело глядеть.
Такой невинный и простой
В вечерней тишине,
Но в этой храмине пустой
Он словно праздник золотой
И утешенье мне.
1909

Любовь
То змейкой, свернувшись клубком,
У самого сердца колдует,
То целые дни голубком
На белом окошке воркует,

То в инее ярком блеснет,
Почудится в дреме левкоя...
Но верно и тайно ведет
От радости и от покоя.

Умеет так сладко рыдать
В молитве тоскующей скрипки,
И страшно ее угадать
В еще незнакомой улыбке.

*** 

И когда друг друга проклинали
В страсти, раскаленной добела,
Оба мы еще не понимали,
Как земля для двух людей мала,
И что память яростная мучит,
Пытка сильных - огненный недуг! -
И в ночи бездонной сердце учит
Спрашивать: о, где ушедший друг?
А когда, сквозь волны фимиама,
Хор гремит, ликуя и грозя,
Смотрят в душу строго и упрямо
Те же неизбежные глаза.
1909

Меняя каждый миг свой образ прихотливый,
Капризна, как дитя, и призрачна, как дым,
Кипит повсюду Жизнь в тревоге суетливой,
Великое смешав с ничтожным и смешным.

Какой нестройный гул и как пестра картина!
Здесь - поцелуй любви, а там - удар ножом;
Здесь нагло прозвенел бубенчик Арлекина,
А там идёт пророк, согбенный под крестом.

Где солнце - там и тень! Где слёзы и молитвы -
Там и голодный стон мятежной нищеты;
Вчера здесь был разгар кровопролитной битвы,
А завтра - расцветут душистые цветы.
Вот чудный перл в грязи, растоптанный толпою,
А вот душистый плод, подточенный червём;
Сейчас ты был герой, гордящийся собою,
Теперь ты - бледный трус, подавленный стыдом!

Вот жизнь, вот этот сфинкс! Закон её - мгновенье,
И нет среди людей такого мудреца,
Кто б мог сказать толпе - куда её движенье,
Кто мог бы уловить черты её лица.

То вся она - печаль, то вся она - приманка,
То всё в ней - блеск и свет, то всё - позор и тьма;
Жизнь - это Серафим и пьяная вакханка,
Жизнь - это океан и тесная тюрьма!

С.Надсон
1886 г.

Beethoven II. Largo appassionato

Главная героиня повести — Вера Николаевна, жена князя Василия Шеина. Она отдыхает с семьей на даче на Черноморском побережье, когда получает очередное послание от поклонника, который пишет ей на протяжении уже нескольких лет. В качестве подарка на именины аноним присылает Вере золотой браслет с гранатами. По центру украшения в окружении красных гранатов располагается один зеленый — очень редкий камень. Символичным оказывается цвет гранатов: зеленый традиционно ассоциируется с жизнью, а красный — с кровью. «Точно кровь!» — подумала с неожиданной тревогой Вера.

Желтков в своём последнем письме к княгине Вере просит, если она вспомнит о нём, то пусть сыграет или прикажет сыграть бетховенскую сонату D-dur № 2, op. 2. В финале рассказа, слушая это исключительное, "единственное по глубине произведение", Вера думает о том, что мимо неё прошла большая любовь, а в уме её слагались слова. И эти слова "так совпадали в её мысли с музыкой, что это было как будто бы куплеты, которые кончались словами: "Да святится имя твоё"

Жизнь и смерть русской Менады: как развивался и чем закончился знаменитый роман начала XX века

«Звездный» союз Лидии Зиновьевой-Аннибал и Вячеслава Иванова был одним из самых счастливых, но и одновременно — самых печальных в своей скоротечности

Изгнанная гимназистка и увлеченная революционерка, она прожила целую жизнь до того, как встретиться со своей второй половиной и начать все сначала. Она стала его Музой, Менадой, Сивиллой…

 

В «Башне» Вячеслава Иванова — литературном салоне, действовавшем в 1905–1909 годах в Санкт-Петербурге на Таврической улице, эту женщину боготворили и называли Диотимой — по имени необыкновенной по красоте и мудрости героини платоновского диалога «Пир». Когда она появлялась на публике, смолкали готовые вспыхнуть споры и взоры участников ивановских сред обращались к ней, дабы не пропустить сказанное «небожительницей».

Один из критиков писал: "Стихотворения поэтессы – это лучшее отражение человеческой души, которая расколота и беспомощна, постоянно порывается куда-то и тревожится, ни с чем не мирится и не успокаивается". Сама же Зинаида Гиппиус воспринимала свои стихи как что-то более интимное, чем проза, то, что она создавала именно для себя в порывах определенного настроения и желаний. Она писала свои стихи, словно молитву, и считала это естественным состоянием души любого человека.

 

Любовь одна

Единый раз вскипает пеной
И рассыпается волна.
Не может сердце жить изменой,
Измены нет: любовь — одна.
Мы негодуем иль играем,
Иль лжем — но в сердце тишина.
Мы никогда не изменяем:
Душа одна — любовь одна.
Однообразно и пустынно,
Однообразием сильна,
Проходит жизнь… И в жизни длинной
Любовь одна, всегда одна.
Лишь в неизменном — бесконечность,
Лишь в постоянном — глубина.
И дальше путь, и ближе вечность,
И всё ясней: любовь одна.
Любви мы платим нашей кровью,
Но верная душа — верна,
И любим мы одной любовью…
Любовь одна, как смерть одна.
1896 г.

***

Не разлучайся, пока ты жив,
Ни ради горя, ни для игры.
Любовь не стерпит, не отомстив,
Любовь отнимет свои дары.

Не разлучайся, пока живешь,
Храни ревниво заветный круг.
В разлуке вольной таится ложь.
Любовь не любит земных разлук,

Печально гасит свои огни,
Под паутиной пустые дни.
А в паутине — сидит паук.
Живые, бойтесь земных разлук!

Дмитрий Сергеевич Мережковский

В литературе он является очень известным представителем Серебряного века, а также одним из основателей русского символизма. Как бы это странно ни звучало, но стихи считаются самой слабой стороной деятельности Дмитрия Мережковского. Он больше философ. Но даже те немногие его стихотворения на стыке двух столетий - конца 19 и начала 20-го века - наполнены большой грустью и тоской, что характерно для всего его творчества. Основными мотивами стихотворений Мережковского были безысходность одиночества в жизни каждого, а также большая обманчивость человеческих чувств.

Ты ушла, но поздно:
Нам не разлюбить.
Будем вечно розно,
Вечно вместе жить.

Как же мне, и зная,
Что не буду твой,
Сделать, чтоб родная
Не была родной?

***

Темнеет. В городе чужом
Друг против друга мы сидим,
В холодном сумраке ночном,
Страдаем оба и молчим.

И оба поняли давно,
Как речь бессильна и мертва:
Чем сердце бедное полно,
Того не выразят слова.

Не виноват никто ни в чем:
Кто гордость победить не мог,
Тот будет вечно одинок,
Кто любит,- должен быть рабом.

Стремясь к блаженству и добру,
Влача томительные дни,
Мы все — одни, всегда — одни:
Я жил один, один умру.

На стеклах бледного окна
Потух вечерний полусвет.-
Любить научит смерть одна
Все то, к чему возврата нет.

Закрыв глаза, я вижу сон,
Там все не так, там все другое,
Иным исполнен небосклон,
Иное, глубже дно морское.

Я прохожу по тем местам,
Где никогда я не бываю,
Но сонно помню - был уж там,
Иду по туче прямо к краю.

Рожденье молний вижу я,
Преображенье молний в звуки,
И вновь любимая моя
Ко мне протягивает руки.

Я понимаю, почему
В ее глазах такая мука,
Мне видно, только одному,
Что значит самый всклик - разлука.

В желанном платье, что на ней,
В одной, едва заметной, складке
Вся тайна мира, сказка дней,
Невыразимые загадки.

Я в ярком свете подхожу,
Сейчас исчезнет вся забота.
Но бесконечную межу
Передо мной раскинул кто-то.

Желанной нет. Безбрежность нив.
Лишь василек один, мерцая,
Поет чрез золотой разлив
Там, где была моя родная.

И снова февраль...

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.

Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес,
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.

Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.

Борис Пастернак

Автопортрет. 1920-е гг. Бумага, карандаш.

Художник Юрий Анненков

 

Жизнь - без начала и конца. Нас всех подстерегает случай. Над нами - сумрак неминучий, Иль ясность божьего лица. Но ты, художник, твёрдо веруй В начала и концы. Ты знай, Где стерегут нас ад и рай. Тебе дано бесстрастной мерой Измерить всё, что видишь ты. Твой взгляд - да будет твёрд и ясен. Сотри случайные черты - И ты увидишь: мир прекрасен. Познай, где свет, - поймёшь, где тьма. Пускай же всё пройдёт неспешно, Что в мире свято, что в нём грешно, Сквозь жар души, сквозь хлад ума.

 

 

 

 

Так Зигфрид правит меч над горном:

То в красный уголь обратит,
То быстро в воду погрузит -
И зашипит, и станет чёрным
Любимцу вверенный клинок...
Удар - он блещет, Нотунг верный,
И Миме, карлик лицемерный,
В смятеньи падает у ног!.........

Когда ты загнан и забит
Людьми, заботой, иль тоскою;
Когда под гробовой доскою
Всё, что тебя пленяло, спит;
Когда по городской пустыне,
Отчаявшийся и больной,
Ты возвращаешься домой,
И тяжелит ресницы иней,
Тогда - остановись на миг
Послушать тишину ночную:
Постигнешь слухом жизнь иную,
Которой днём ты не постиг;
По-новому окинешь взглядом
Даль снежных улиц, дым костра,
Ночь, тихо ждущую утра
Над белым запушённым садом,
И небо - книгу между книг;
Найдёшь в душе опустошённой
Вновь образ матери склонённый,
И в этот несравненный миг -
Узоры на стекле фонарном,
Мороз, оледенивший кровь,
Твоя холодная любовь -
Всё вспыхнет в сердце благодарном,
Ты всё благословишь тогда,
Поняв, что жизнь - безмерно боле,
Чем quantum satis ** Бранда воли,
А мир - прекрасен, как всегда.

. . . . . . . . . . . . . . . .

  Жизнь проходит — вечен сон.
    Хорошо мне — я влюблён.
    Жизнь проходит,  сказка - нет.
    Хорошо мне — я поэт.

    Слова смолкали на устах,
    Мелькал смычок, рыдала скрипка,
    И возникала в двух сердцах
    Безумно-светлая ошибка.

    И взоры жадные слились
    В мечте, которой нет названья,
    И нитью зыбкою сплелись,
    Томясь, и не страшась признанья.

    Среди толпы, среди огней
    Любовь росла и возрастала,
    И скрипка, точно слившись с ней,
    Дрожала, пела, и рыдала.
        
    Нет. Уходи скорей. К восторгам не зови.
    Любить? - Любя, убить - вот красота любви.
    Я только миг люблю - и удаляюсь прочь.
    Со мной был ясный день - за мной клубится ночь.

    Я не люблю тебя. Мне жаль тебя губить.
    Беги, пока еще ты можешь не любить.
    Как жернов буду я для полудетских плеч.
    Светить и греть?.. - Уйди! Могу я только жечь.
 


    Господь, внемли, я плачу, я тоскую,
    Тебе молюсь в вечерней мгле.
    Зачем Ты даровал мне душу неземную
    и приковал меня к земле?

    Нежные, благоуханные строки, поющие как арфа. В них чувствовалось дуновение потустороннего мира, отголоски ангельского пения.

      

Есть горячее солнце, наивные дети,
    Драгоценная радость мелодий и книг.
    Если нет — то ведь были, ведь были на свете
    И Бетховен, и Пушкин, и Гейне, и Григ…

    Есть незримое творчество в каждом мгновеньи —
    В умном слове, в улыбке, в сиянии глаз.
    Будь творцом! Созидай золотые мгновенья —
    В каждом дне есть раздумье и пряный экстаз…

    Бесконечно позорно в припадке печали
    Добровольно исчезнуть, как тень на стекле.
    Разве Новые Встречи уже отсияли?
    Разве только собаки живут на земле?

    Если сам я угрюм, как голландская сажа
    (Улыбнись, улыбнись на сравненье моё!),
    Этот черный румянец — налет от дренажа,
    Это Муза меня подняла на копьё.

    Подожди! Я сживусь со своим новосельем —
    Как весенний скворец запою на копье!
    Оглушу твои уши цыганским весельем!
    Дай лишь срок разобраться в проклятом тряпье.

    Оставайся! Так мало здесь чутких и честных…
    Оставайся! Лишь в них оправданье земли.
    Адресов я не знаю — ищи неизвестных,
    Как и ты неподвижно лежащих в пыли.

    Если лучшие будут бросаться в пролеты,
    Скиснет мир от бескрылых гиен и тупиц!
    Полюби безотчетную радость полета…
    Разверни свою душу до полных границ.

    Будь женой или мужем, сестрой или братом,
    Акушеркой, художником, нянькой, врачом,
    Отдавай — и, дрожа, не тянись за возвратом:
    Все сердца открываются этим ключом.

    Есть еще острова одиночества мысли —
    Будь умен и не бойся на них отдыхать.
    Там обрывы над темной водою нависли —
    Можешь думать… и камешки в воду бросать…

    А вопросы… Вопросы не знают ответа —
    Налетят, разожгут и умчатся, как корь.
    Соломон нам оставил два мудрых совета:
    Убегай от тоски и с глупцами не спорь.

Саша Чёрный

  Ее имя тесно связано с историей русского декадентства. Зинаида Николаевна Гиппиус, в замужестве Мережковская, впервые опубликовала свои стихи в журнале «Северный вестник» в 1888 году за подписью «З. Г.».

Часы стучат невнятные,
Нет полной тишины.
Все горести — понятные,
Все радости — скучны.

Угроза одиночества,
Свидания обет…
Не верю я в пророчества
Ни счастия, ни бед.

Не жду необычайного:
Все просто и мертво.
Ни страшного, ни тайного
Нет в жизни ничего.

Везде однообразие,
Мы — дети без Отца,
И близко безобразие
Последнего конца.

Но слабости смирения
Я душу не отдам.
Не надо искупления
Кощунственным словам!

В ее стихах  смутная тоска по непостижимому и неосуществимому и неприятие будничной жизни, мотивы отчаяния и ожидания неминуемой смерти…

 

Ю. Н. Либединский:

"У него было много друзей-писателей, его любили.. В нем была та притягательность, которую мы определяем словом "обаяние", с него не хотелось сводить глаз. Сохранившиеся портреты в общем передают прелесть его лица- его улыбку, то шаловливо- добродушную, то задумчивую, то озорную. Но ни один из его портретов не передает того особенного выражения душевной усталости. понурости, которое порой, словно тень, выступало на его лице. Только сейчас понимаю я, что выражение это было следствием того творческого напряжения, которое не покидало его всю жизнь.
"Он пишет. Он не пишет. Он не может писать. Отстаньте! Что вы называете писать? Мазать чернилами по бумаге?.. Почем вы знаете, пишу я или нет? Я и сам это не всегда знаю". Эта дневниковая запись А. Блока исчерпывающе применима к Есенину...
Вид у него был всегда такой, словно он бездельничает, и только по косвенным признакам могли мы судить о том, с какой серьезностью, если не сказать- с благоговением, относится он к своему непрерывающемуся, тихому и благородному труду"

Какая ночь! Я не могу. Не спится мне. Такая лунность. Еще как будто берегу В душе утраченную юность. Подруга охладевших лет, Не называй игру любовью, Пусть лучше этот лунный свет Ко мне струится к изголовью. Пусть искаженные черты Он обрисовывает смело, - Ведь разлюбить не сможешь ты, Как полюбить ты не сумела. Любить лишь можно только раз, Вот оттого ты мне чужая, Что липы тщетно манят нас, В сугробы ноги погружая. Ведь знаю я и знаешь ты, Что в этот отсвет лунный, синий На этих липах не цветы - На этих липах снег да иней. Что отлюбили мы давно, Ты не меня, а я - другую, И нам обоим все равно Играть в любовь недорогую. Но все ж ласкай и обнимай В лукавой страсти поцелуя, Пусть сердцу вечно снится май И та, что навсегда люблю я.

Песня "Грубым дается радость..." на стихи Сергея Есенина в исполнении Заслуженного артиста России Игоря Карташева. Russian Romance. Igor Kartashev.

Песня "Грубым дается радость..." на стихи Сергея Есенина в исполнении Заслуженного артиста России Игоря Карташева. Russian Romance. Igor Kartashev.

Грубым дается радость,
Нежным дается печаль.
Мне ничего не надо,
Мне никого не жаль.

Жаль мне себя немного,
Жалко бездомных собак,
Эта прямая дорога
Меня привела в кабак.

Что ж вы ругаетесь, дьяволы?
Иль я не сын страны?
Каждый из нас закладывал
За рюмку свои штаны.

Мутно гляжу на окна,
В сердце тоска и зной.
Катится, в солнце измокнув,
Улица передо мной.

На улице мальчик сопливый.
Воздух поджарен и сух.
Мальчик такой счастливый
И ковыряет в носу.

Ковыряй, ковыряй, мой милый,
Суй туда палец весь,
Только вот с эфтой силой
В душу свою не лезь.

Я уж готов... Я робкий...
Глянь на бутылок рать!
Я собираю пробки -
Душу мою затыкать.

До свидания, друг мой, до свидания!
Мне так страшно жить среди людей.
Каждый шаг мой стерегут страданья,
В этой жизни счастья нет нигде.

До свидания! Догорают свечи.
Мне так страшно уходить во тьму.
ждать всю жизнь и не дождаться встречи
и остаться ночью одному.

До свидания без рук, без слова,
это будет нежнее, прочней.
В этой жизни умирать не ново,
да и жить, понятно, не новей.


До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей,-
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Грубым даётся радость - Сергей Есенин (читает Сергей Безруков)

Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может - пьют вино,
Может - так сидят.
Или просто - рук
Не разнимут двое.
В каждом доме, друг,
Есть окно такое.
Не от свеч, от ламп темнота зажглась:
От бессонных глаз!
Крик разлук и встреч -
Ты, окно в ночи!
Может - сотни свеч,
Может - три свечи...
Нет и нет уму
Моему покоя.
И в моем дому
Завелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем!

 

 

И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,

Оно – колокольчик фарфоровый в желтом Китае.
На пагоде пестрой висит и приветно звенит,
В эмалевом небе дразня журавлиные стаи…

А кроткая девушка в платье из желтых шелков,
Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,
С поджатыми ножками смотрит без мысли, без слов,
Внимательно слушает легкие, легкие звоны.

Он – про новые миры, которые могут открываться только избранным, которых Гумилев называл "поэтами". Эти миры, параллельные вселенные, полны тайн, неземных красот и ощущений. Стихи Гумилева, сумевшего, в отличие от подавляющего большинства, стать визионером, помогают открывать эти миры и нам. Экзотика? Скорее, психоделия, ментальные путешествия с невероятной скоростью и полным погружением.

Молчание

Как часто выразить любовь мою хочу,
Но ничего сказать я не умею,
Я только радуюсь, страдаю и молчу:
Как будто стыдно мне – я говорить не смею.

Но в близости ко мне живой души твоей
Как все таинственно, как все необычайно, -
Что слишком страшною божественною тайной
Мне кажется любовь, чтоб говорить о ней.

В нас чувства лучшие стыдливы и безмолвны,
И все священное объемлет тишина:
Пока шумят вверху сверкающие волны,
Безмолвствует морская глубина.

Дмитрий Мережковский

***

Я спросил у свободного ветра,
Что мне делать, чтоб быть молодым.
Мне ответил играющий ветер:
«Будь воздушным, как ветер, как дым!»

Я спросил у могучего моря,
В чем великий завет бытия.
Мне ответило звучное море:
«Будь всегда полнозвучным, как я!»

Я спросил у высокого Cолнца,
Как мне вспыхнуть светлее зари.
Ничего не ответило солнце,
Но душа услыхала: «Гори!»

Константин Бальмонт

* * *

Будем как солнце! Забудем о том,
Кто нас ведет по пути золотому,
Будем лишь помнить, что вечно к иному,
К новому, сильному, к доброму, к злому,
Ярко стремимся мы в сне золотом.
Будем молиться всегда неземному
В нашем хотенье земном!

Будем, как солнце всегда – молодое,
Нежно ласкать огневые цветы,
Воздух прозрачный и все золотое.
Счастлив ты? Будь же счастливее вдвое,
Будь воплощеньем внезапной мечты!
Только не медлить в недвижном покое,
Дальше, еще, до заветной черты,
Дальше, нас манит число роковое
В вечность, где новые вспыхнут цветы.
Будем как солнце, оно – молодое.
В этом завет красоты!

Константин Бальмонт

***

Умей творить из самых малых крох.
Иначе для чего же ты кудесник?
Среди людей ты божества наместник,
Ты помни, чтоб в словах твоих был бог.

В лугах расцвел кустом чертополох,
Он жесток, но в лиловом он – прелестник.
Судьба в один вместиться сможет вздох.

Маэстро итальянских колдований
Приказывал своим ученикам
Провидеть полный пышной славы храм

В обломках камней и в обрывках тканей.
Умей хотеть – и силою желаний
Господень дух промчится по струнам.

Константин Бальмонт

***

Любовь

Мы – два грозой зажженные ствола,
Два пленника полуночного бора;
Мы – два в ночи летящих метеора,
Одной судьбы двужалая стрела!

Мы – два коня, чьи держать удила
Одна рука, – одна язвит их шпора;
Два ока мы единственного взора,
Мечты одной два трепетных крыла.

Мы – двух теней скорбящая чета
Над мрамором божественного гроба,
Где древняя почиет Красота.
Единых тайн двугласные уста,
Себе самим мы – Сфинкс единый оба.
Мы две руки единого креста.

Вячеслав Иванов

***

Любить… Так полюбить, чтоб целый мир кругом
Стал музыкой – задумчивой и тайной,
Чтоб каждая заря была необычайной.
Не ум, душа умеет слушать

Шум ближних рощ, напевы дальних звезд,
Орлиных крыльев свист, полет летучей мыши,
Ночную тишину, цветов бесшумный рост, -
Все то, что ухо не услышит.

Прекраснее любви, создавшей нас самих,
В век не придумаем мы сами!

Эдмон Ростан,«Сирано де Бержерак»

 

На гладях бесконечных вод,

Закатом в пурпур облеченных.

Она вещает и поет,

Не в силах крыл поднять смятенных...

Вещает иго злых татар,
Вещает казней ряд кровавых,
И трус, и голод, и пожар,
Злодеев силу, гибель правых...
Предвечным ужасом объят,
Прекрасный лик горит любовью,
Но вещей правдою звучат
Уста, запекшиеся кровью!..

 1899. Александр Блок.

 

 

Я птица печали, я — Гамаюн.
«Я смертельна для тех, кто нежен и юн.

Я птица печали, я — Гамаюн.
Но тебя, сероглазый, не трону, иди.
Глаза я закрою, я крылья сложу  на груди,
Чтоб, меня не заметив, ты верной дорогой пошёл.
Я замру, я умру, чтобы ты своё  счастье нашёл…»
Так пел Гамаюн среди чёрных осенних ветвей,
Но путник свернул с осиянной дороги своей.

Анна Ахматова

На помеле, в ступе, дребезжа прозрачными осиными крылышками, Зинаида Гиппиус перелетела из одного века в другой, рассыпая по пути то ли угли, то ли звезды, то ли пыльцу. Читаешь биографию того или иного поэта Серебряного века — и обязательно находишь какую-нибудь историю с Гиппиус. Тут помогла, там подсказала, здесь надсмеялась, того выгнала с позором — никого не упустила, никто не смог пройти мимо. Но она смогла стать ярчайшей литературной фигурой Серебряного века. Колдовство — не иначе.

Бессилье

Заводь спит. Молчит вода зеркальная.
Только там, где дремлют камыши,
Чья-то песня слышится, печальная,
Как последний вздох души.

Это плачет лебедь умирающий,
Он с своим прошедшим говорит,
А на небе вечер догорающий
И горит, и не горит.

Отчего так грустны эти жалобы?
Отчего так бьется эта грудь?
В этот миг душа его желала бы
Невозвратное вернуть.

Все, чем жил с тревогой, с наслаждением,
Все, на что надеялась любовь,
Проскользнуло быстрым сновидением,
Никогда не вспыхнет вновь.

- Марина, так никто не делает!

И слышали в ответ:

- А я - Кто

Кто создан из камня, кто создан из глины,
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело - измена, мне имя - Марина,
Я - бренная пена морская.
Кто создан из глины, кто создан из плоти -
Тем гроб и надгробные плиты...
В купели морской крещена - и в полете
Своем - непрестанно разбита!
Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробъется мое своеволье.
Меня - видишь кудри беспутные эти? -
Земною не сделаешь солью.
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной - воскресаю!
Да здравствует пена - веселая пена -
Высокая пена морская!
23 мая 1920