Полночный час уж наступал; Весь Вавилон во мраке спал. Дворец один сиял в огнях, И шум не молк в его стенах. Чертог царя горел как жар: В нём пировал царь Валтасар, - И чаши обходили круг Сиявших златом царских слуг. Шёл говор: смел в хмелю холоп, Разглаживался царский лоб, - И сам он жадно пил вино, Огнём вливалось в кровь оно. Хвастливый дух в нём рос. Он пил И дерзко Божество хулил. И чем наглей была хула, Тем громче рабская хвала.


Из дневника Клары Шуман за 1854 год. «В пятницу, 17 февраля, ночью – мы недавно улеглись – Роберт поднялся с постели и записал тему, которую, как он сказал, напели ему ангелы. Закончив, он лег и всю ночь грезил, все время с открытыми, обращенными к небесам глазами. Наступило утро, а с ним и ужасная перемена! Ангельские голоса превратились в голоса демонов с ужасной музыкой; они говорили ему, что он грешник, что они низвергнут его в преисподнюю. Он кричал от страданий, потому что демоны в образе тигров и гиен набросились на него, хотели растерзать, и оба врача, которые, к счастью пришли довольно скоро, едва могли его удержать».

Когда посланцев ада снова меняли вестники небес, взор его был полон блаженства, «но это неестественное блаженство, пишет Клара, точно так же разрывало мне сердце, как когда он страдал от злых духов». Часто бывали моменты, в которые он просил жену уйти, говоря, что способен ее убить.

Утром 27-го Шуман проснулся в какой-то необычно даже для этого нового его состояния меланхолии и сказал: «Ах, Клара, я не стою твоей любви». Вскоре вслед за тем он выбежал на улицу в одном сюртуке, в ужасный дождь, без сапог, без жилета. «Что я почувствовала, мне не описать, помню только, что у меня как будто перестало биться сердце. Все бросились его искать, но тщетно, пока, примерно, через час его не привели домой двое неизвестных; где они его нашли и как – я не могла дознаться».

Сверкнувши взором, царь зовёт Раба и в храм Иеговы шлёт, И раб несёт к ногам царя Златую утварь с алтаря. И царь схватил святой сосуд. "Вина!" Вино до края льют. Его до дна он осушил И с пеной у рта возгласил: "Во прах, Иегова, твой алтарь! Я в Вавилоне бог и царь!"

Пир Валтасара. Художник Суриков.

Начало осени 539 года до Рождества Христова. Вавилонское царство воюет с персами и мидянами. Их предводитель, Кир, как пишет древнегреческий историк Ксенофонт, узнает, что у врага наступает такой праздник, во время которого весь город гуляет и пьёт. В эту-то ночь, едва стемнело, он с помощью рвов отводит реку и по обмелевшему руслу входит в Вавилон. В центре ещё ничего не знают о том, что происходит на окраинах.

Во дворце идет пир. Для поднятия боевого духа зал превратили в пантеон, куда были собраны все идолы покоренных халдеями народов. Одной из главных побед империи, о которой сейчас надо было напомнить военным, считалось завоевание Иудеи. Даже для языческого сознания приказ Валтасара был чудовищным кощунством. Тем не менее, золотые сосуды, вынесенные в свое время Навуходоносором из Иерусалимского Храма, были наполнены вином и розданы вельможам и гарему. Наложницы из священных чаш для служения Живому Богу кропили мёртвые изваяния.

Лишь с уст сорвался дерзкий клик, Вдруг трепет в грудь царя проник. Кругом угас немолчный смех, И страх и холод обнял всех. В глуби чертога на стене Рука явилась – вся в огне... И пишет, пишет. Под перстом Слова текут живым огнём.

«В тот самый час, - как сказано в книге Даниила, - вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала. Царь изменился в лице; и колени его стали биться одно о другое». Наступила немая сцена. Валтасар переводится так: «Ваал да хранит царя». И вот – небесный знак, из которого сейчас станет ясно, кто победил: Ваал или еврейский Бог.

 

Сильно закричал царь, чтобы привели обаятелей, Халдеев и гадателей. Царь начал говорить и сказал мудрецам Вавилонским: кто прочитает это написанное и объяснит мне значение его, тот будет облечен в багряницу, и золотая цепь будет на шее у него, и третьим властелином будет в царстве.  (Книга пророка Даниила)

 

Роберт – Кларе: «Ты была в то время маленькой интересной девочкой с упрямой головой и парой красивых глаз, для которой вишни были всем на свете. Уже тогда, в 1833 году на меня нападала хандра. Это было разочарование, знакомое каждому художнику, если он продвигается вперед не так быстро, как он об этом мечтает. Я почти не находил признания. К этому прибавилась невозможность играть правой рукой». Стремясь улучшить технику, Шуман придумал себе специальный тренировочный механизм, который, в результате долгого использования, повредил ему указательный палец и почти парализовал средний. А вслед за этим на него обрушилась смерть одного брата и нежно любимой жены другого, Розалии.

 

И вот в октябре, продолжает Шуман, «в ночь с 17 на 18, мне внезапно пришла в голову самая страшная мысль, которая только может прийти человеку, – самая страшная мысль изо всех небесных кар – мысль потерять рассудок. Она захватила меня с такой силой, что все утешения, все молитвы умолкали перед нею, словно насмешки и издевка. Этот страх гнал меня с места на место, у меня перехватывало дыхание при мысли, «что было бы, если бы я не мог больше мыслить». Клара, кто однажды был так уничтожен, тому ничто и страдания, и болезни, и отчаяния». В ужасном волнении он побежал тогда к врачу и сказал ему: «Я не могу поручиться, что в этом состоянии исключительной беспомощности не наложу на себя руки».

Пир валтасара. Дандини.

И вошли все мудрецы царя, но не могли прочитать написанного и объяснить царю значения его. Царица же, по поводу слов царя и вельмож его, вошла в палату пиршества и сказала: царь, вовеки живи! да не смущают тебя мысли твои, и да не изменяется вид лица твоего! Есть в царстве твоем муж, в котором дух святого Бога; во дни отца твоего найдены были в нем свет, разум и мудрость, подобная мудрости богов, и царь Навуходоносор, отец твой, поставил его главою тайноведцев, обаятелей, Халдеев и гадателей, - сам отец твой, царь, потому что в нем, в Данииле, которого царь переименовал Валтасаром, оказались высокий дух, ведение и разум, способный изъяснять сны, толковать загадочное и разрешать узлы. Итак, пусть призовут Даниила и он объяснит значение.  (Книга пророка Даниила)

Врачи ничем не могли помочь Роберту. Друзья пишут, что он уже пробовал лечить душевные раны вином. И вот – как царица не его пир – входит Клара Вик, виртуозная исполнительница и дочка его замечательного учителя. Собственно, встреча произошла намного раньше, «я разучивал ля-минорный концерт, а ты малевала буквы, пытаясь писать, и часто взглядывала на меня». Тогда ему было восемнадцать, а ей девять; теперь Кларе было уже целых пятнадцать, она жалела бедного, милого, очень красивого и почти родного человека, и вскоре подарила ему первый поцелуй.

Из письма Шумана Кларе:

С чего начать, чтобы высказать тебе то, что ты делаешь со мной, ты, любимая, ты, прекрасная! Если я фантазирую за роялем, получаются хоралы, если пишу, то мысль моя не присутствует при этом, я хотел бы написать повсюду большими буквами и аккордами только одно: КЛАРА. Ты – сердце, ты – первая любовь моей души. Ты превращаешь меня в дитя. Как блаженный, брожу я среди людей.

Они обменялись словом и кольцами, и тут Шумана, которого только-только любовь стала выводить из ада, ждал новый удар. Фридрих Вик, считавший Роберта гениальным музыкантом и растивший почти как сына, выставил его за дверь. Нищий, никем не признанный и больной зять ему был не нужен.

Как мало знания сердца показал в этом деле твой отец. Мы годами ежедневно проводили вместе многие часы, благодаря искусству и духовному сходству сердечно срослись. Благодаря глубочайшему сердечному влечению мы принадлежим друг другу, мы связаны тысячью поцелуев и воспоминаниями о многих счастливых часах – и вот твой отец хочет нас разлучить. Нет, моя Клара, я теперь ничего больше не боюсь. Я хочу победить. Ему незачем объяснять мне, какое ты сокровище. И если он будет говорить о тебе как о счастье, которого я совершенно не заслуживаю, он узнает, каков я на самом деле.

 

Роберт Шуман и Клара Шуман

Июнь 1839 года. «В королевский высший апелляционный суд города Лейпцига. Прошение. Мы, нижеподписавшиеся Роберт Шуман и Клара Вик, в течение уже нескольких лет питаем совместное и сердечное желание соединиться друг с другом. Однако отец Клары, Фридрих Вик, торговец фортепиано, невзирая на многочисленные дружеские просьбы, упрямо отказывается дать свое согласие. Поэтому мы обращаемся с покорнейшей просьбой принудить указанного господина дать свое отеческое благословение на заключение нами брачного союза или соблаговолить вместо него дать нам свое всемилостивейшее соизволение».

Это был, кончено, грандиозный скандал. Суд, прежде чем принять бумаги, потребовал, чтоб состоялась примирительная встреча отца с дочерью в присутствии священника. Вик на нее не пришел. Не явился и на первое заседание. Потом начал ставить немыслимые условия материального свойства, и, получив отказ, стал пользоваться совсем уж неблаговидными средствами и изо всех сил ронять молодых в глазах общественного мнения.

В декабре он, наконец, предстал перед законом, и обвинил Роберта в беспорядочном образе жизни и пьянстве (опровергать это нужно было в течение шести с половиной недель при помощи свидетелей). Когда Клара, на вопрос судьи, с кем она желала бы покинуть зал, решительно ответила «С моим возлюбленным!» Вик заорал: «Тогда я прокляну тебя! И дай Бог, в один прекрасный день ты придешь к моему дому нищенкой, с кучей детей!»

Из дневника Клары Шуман:

Он был взвинчен до последней степени – настолько, что председатель вынужден был лишить его слова, - мне это всякий раз ранило душу – я едва смогла вынести, что ему приходилось испытывать подобное унижение. Этот день развел нас навеки, по крайней мере, разорвал нежные узы, связывающие отца с ребенком, - и сердце мое как будто разорвалось.

«Никогда не забывай, - пишет Шуман в своем блокноте, - того, что пришлось пережить Кларе ради тебя». Годы терзаний привели к процессу, который отцу удалось тянуть ещё полгода, но, в конце концов, он его проиграл, и 12 сентября 1840 года Роберт и Клара стали мужем и женой. Шуман возблагодарил Небо, сочинив в этот знаменитый год 138 великолепных песен на стихи Байрона, Гёте, Бёрнса... Радостные, печальные – все они говорили об одном, и только одна баллада Гейне, как кажется, затесалась в этот гимн торжествующей любви случайно. «Валтасар».

Взор у царя и туп и дик, Дрожат колени, бледен лик. И нем, недвижим пышный круг Блестящих златом царских слуг. Призвали магов; но не мог Никто прочесть горящих строк. В ту ночь, как теплилась заря, Рабы зарезали царя.

Странная песня в медовый год; да и для человека, который говорит: «Я не переношу людей, чья жизнь не созвучна их произведениям». Вряд ли Шуман пил, как Валтасар, доходя до богохульства. Может, в болезни он мало уповал на Бога? Может, это предчувствие беды? Навуходоносор, которого столь настойчиво просит вспомнить царица, за свою безумную гордость был лишен рассудка на семь времен, отлучен от людей, ел траву, как вол, и только после этого благословил Всевышнего и познал, «что над царством человеческим владычествует Всевышний Бог и поставляет над ним, кого хочет».

Джон Мартин. Пир Валтасара

 

И ты, сын его Валтасар, не смирил сердца твоего, хотя знал все это, но вознесся против Господа небес. За это и послана от Него кисть руки, и начертано это писание. И вот что начертано: мене, мене, текел, упарсин. Вот и значение слов: мене – исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел - ты взвешен на весах и найден очень легким; Перес – разделено царство твое и дано Мидянам и Персам. В ту же самую ночь Валтасар, царь Халдейский, был убит.  (Книга пророка Даниила)

 

 

«Посвятить свои силы духовной музыке, – пишет Шуман – это, пожалуй, всегда наивысшая цель музыканта. Однако в молодости все мы ещё так прочно коренимся в земле...» История его духовного творчества начинается с женитьбы. После «Валтасара», в течение трех лет он работает над ораторией «Рай и Пери». Изгнанная Пери ищет дар, который поможет ей вернуться на Небо. Капля крови, пролитая юношей в борьбе с тираном, не помогает ей. Ни последний вздох девушки, отдавшей жизнь за возлюбленного. Ее спасает слеза раскаявшегося разбойника.

Пред Богом плачущий злодей Лежал недвижим перед ней, К земле приникнув головою; И сострадательной рукою, К несчастному преклонена, Как нежная сестра, она Поддерживала с умиленьем Главу, нагбенную смиреньем; И быстро из его очей В мирительную руку ей Струя горячих слез бежала; И на небе она искала Ответа милости слезам... И все прекрасно было там!

 

Успех «Рая и Пери» был неожидан и столь велик, что на Рождество Вик послал Роберту примирительное письмо. Радостный ответ пришел ему из России. «Клара играла у императрицы! О красоте Зимнего дворца она расскажет Вам при встрече. Это как сказка из «Тысячи и одной ночи»... На нас нагнали страху перед путешествием в Москву; но, поверьте мне, я должен теперь смеяться над теми страшными картинами, что рисовало мне мое воображение в Лейпциге. Только здесь все очень дорого...»

Клара могла, наконец, вздохнуть спокойно. Но тут, едва он успел добраться до дома и обняться с тестем, врачи ставят Шуману диагноз «психическое расстройство» и настоятельно рекомендуют отдохнуть от музыки.

 

Семья дала ему силы продержаться ещё целых десять лет. До того самого ужасного февраля, в который Шуман сбежал из дома и бросился с моста в Рейн. Спасенный рыбаками, он вскоре был отправлен в лечебницу для душевнобольных. Доктора запрещали им встречи, и только за два дня до смерти Клара смогла его навестить. «Он улыбнулся, - пишет она в дневнике, - и с трудом обнял меня. Я никогда этого не забуду. За все сокровища мира я не отдала бы этого объятия. Мой Роберт, так должны мы были свидеться, с каким трудом должна была я отыскать твои любимые черты! Два с половиной года назад он был оторван от меня и даже не смог проститься со всем, что приросло к сердцу. И вот теперь я тихо лежала у его ног, едва смея дышать, и он лишь временами дарил мне взгляд, хотя и затуманенный, но столь неописуемо кроткий... Мою любовь он унес собой».

И Там, казалось, ликовали: Как будто ангелы летали С веселой вестью по звездам; Как будто праздновали там Святую радость примиренья - И вдруг, незапного стремленья Могуществом увлечена, Уже на высоте она; Уже пред ней почти пропала Земля; и Пери... угадала! С потоком благодарных слез, В последний раз с полунебес На мир земной она воззрела... "Прости, земля!.." - и улетела.

Р. Шуман. Грёзы