Вообще-то, если исходить из критериев литературоведения, «Трудно быть богом» — повесть. Единственный главный герой, единственная, без ответвлений, сюжетная линия, действие занимает ограниченный отрезок времени — всего несколько дней. Но сами Стругацкие, как видно это из мемуаров Бориса Стругацкого «Комментарии к пройденному», называли «Трудно быть богом» романом. Я считаю, что автору виднее, поэтому и далее буду использовать слово «роман».

Действие романа происходит в первую половину XXII века, и потому «Трудно быть богом» можно отнести к «полуденному» циклу произведений Стругацких — то есть к произведениям о светлом коммунистическом будущем Земли. Начался этот цикл романом (состоящим из повестей и рассказов) «Полдень, XXII век» и включает в себя около десятка произведений (говорю «около десятка», потому что среди знатоков творчества Стругацких не утихают споры, можно ли причислять те или иные произведения к полуденному циклу).

Теперь о том, где происходит действие. Происходит оно не на Земле (за исключением пролога и эпилога), а на другой планете, где есть разумная жизнь, есть гуманоидная цивилизация (биологически полностью идентичная людям), находящаяся на уровне развития, соответствующем земному Средневековью. Земляне открыли эту планету за несколько десятков лет до начала основных событий — и не прошли мимо. Они сперва просто изучали тамошнюю цивилизацию, а потом попытались осторожно вмешиваться, чтобы ускорить ее развитие, чтобы помочь обитателям планеты быстрее перескочить из темного прошлого в светлое будущее. Занимается этим организация, которая называется Институтом экспериментальной истории (из текста не совсем ясно, только ли это научное учреждение, или у него есть и другие функции).

Для изучения, а затем и вмешательства в ход тамошней истории на планету внедряют специально обученных землян. Они маскируются под местных жителей, при этом тайно пользуются технологиями XXII века (связь, транспорт, медикаменты и так далее). Единственное, что им категорически запрещено, — современное оружие.

Основное действие романа происходит в городе Арканаре, столице одноименного королевства, которое, впрочем, является провинцией некой Эсторской империи. Она к тому моменту одряхлела, и потому Арканар уже давно превратился в де-факто независимое государство.

Почему роман так называется?

«Трудно быть богом» — слова из мысленной речи главного героя, дона Руматы. Земляне, изучающие средневековое общество на неназванной планете и пытающиеся ускорить его развитие, по своим техническим возможностям сопоставимы с богами, как их себе представляют местные жители. Но им приходится невероятно трудно, потому что на самом деле никакие они не боги, а такие же люди, только более развитые.

В названии романа «бог» подразумевается со строчной буквы, там нет отождествления землян-«богов» с Богом в христианском понимании. Озаглавив так роман, Стругацкие не анонсировали полемику с религией.

 

Главный герой — сотрудник Института экспериментальной истории Антон (фамилия не указана ни в самом романе, ни в последующих произведениях «полуденного» цикла). В прологе, действие которого происходит на Земле, мы видим Антона в детстве, лет ему там примерно одиннадцать-двенадцать. Кстати, сам по себе этот пролог — переработанный рассказ Стругацких «Дорожный знак» (1962 год).

Затем мы видим Антона уже в Арканаре, двадцать лет спустя. К моменту начала действия он уже пять лет как работает на планете в качестве внедренного агента. То есть он — знатный аристократ, благородный дон Румата Эсторский (столичный светский щеголь, в силу превратностей судьбы вынужденный перебраться в глухую имперскую провинцию). Он живет в Арканаре, в своем доме, он богат, он пользуется уважением в самых разных слоях общества. При этом держится независимо, придворной карьеры не строит, близкой дружбы почти ни с кем не заводит, сознательно создает себе репутацию ловеласа и дуэлянта, но на самом деле с женщинами в близкие отношения не вступает и на дуэлях никого не убивает. В общем, идеальное прикрытие для основной работы.

Основная же работа заключается (помимо постоянной видеофиксации происходящего) в спасении от репрессий местных интеллигентов-книгочеев. На них ведь объявлена охота, их ловят, казнят либо же расправляются самосудно. Такова, с некоторых пор, государственная политика Арканара. И Антон их спасает — с помощью подкупа (в золоте у него недостатка нет, золотые монеты печатаются на принтере), с помощью кулаков (он непревзойденный единоборец) и, наконец, с помощью земной техники. За некоторыми спасаемыми прилетает, к примеру, на вертолете.

Если говорить о его коллегах-землянах, то их двое. Во-первых, это друг детства Пашка (фигурировавший в прологе), он тоже агент под прикрытием, работает в соседнем с Арканаром государстве, герцогстве Ируканском, называется доном Гугом, там он высокопоставленный вельможа. Во-вторых, это непосредственный начальник Антона с Пашкой, Александр Васильевич, тоже работающий под прикрытием, по легенде он дон Кондор, генеральный судья и хранитель печатей Торговой республики Соан. Время от времени все трое собираются на рабочие совещания в заброшенной избушке в глухом лесу.

Что важно для понимания сюжета: все земляне, работающие на той планете, довольно слабо взаимодействуют друг с другом. У каждого тот фронт работ, который он определяет для себя сам, и только в каких-то отдельных случаях они включаются в чужие проекты. Например, когда Антон спасает от расправ арканарских интеллигентов, он переправляет их в Ирукан, где дальнейшую их судьбу обустраивает Пашка.

Палитра героев-местных, жителей Арканара, гораздо обширнее. Если вынести за скобки эпизодических персонажей, оставив лишь тех, кто принципиально важен для сюжета и для авторского посыла, то это:

1. Дон Рэба. Главный злодей романа, фактически ставший реальным правителем Арканара (при глупом, истеричном и безвольном короле Пице VI). Министр охраны короны, то есть, говоря современным языком, органов госбезопасности. Хитрый, подлый, расчетливый карьерист, задавшийся маниакальной целью истребить в Арканаре культуру. «Гений посредственности», как в своих размышлениях характеризует его Антон. С этой целью дон Рэба сперва создал так называемые «серые роты», то есть ополчение, состоящее из простолюдинов (мещанства и купечества), тут у Стругацких очевидный намек на Германию 30-х годов, штурмовые отряды соратника Гитлера, Эрнста Рема, с которым Гитлер, сочтя его опасным конкурентом, расправился в 1934 году). Но спустя год дон Рэба вошел в альянс с так называемым Святым Орденом, монашеским государством из метрополии (ближайший аналог из земной истории — Тевтонский орден), организовал переворот, силами монашеского воинства уничтожил свои же серые роты и в итоге возглавил Арканар в качестве орденского наместника (Арканар тем самым утратил независимость и сделался Арканарской областью Святого Ордена). Именно к этому моменту относится фраза из романа, ставшая позднее крылатой: «там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные».

Заметим, что интригу, которую практически на глазах Антона-Руматы провернул дон Рэба, тот не заметил. Более того, дон Рэба даже косвенно использовал Румату в одном из ключевых моментов своего плана — то есть в отравлении короля.

2. Кира. Местная девушка-простолюдинка, в которую Румата влюбился и взял к себе в дом в качестве домоправительницы. Добрая, наивная, светлая. Из тех, к кому никакая грязь не липнет. Способная любить глубоко, по-настоящему. Как любят в XXII веке, замечает Румата. Он планирует увезти ее на Землю, но откладывает на потом, после завершения своей арканарской миссии. Рассказывает ей о Земле, и та искренне верит в эту небесную райскую жизнь.

Кончается все очень плохо. Киру случайно убивают люди дона Рэбы, который решил похитить любовницу дона Руматы, дабы держать того на коротком поводке. Но, как это часто бывает, «что-то пошло не так», группа захвата зачем-то принялась стрелять по окнам дома. А ведь предупреждал Антона его трезвомыслящий начальник Александр Васильевич: «Все мы разведчики, — сказал дон Кондор. — И все дорогое, что у нас есть, должно быть либо далеко на Земле, либо внутри нас. Чтобы его нельзя было отобрать у нас и взять в качестве заложника».

3. Доктор Будах. Самый лучший из местных книгочеев, подлинный интеллигент, гуманист. На него завязана основная сюжетная линия: — Румата собирается его переправить из Ирукана в Соан, для этого организует его приезд в Арканар, но по дороге Будах попадает в лапы серых штурмовиков дона Рэбы. Тому Будах нужен в качестве специалиста по ядам — надо отравить короля, причем так, чтобы тот, истеричный и подозрительный, поверил и согласился принять внутрь «целебное снадобье». А Румата рыщет по Арканару в поисках пропавшего доктора, и эти его метания составляют значительную долю текста. Потом, уже после переворота, Румата вытаскивает таки Будаха из тюрьмы (дон Рэба легко отдает его — Будах сделал свое дело и более не нужен).

Затем, в доме Руматы, происходит мировоззренческий спор между ним и Будахом. Этот спор — ключевой момент романа, его духовная кульминация. Потому что тут сталкиваются две картины мира — религиозная и материалистическая, причем сводится этот спор к проблеме теодицеи (греческое слово, буквально означающее «оправдание Бога»), то есть как совместить милосердие всемогущего Бога с наличием зла в сотворенном Им мире. Самое интересное, что довольно легко побеждая Будаха в этом диспуте, Румата выдвигает аргументы, свойственные именно христианскому богословию. Сам о том не догадываясь, конечно. Равно как и авторы, братья Стругацкие, очевидно, не подозревали этого.

4. Барон Пампа. Единственный из местных аристократов подлинный друг Руматы. Как тот говорит о нем Кире: «веселый, добрый и смешной барон Пампа, самый добрый барон в Арканаре». Чем-то напоминает Портоса из «Трех мушкетеров» Дюма. Вроде бы и глуповатый, но готовый ради друга пойти на смерть, очень любящий свою жену, не дурак выпить (и это еще мягко сказано). В общем, колоритный такой, матерый человечище. Лишь он, Будах и Кира — безусловно положительные герои среди жителей Арканара (не считая совсем уж эпизодически упоминаемых книгочеев Киуна и Гаука).

Услышав, что добрый друг его дон Румата попал в Веселую башню (политическую тюрьму Арканара), барон Пампа с мечом наперевес бросается на выручку, сам попадает в застенок, и тут уже Румата его спасает.

5. Вага Колесо — старенький дедушка, глава всего преступного мира Арканара. Крестный отец местного разлива. Герой не то чтобы первого плана, но и не совсем уж эпизодический. Интересен он Стругацким не столько как движущая сила сюжета, сколько как психологический тип. Во внутренних монологах Руматы есть такой момент: он размышляет, а что было бы с Вагой, окажись тот на Земле, в светлом мире XXII века.

6. Арата Горбатый — тоже старенький дедушка, бывший сподвижник Ваги Колеса. Но не криминальный авторитет, а профессиональный революционер. Всю свою жизнь, с юности, посвятил он организации бунтов и мятежей. Ради народного счастья, разумеется. Че Гевара из Арканара. Действительно героическая личность, самоотверженная, душой болеющая за всех униженных и оскорбленных. И готовый лить реки крови ради избавления их от гнета. Он среди местных единственный (ну, не считая девочки Киры), кому Румата открыл правду о себе. И с того момента Арата Горбатый постоянно выпрашивает у него «молнии» — то есть земное оружие. В одной из финальных глав романа происходит принципиальный спор между ними, где Румата в очередной раз пытается объяснить старому мятежнику, почему не даст «молний». В этом споре затрагивается принципиально важная для Стругацких тема — человеческой истории как процесса, который к чему-то ведет. На момент написания романа Стругацкие еще думали, что ведет к прогрессу, причем научно-технический прогресс ведет и к прогрессу нравственному. Впрочем, довольно скоро они в этом усомнились.

Как развивается сюжет?

Румата пытается разузнать что-то о пропавшем докторе Будахе, с этой целью, кстати, дает денег Ваге Колесу, чтобы, если тот пронюхает, немедленно бы доложил. Все это происходит на фоне обычной жизни в Арканаре, перед нами рисуются яркие декорации — королевский дворец, дом Руматы, городские улицы, Патриотическая школа, кабаки, порт.

Потом к Румате приезжает в гости барон Пампа, которому жена закатила скандал из-за его пьянства, тот обиделся и сбежал из дому. Румата с гостем устремляются в поход по злачным местам Арканара, где барон проговаривается, что какие-то серые штурмовики, захватившие в плен старика-книгочея, принялись безобразничать в корчме на его землях, и он задал им жару. При этом барону и в голову не пришло выручить из их лап старика. «Это же государственное дело», — поясняет он. Так Румата узнал, что Будах действительно захвачен доном Рэбой, и на следующий день, явившись в королевский дворец, пытается провернуть дилетантскую интригу по освобождению доктора. И, сам того не понимая, оказывает большую услугу настоящему мастеру интриг дону Рэбе.

Несколько раз за эти дни Румата уезжает из города в Пьяную Берлогу — ту самую лесную избушку-развалюшку, где происходят совещания землян. И безуспешно пытается убедить коллег, что над Арканаром нависла тьма, что там поднимает голову фашизм, что дон Рэба исчадие зла, что надо немедленно что-то делать. Коллеги считают, что он переутомился, что все происходящее в Арканаре прекрасно объяснимо базовой теорией феодализма. Антон, конечно, очень переживает, не находя понимания.

Вечером того же дня, когда Румата в королевском дворце сыграл на руку дону Рэбе (который получил повод представить королю какого-то ряженого, выдавая того за великого доктора Будаха), он заступает на пост. Румата, оказывается, еще и королевский гвардеец! Служба совсем необременительна, но иногда приходится подежурить. Этим же вечером начинается переворот (о чем Румата узнаёт последним). Сперва умирает отравленный король, потом серые штурмовики дона Рэбы, обвинив в цареубийстве столичную знать, начинают резню аристократов (а заодно режут всех, кто под руку подвернется), затем в порту высаживаются войска Святого Ордена и режут серых. А Румату арестовывают (против большой толпы здоровых мужиков единоборства бесполезны) и волокут на допрос к дону Рэбе.

Сцена этого допроса — тоже ключевой момент романа. Оказывается, дон Рэба догадался, что Румата не тот, за кого себя выдает, что он чей-то агент. Он понимает, что за Руматой стоит сила, и хочет этой силой воспользоваться, потому и предлагает ему сотрудничество. Это, разумеется, точка кульминации — прямое столкновение героя с антигероем. При этом Румата уверен, что в столкновении победил, что запугал дона Рэбу, что навязал ему свою волю.

На следующий день Румата, освобожденный, наделенный полномочиями, отправляется в Веселую башню за доктором Будахом, попутно спасая там барона Пампу. Затем ведет Будаха к себе домой, и там происходит уже упомянутый философский спор. Далее происходит разговор с Аратой Горбатым, а вечером Румата везет уснувшего Будаха в Пьяную Берлогу, вручая с рук на руки дону Гугу, то есть Пашке. Интересный момент, кстати: эвакуировать Будаха из Ирукана пришлось потому, что тамошний герцог задумал заточить его в темницу. А в итоге Будаха приходится возвращать туда же, в Ирукан, и как-то иначе решать вопрос. В Пьяной Берлоге происходит очередное совещание с коллегами, и после случившихся в Арканаре событий те наконец признают правоту Антона.

Поздно вечером, либо уже ночью, Румата возвращается к себе домой, мило разговаривает с Кирой — и тут начинают ломиться люди дона Рэбы, получившие приказ захватить девушку в качестве заложницы.

И финал арканарской истории: Киру убивают, у Руматы окончательно едет крыша, он обнажает мечи и идет в королевский дворец убивать дона Рэбу... ну и остальных, встретившихся по пути, тоже. Фраза Пашки в эпилоге: «…словом, видно было, где он шел». Земляне, слишком поздно узнавшие о случившемся, распыляют над городом усыпляющий газ и тем самым останавливают резню. Антона находят и отправляют на Землю лечиться. И это — эпилог романа.

Драма номер один: крах Антона

Теперь давайте разберемся, что, собственно, происходит в романе. Точнее, вокруг чего выстраивается сюжет? Какие тут можно увидеть драмы (если не сказать трагедии)?

Прежде всего это драма самого Антона-Руматы, это история о том, как разрушается его личность, как обстоятельства становятся сильнее, чем все полученное им гуманистическое воспитание.

Вот он, сотрудник Института экспериментальной истории, оказывается в Арканаре. Он считает, что прекрасно подготовлен к тому, что его ждет. И дело не только в знании языка и местных реалий, не только в мастерски освоенных им боевых искусствах. Главное, он уверен, что обладает прекрасной выдержкой. Его же этому учили. «На Земле это нам и в голову не приходит. Там мы здоровые, уверенные ребята, прошедшие психологическое кондиционирование и готовые ко всему. У нас отличные нервы: мы умеем не отворачиваться, когда избивают и казнят. У нас неслыханная выдержка: мы способны выдерживать излияния безнадежнейших кретинов. Мы забыли брезгливость, нас устраивает посуда, которую, по обычаю, дают вылизывать собакам и затем для красоты протирают грязным подолом».

Но вот начинаются трудовые будни в Арканаре, и с каждым годом держаться ему становится все труднее. «Оказывается, что колодцы гуманизма в наших душах, казавшиеся на Земле бездонными, иссякают с пугающей быстротой» — замечает он.

Действительно, внутри у него происходит ежедневный, ежеминутный конфликт между привитыми с детства нравственными нормами — и местными реалиями, где Антону приходится не только наблюдать повседневную жестокость, но и самому держаться как высокомерный аристократ, не сомневающийся в своем праве повелевать теми, кто ниже его по статусу. Ему приходится изображать дружбу с теми, кого он презирает (к примеру, его приятели дон Тамэо и дон Сэра), приходится хамить тем, кого, наоборот, уважает (книжник Киун). Психика его трещит по швам — и потому включается подсознательная психологическая защита. А именно — горделивое презрение к подавляющему большинству местных. Презрение, уже не обусловленное его «легендой прикрытия», а настоящее, идущее из глубины души.

Действительно, если уж приходится по-волчьи выть, то это гораздо легче делать, если считать окружающих волками. «Ведь я же их по-настоящему ненавижу и презираю... Не жалею, нет — ненавижу и презираю...», «Протоплазма, — думал Румата. — Просто жрущая и размножающаяся протоплазма», «все они почти без исключений были еще не людьми в современном смысле слова, а заготовками, болванками, из которых только кровавые века истории выточат когда-нибудь настоящего гордого и свободного человека».

Но у него возникает мировоззренческий конфликт, ведь на Земле его учили, что ценен каждый человек, что любить и уважать нужно всех. А здесь, в Арканаре, получается, что не всех. Только тех, которые «беззащитные, добрые, непрактичные, далеко обогнавшие свой век...»

Но если презирать большинство окружающих людей, то возникает соблазн отказаться от гуманистических тормозов. «Он толкнул жеребца коленом и рысью двинулся навстречу штурмовикам. Трусят, подумал он. Мнутся... Ну хоть пару оплеух! Нет... Ничего не выйдет. Так хочется разрядить ненависть, накопившуюся за сутки, и, кажется, ничего не выйдет». Серые штурмовики — это же не совсем люди, на них можно слить раздражение, они достойны оплеух.

Или вот момент, когда в городе у него вор срезал кошелек. «Тут он заметил, что неподалеку остановились двое штурмовиков, глазеют на него и скалят зубы. Сотруднику Института было на это наплевать, но благородный дон Румата Эсторский осатанел. На секунду он потерял контроль над собой. Он шагнул к штурмовикам, рука его непроизвольно поднялась, сжимаясь в кулак. Видимо, лицо его изменилось страшно, потому что насмешники шарахнулись и с застывшими, как у паралитиков, улыбками торопливо юркнули в таверну». У Антона тут же просыпается рефлексия: «Ведь я их чуть не зарубил, вдруг понял он. Если бы они не убрались, я бы их зарубил. <...> Сейчас бы они валялись вот здесь, как свиные туши, а я бы стоял с мечом в руке и не знал что делать... Вот так бог! Озверел...»

Или вот характерный момент, когда, упившись в кабаке, он возвращается ночью домой, вламывается в комнату Киры. «... он полез вверх по лестнице, распахнул дверь и ввалился к ней, как хозяин, и при свете ночника увидел белое лицо, огромные глаза, полные ужаса и отвращения, и в этих глазах — самого себя, шатающегося, с отвисшей слюнявой губой, с ободранными кулаками, в одежде, заляпанной дрянью, наглого и подлого хама голубых кровей...» К счастью, тогда ему все же удалось опомниться.

Возникает цепная реакция. Чем больнее он переживает свою этическую несостоятельность, тем сильнее презирает и ненавидит окружающих людишек. А ненависть и презрение, которые он прекрасно осознаёт в себе, углубляют его внутренний конфликт. Ненавидя серых штурмовиков, он постепенно начинает ненавидеть и себя — именно за то, что ненавидит. Что он, выходит, ничем не лучше местных, что его изначальная убежденность в своем нравственном превосходстве над арканарцами — всего лишь иллюзия.

Об этой проблеме говорит ему и его начальник, Александр Васильевич: «Пятнадцать лет понадобилось мне, голубчик, чтобы понять, что же самое страшное. Человеческий облик потерять страшно, Антон. Запачкать душу, ожесточиться. Мы здесь боги, Антон, и должны быть умнее богов из легенд, которых здешний люд творит кое-как по своему образу и подобию. А ведь ходим по краешку трясины. Оступился — и в грязь, всю жизнь не отмоешься».

 Антон пытается держать себя в руках, но у него нет для этого средств. За исключением, конечно, силы воли, но и та постепенно ослабевает. А что еще? За помощью свыше он не обращается, поскольку атеист. Психолога рядом нет (да и не очень понятно, чем бы тут помог психолог). Близких друзей, с которыми можно быть до конца откровенными, — тоже, потому что даже коллеги-земляне его не слишком-то понимают, а доброй девочке Кире всего не расскажешь, ее надо беречь и щадить. Вот и получается, что со своими проблемами он оказывается в полнейшем одиночестве.

Долго так продолжаться, разумеется, не может. Его стальная воля подвергается коррозии — слишком уж тут едкая, агрессивная внешняя среда, и приходит момент, когда воля ломается. Мощнейший эмоциональный стресс при виде застреленной Киры становится лишь катализатором, ускорителем, а сама реакция идет уже давно. И тогда он обнажает мечи и в состоянии аффекта идет убивать.

Вот драма Антона-Руматы. И если отвлечься от романа, это драма очень и очень многих людей, которые вынуждены долго находиться в чудовищных обстоятельствах. В тюрьме, например. Или на войне. Или в психоневрологическом интернате (даже в качестве сотрудника). Кто-то выдерживает, но многие ломаются — в том числе и люди высоких гуманистических убеждений, получившие прекрасное воспитание и образование. Тут вспоминаются слова апостола Павла: Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы (1 Кор 15:33). Да, это факт: у каждого из нас есть свой предел прочности. И подчас самое правильное, что мы можем сделать, чтобы не сломаться, — это не попадать в обстоятельства, которые выше наших сил. Хотя не всегда это возможно. Но если уж случилось — глядеть на себя трезво, не слишком надеясь на стальную волю и железные принципы.

Вернемся к Антону. Может показаться, что драма его заключается именно в том, что он попал в невыносимые обстоятельства, а будь обстоятельства полегче, то все было бы с ним в порядке. На самом деле драма его гораздо серьезнее — это метафизическое одиночество. Метафизическое — потому что он материалист, он не признает существования высших сил, иных планов бытия, небо для него пусто, обращаться (за помощью или хотя бы за пониманием) ему не к кому. Поэтому отсутствие рядом любящих людей, с которыми можно быть полностью откровенными, для него фатально. Невыносимые обстоятельства лишь обнажили эту фатальность.

Обстоятельства, кстати, еще не самые худшие — он, по крайней мере, не страдает от мучительной боли, не голодает, не умирает, не находится во власти негодяев. К тому же всегда может вернуться на уютную Землю, для этого достаточно лишь честно признаться коллегам: мол, сил больше нет! Его за это даже никто и не осудит, отнесутся с пониманием. Нетрудно привести массу примеров и из художественной литературы, и, главное, из реальной жизни, когда люди оказывались в куда более тяжелых обстоятельствах, но не ломались, потому что убеждения у них были иные, они знали, что не одни, знали, Кто невидимо присутствует рядом, ощущали внутри себя это присутствие.

Стругацкие, конечно, ничего подобного в роман не вкладывали, но книга их, как это всегда бывает с талантливой литературой, глубже авторской задумки, и, чтобы взглянуть на драму Руматы под таким углом, не нужно натягивать сову на глобус. Достаточно лишь опираться на текст, но выводы делать, исходя из собственного мировоззрения.

 

Вторая драма — это крах того проекта, ради которого пришли на планету Антон и его коллеги, земляне XXII века.

Вот есть на Земле Институт экспериментальной истории. Экспериментальной — значит, земляне-ученые не просто изучают историю цивилизаций, обнаруженных в космосе. Они еще и эксперименты ставят, пытаются на развитие этих цивилизаций как-то повлиять.

А с какой целью? Чисто научное любопытство? Да ничего подобного! Цель гораздо более гуманная. «...Научить, объединить, направить, спасти от самих себя», — формулирует это Антон, причем уже понимая, что ничего не получится, что слишком рано они сюда пришли. Но ведь задача-то светлая, благородная! Действительно, разве не жалко этих людей, которые живут в ужасных условиях, мучают друг друга, страдают от голода, холода, болезней, невежества? Нельзя же Земле отвернуться и предоставить этих бедолаг собственной участи!

Но что реально можно сделать? В богословском диспуте между Руматой и Будахом озвучены варианты, причем сам же Румата доказывает доктору их несостоятельность.

Вариант номер один: взять и решить все материальные проблемы местных, вбухать в эту планету кучу ресурсов (Земля себе это может позволить). Всех накормить, одеть, вылечить. Толку никакого. Сильные все отберут у слабых, и будет как раньше. В том числе и потому, что «можно дать им все. Можно поселить их в самых современных спектроглассовых домах и научить их ионным процедурам, и все равно по вечерам они будут собираться на кухне, резаться в карты и ржать над соседом, которого лупит жена», то есть решение бытовых проблем никак не изменит человеческую психологию.

Вариант номер два: не просто все им дать, но и постоянно контролировать, то есть, по сути, ввести внешнее управление. Последовательно карать недостойных людей во власти, устраивая постоянную ротацию. Но и здесь толку никакого, потому что во власть все время будут проникать подлые и жестокие.

Вариант номер три: перепрошить людям мозги. «Да, это мы тоже намеревались попробовать, — подумал Румата. — Массовая гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех экваториальных спутниках...» Но ведь это означало бы попросту уничтожить личность каждого, превратить людей в биороботов, которые будут работать согласно вложенной в них программе. Естественно, гуманисты-земляне на такой геноцид пойти не могут.

Остается одно: тихо, исподволь влиять на исторический процесс, пытаясь его ускорить, но так, чтобы местные сами додумались до всего полезного и правильного. Чтобы путь к светлому будущему занял у них не тысячу лет, а, допустим, всего пятьсот. Начальник Антона Александр Васильевич говорит ему: «Нужно, наконец, твердо понять, что ни ты, ни я, никто из нас реально ощутимых плодов своей работы не увидим. Мы не физики, мы историки. У нас единица времени не секунда, а век, и дела наши — это даже не посев, мы только готовим почву для посева».

Казалось бы, вот оно, решение! Земляне, прекрасно зная законы исторического развития, вооруженные всеми земными технологиями, тайно будут подталкивать местный прогресс. Поощряя одних, тормозя других, спасая третьих. Лепота!

И вся эта лепота, при ближайшем рассмотрении, летит вверх тормашками. Ничего не получается, и перспектив не просматривается. Вот тот же Антон — ну спас он несколько десятков книгочеев от истребления, но никакого резкого ускорения научного и культурного прогресса не случилось. Кстати, одно серьезное достижение у дона Руматы все же есть, в местную культуру он внес достойный вклад — привил моду на использование носовых платков.

А почему все же ничего не получается? Причем не только сейчас не получается, но, можно сделать вывод из романа, не получится и впредь?

Первое, что приходит в голову, — это что трагедия Антона вовсе не уникальна, что и у других внедренных землян будет ехать крыша. Тем более в тексте упоминаются предшественники Антона, «спринтеры с коротким дыханием», как пренебрежительно характеризует их Александр Васильевич. То есть что проблема будет в исполнителях.

Но это поверхностное объяснение. Многие же держатся — тот же Александр Васильевич, тот же Пашка. А если еще ввести регулярные осмотры у психологов и по их результатам ротацию кадров (странно, как эта элементарная идея никому там не пришла в голову), то можно минимизировать случаи срывов.

Есть объяснение посерьезнее, и сами Стругацкие на это намекают в тексте. А именно, что скорость исторического развития зависит от состояния культуры, а культура штука тонкая, она сама вырастает из социальной почвы, и ускорять ее развитие — это все равно что дергать растение за стебель. Спасение книгочеев — дело, конечно, хорошее, но максимум, что оно даст, — нормальное, естественное развитие. Оно не превратит тысячу лет в пятьсот. От того, что Румата подкидывает местным поэтам «Гамлета» в собственном переводе на ируканский, там Шекспиры не самозародятся. Любое научное открытие, любое произведение искусства, чтобы войти в мировую культуру и повлиять на ее развитие, должно быть усвоено обществом, понято, принято. Допустим, добрые пришельцы научат Архимеда дифференциальному исчислению, но оно так и останется в голове у Архимеда, не будет воспринято и использовано греческим обществом. Потому что рано, потому что будет сочтено заумью и отторгнуто. Ведь культура существует не в вакууме, а в обществе, ее носители — люди своего времени, разделяющие все тогдашние стереотипы.

И наконец, самое главное объяснение. Земляне, орудующие на планете, пытающиеся ускорить ее развитие, воспринимают историю как процесс, подобный физическому или химическому. То есть управляемый, предсказуемый. Тут убавим температуру, там повысим давление, здесь впрыснем столько-то азотной кислоты — и все получится, как в учебниках написано, как следует из безусловно правильной, полностью доказанной теории. Чужая цивилизация для них не субъект, а лишь объект воздействия. Земляне, перефразируя слова из песни Галича, — это «люди, которые знают, как надо». Вот есть у них базовая теория феодализма, они верят в нее так же свято, как в термодинамику, а что в Арканаре она почему-то не работает, так тем хуже для Арканара. Должна работать!

Но не работает. Потому что, даже если вынести за скобки религиозный взгляд на историю (согласно которому в ней действуют не только люди, но и Бог), все равно процесс получается настолько сложный, настолько непредсказуемый, что пытаться им управлять, тем более на длинной дистанции, — это верх самонадеянности.

А причина самонадеянности — в традиционном взгляде на историю как на совокупность человеческих воль, где хотя каждая по отдельности и непредсказуема, но в совокупности все описывается четкими формулами. То есть подход как в физике при изучении свойств газа. Каждая молекула летает, как ей вздумается, но в целом объем, давление и температура газа описываются простым соотношением. И кажется, будто верное в случае физики будет верно и в случае истории.

Вот что интересно. Стругацкие, когда писали «Трудно быть богом», были вполне убежденными марксистами, и вышеописанный взгляд на историю, вполне марксистский, должен был быть им свойственен. Но и в «Трудно быть богом», и в последующих произведениях «полуденного» цикла показано, что история вовсе не точная наука, что человеческое общество устроено принципиально иначе, чем идеальный газ, что все закономерности действуют так себе. И потому то, что начал Институт экспериментальной истории и что в последующие десятилетия XXII века стало называться «прогрессорством», никакими успехами похвастаться не может. Чего добились земляне-прогрессоры на планете Саракш («Обитаемый остров»)? Да ничего. Лучше там не стало. Чего они добились на планете Гиганда («Парень из преисподней»)? Превращения войны империалистической в гражданскую? Спасли ли они погибающую местную цивилизацию на планете Надежда («Жук в муравейнике»)?

Герои «Трудно быть богом», возможно, еще не понимают, что их глобальный проект обречен. Это интуитивно чувствует Румата, но выявить причину не в состоянии. Ему кажется, что в Арканаре возник фашизм, но, похоже, фашизмом он попросту называет все самое ужасное в обществе, что только может быть. На самом деле он просто проморгал политическую аферу дона Рэбы, но проморгал-то не по собственной глупости, а именно в силу убежденности, будто понимает ход здешней истории, понимает устройство общества, понимает мышление того же дона Рэбы. Да, это самонадеянность, но ее причина — не личные недостатки Антона, а то общее, что свойственно и его коллегам. То есть примитивное представление об истории, проистекающее из господствующей на Земле XXII века картины мира.

Именно поэтому путь Руматы вымощен благими намерениями, и именно поэтому он привел к тому, к чему привел.

А теперь вспомним, что хоть перед нами и роман, художественное произведение, но описанная там «драма номер два» сплошь и рядом встречается уже не в литературе, а в реальной жизни. Причем не только политической, но и обыденной. Например, бесцеремонное вмешательство в чужую семейную жизнь — разумеется, из лучших побуждений. Уверенность, что «чужую беду руками разведу» — допустимый подход. Стремление осчастливить принудительно — будь то собственные дети, будь то друзья или коллеги, будь то другой народ. Железобетонная убежденность, что мы знаем, как надо, что мы явно видим все последствия нашего вмешательства, в том числе и отдаленные. Словом, представление об отдельном ли человеке, о целом ли человеческом обществе как об идеальном газе. Тут убавим, тут прибавим, сюда впрыснем того, сюда сего — и все получится.

То есть хотим как лучше, а получается как всегда.

В чем читатели упрекают авторов?

Роман «Трудно быть богом» написан в 1963 году и до сих пор, на протяжении почти шестидесяти лет, необычайно популярен. Его прочли десятки, если не сотни миллионов людей. Естественно, что наряду с восторгами звучит и критика. Причем я имею в виду не официальную советскую критику (кому она сейчас интересна?), а читательские мнения, особенно современные.

Прежде всего, Стругацким пеняют на незнание истории, на то, как примитивно, карикатурно изображено в романе Средневековье. Не «цветущая сложность» (выражение мыслителя XIX века Константина Леонтьева), а черно-белый взгляд. Действительно, реальное средневековое общество, будь то в Европе, будь то в Азии, было устроено куда сложнее, неоднозначнее, чем описанный в романе Арканар. Но возникает вопрос: а мог ли быть у молодых советских писателей, получивших обычное советское образование, иной взгляд на эпоху Средневековья? Думаю, это не осознанное упрощение, а добросовестные заблуждения.

Того же рода претензия выдвигается и по поводу религии. В «Трудно быть богом» религия показана, мягко скажем, однобоко, на уровне советского сатирического журнала «Крокодил». Народ в Арканаре «запуган древней чертовщиной», «церковь учит, что невежество — благо, а все зло от знания», да и вообще Церковь тут явно ассоциируется со зловещим, садистическим Святым Орденом.

Да, это так. Стругацкие никогда не были «тайными христианами», они всегда позиционировали себя как атеистов, их представления о христианской вере и об истории Церкви всегда были неглубокими. Так что в романе они вовсе не кривили душой. Как думали, так и написали. И странно было бы ждать от них (напомню, в 1963 году!) иного подхода.

Следующая претензия — к вопиющему непрофессионализму действующих на неназванной планете землян. С точки зрения сотрудников спецслужб (а они ведь тоже читатели) это просто смешно. Румата ведь фактически является земным резидентом в Арканаре, но совершает чудовищные ошибки. У него нет агентуры во всех слоях общества (единственный упомянутый агент — лейтенант серых Рипат). Он не догадался разместить в королевском дворце и в Веселой башне «жучки» (а уж при земных возможностях это ему было как нечего делать). Он не принимает всерьез своего главного противника, дона Рэбу, не пытается вникнуть в ход его мыслей и потому постоянно проигрывает. Он надеется купить услуги Ваги Колеса десятком золотых (оскорбительная для того сумма). Он, освобождая алхимика Синду, замотал лицо тряпками и верит, что никто его не опознал. Ну и так далее.

Что на все это можно сказать? Думаю, если бы Румата действовал грамотно и профессионально, если бы средневековое общество (равно как и Церковь) были показаны во всем многообразии, то романа просто не получилось бы. Ну или была бы совершенно иная книга, которая совсем не факт что так же бы «выстрелила». Потому что — не будем забывать! — перед нами не учебник истории и не руководство по шпионажу. Это художественное произведение, и все декорации в нем нужны именно для того, чтобы выразить авторскую мысль. А декорации «Трудно быть богом», как бы к ним ни относиться по отдельности, работают на авторскую задачу идеально.

Вот потому-то роман Стругацких и перешел из XX века в XXI. А вполне возможно, что и в XXII перейдет. Потому что это классика, которая не устаревает.

https://foma.ru/