Он позвонил в дверной колокольчик вдовы консула госпожи Марк. В этот день, в этот час его жизнь распалась на части - на ту, что была до, и ту, что стала после.
Дверь открыла сама хозяйка - дама лет сорока. Ее лицо осклабилось фальшивой улыбкой: "Господин Гофман? Я - госпожа Марк. Мы с нетерпением вас ждем".
Как же ему не хотелось тащиться на этот урок, но репутация - превыше всего. Гораздо привлекательнее была бы идея отправиться сейчас в трактир, глотнуть живительного "Поморского", а потом примостившись за столом, дописать музыкальную партитуру...
Госпожа Маркус провела его в гостиную. У камина стояли дети - две девочки и мальчик. Дети исподлобья разглядывали маэстро. Он мигом оценил ситуацию: мальчишка по имени Мориц не желает расставаться со своим игрушечным барабаном, Девочка Минна теребит куклу в руках. ради скучной музыкальной грамоты они не хотят расставаться со своими делами.
Гофман взглянул на старшую, Юлию: ей было тринадцать, кудрявая, темноволосая, с большими лазоревыми глазами на нежном личике. Он откашлялся и произнес: "Ну что же, посмотрим, на что вы способны. Начнем со старшей. Насколько мне известно, вы уже учились пению?" и тут же заиграл заиграл.
Юлия Марк (справа) с сестрой Вильгельминой
К его удивлению, девочка послушно запела; поначалу робко, потом смелее, постепенно ее чистый голос обрел силу и чувственность. Гофман взглянул в ее лицо и потрясенно замер: это больше не была девочка-подросток, музыка совершенно преобразила ее, и в потемневших глазах Юлии как будто распахнулась вся беспредельная бездна любви, страсти и страдания...
Окончив играть, он потрясенно заметил: "И чему же я могу научить вас, дитя мое?" Юлия, покраснев и потупившись, тихо сказала: "Пению, маэстро..."
Эрнст Теодор Амадей Гофман
По дороге домой 35-летний Гофман не мог отделаться от наваждения, которое в нем вызвали обаяние и талант юной Юлии.
Эрнст вырос в огромном мрачном доме бабушки по материнской линии в Кенигсберге - прусском городе, славившемся в конце XVIII века тем, что в местном университете преподавал философию сам Иммануил Кант.
Отец Гофмана, уголовный судья, бросил жену, и она переехала в родительский дом. Маленький Эрнст по-настоящему сдружился только с толстой служанкой Карлой: сладкие марципаны и страшные сказки водились у нее в избытке.
Его учитель, господин Подбельский научил юного Гофмана блестяще играть на фортепьяно и органе, а скрипку и флейту он освоил самостоятельно.
Уже будучи студентом, Гофман изменил свое третье имя - вместо Вильгелма стал Амадеем, выразив тем самым восхищение Моцартом. С этим именем - Эрнст Теодор Амадей Гофман - он и войдет в историю, правда, не как музыкант, а как писатель.
Женился Гофман лишь для того, чтобы не выглядеть "белой вороной" среди сослуживцев
Когда Эрнст исполнял или слушал то, что особенно любил - Моцарта, Глюка или Вебера, то словно забывал обо всем, исчезал из реальности и воспарял куда-то, откуда потом было мучительно трудно вернуться. Иногда, прослушав концерт Моцарта, Эрнст потом полчаса приходил в себя.
Впечатлительного юношу родственники показали доктору. Вердикт был таков: юному Гофману решительно не рекомендовано заниматься искусством. Эрнст поддался здравомыслящему напору родственников, поступил в Кенигсбергский университет и, пойдя по семейным стопам, стал советником юстиции.
Как он ненавидел себя, перебирая бумаги в суде города Познани, куда был назначен после окончания университета! Музыку Эрнст забросил, и единственным его развлечением стал трактир, где он топил свою тоску.
С высокой светлоглазой брюнеткой Марией Теклой Михалиной Рорер он познакомился в Познани. Мише, как ее называли близкие, исполнилось восемнадцать и она была дочерью городского актуариуса.
Женился Гофман исключительно лишь для того, чтобы не выглядеть "белой вороной" среди сослуживцев, после того, как начальник канцелярии ему сказал: "Вам двадцать шесть лет. Самая пора жениться! Вот если заболеете, кто будет за вами ухаживать? Да и по вечерам с женой нескучно, ее можно даже научить играть в вист!"
Эрнст Теодор Амадей Гофман
Бедная Михалина наивно надеялась, что выйдя замуж, она переедет с мужем из съемной квартиры в собственный домик, а потом на свою виллу, станет госпожой советницей, окруженной многочисленными детишками...
Как-то на скучном балу Гофман пустил по рукам собственноручно нарисованную карикатуру на прусского генерала фон Цастрова, бывшего адъютанта короля. Зачем он это сделал? Да кто его знает!
Расплата была незамедлительной: особым министерским указом господин Гофман был переведен в провинциальный городишко Плоцк. Это юыла самая настоящая ссылка.
Гофман предпочитал ходить по улицам Плоцка с закрытыми глазами и, как слепой, пользоваться тростью. Однажды он едва не проткнул тростью жандарма - тот долго смотрел на приличного и вполне зрячего господина в мундире советника...
Гофман объяснил стажу порядка, что на унылые пейзажи, покошенные домишки, грязно-желтые воды Вислы и грязных свинюшек ему физически больно смотреть. Выход был один - в петлю. План уже почти созрел у Гофмана в голове, как вдруг пришло милостивейшее разрешение перевестись в Варшаву.
28 ноября 1806 года в Варшаву вступила наполеоновская армия и тысячи прусских чиновников лишились работы. Гофман, оставлявший все деньги в карманах трактирщиков, устроился на работу в театр города Бамберга капельмейстером. С работой дирижера он был знаком с юности.
В театре Гофман расцвел: теперь он занимался всем - от сочинения музыки к оперным либретто, до репетиций с оркестром и создания декораций. Светский Бамберг быстро сообразил, сколь необычен их новый капельмейстер, знающий латынь, греческий, итальянский и французский, сведущий в литературе и живописи, к тому же в совершенстве владеющий искусством ведения беседы.
У новоиспеченного капельмейстера не было отбоя от частных учеников. Он обзавелся новой квартирой, появились лишние деньги. И тут в его жизни случилась катастрофа, и эта катастрофа носила имя Юлия...
Впервые за тридцать с лишним лет он разглядывал с пристрастием свое лицо в зеркале и вдруг обнаружил, что он вопиюще некрасив: слишком широко расставленные глаза, крючковатый нос, огромная плешь, резко очерченный рот, острый выступающий подбородок, тщедушная фигура.
В тот незабываемый для него вечер знакомства с Юлией он сказался жене больным и отказался от ужина.
Теперь он жил от урока до урока, где мог увидеть обожаемую Юлию. Однажды он сел за фортепьяно в доме консульши Марк, стал громко импровизировать на тему композиций Глюка, чтобы не было слышно его слов, и взволнованно сказал Юлии: "Я должен вам сказать одну странную вещь...
Третьего дня я брел в одиночестве вдоль реки Регниц, в том живописном месте, где она делится на два рукава, и вдруг меня догнал незнакомец лет пятидесяти...
Слово за слово, мы разговорились о музыке и он пригласил меня в свой небольшой домик, стоявший у подножия холма. Там этот человек извлек из шкафа пожелтевшие страницы партитур - "Орфея", "Армиду", "Алцесту" и "Ифгению в Тавриде". У него оказалось полное собрание сочинений Глюка. Незнакомец сел за инструмент и заиграл. Боже, как он играл! У меня катились слезы, словно в этой музыке я видел свое будущее: любовь, ревность, безнадежность, отчаяние...
"Кто вы, маэстро?" - спросил я. Он ответил: "Я - кавалер Глюк!"
Гофман украдкой бросил взгляд на Юлию - не смеется ли она над ним? Кавалер Глюк умер двадцать лет назад. Нет, она не смеялась, она внимательно и завороженно слушала.
После этого странного рассказа Юлия не сочла учителя сумасшедшим, не посмеялась над ним, и не стала его бояться, а наоборот, стала доверять ему больше и с нетерпением ждала уроков.
Он же, поощряемый Юлией стал делиться с ней своими сумасбродными фантазиями. Сколько их роилось у него в голове! Эрнст рассказал Юлии про фантастическое королевство морского царя, про лазоревые острова, про Песочного человека и путешествие с ним в царство сна...
Рассказа Гофмана сопровождала музыка. Юлия полагала, что маэстро делится с ней идеями своих будущих либретто и упивалась сказками, которые обожала слушать.
Кстати, поделившись с Юлией своей историей и получив одобрение, Гофман отправил свою первую пробу пера "Кавалер Глюк" в области беллетристики в "Лейпцигскую газету". Критики нашли рассказ превосходным.
В личном дневнике Гофман признается в любви к Юлии. Чтобы жена не догадалась, он называет Юлию "Кунст" (по-немецки "kunst" - значит "искусство"). На пятнадцатилетие Гофман подарил девушке небывалой величины букет роз, чем смутил ее маменьку, и написанный специально для Юлии сонет.
В тот праздничный вечер он отказался вальсировать с Юлией. Ее красота обжигала ему глаза: белое платье с короткими рукавами, темные волосы заплетены в косы и сколоты на затылке и непередаваемое выражение лица - глубокое, нежное и вместе с тем печальное.
В семье Гофманов разразился скандал: супруга Эрнста прочла его дневник и разразилась гневной тирадой: где это видано, чтобы мужчина признавался в любви к искусству так, словно речь шла о женщине? Михалина догадывается об одержимости супруга Юлией.
В доме Марк разыгрывается сцена, после которой Гофман дает зарок не появляться больше у них. Ревность накинулась на него словно бешеный цепной пес и было никуда не спрятаться от нее. Однако спустя несколько дней Гофман опять там, у Юлии.
Тем временем консульша Марк, усадив рядом с собой Юлию, которой к тому времени уже исполнилось шестнадцать, завела с ней беседу о том. что их финансовое положение после смерти отца оставляет желать лучшего и есть один молодой человек по фамилии Греппель, превосходный. любезный, элегантный, а главное - богатый, очень богатый коммерсант, владелец одной из крупных фирм в Гамбурге...
Одним словом, Юлия должна... нет, просто обязана ответить ему своими согласием. Юлия выходит замуж. Один из друзей Гофмана, зачем-то передал Эрнсту слова Юлии: "Будь ваш друг немого красивее, я бы могла ответить ему взаимностью...".
Следы образа Юлии Гофман "зашифровал" в "Золотом горшке", "Крейслериане", "Коте Мурре"... Менее чем за девять лет он напишет полтора десятка томов полуфантастической прозы. Его будут сравнивать с Руссо, говорить, что он предвосхитил Эдгара По и Бодлера...
Он уже знал, что Юлия несчастна, бездетна, больна и что бесконечные страдания убивают ее душу. А ведь все могло сложиться иначе, если бы не его безобразная внешность, ставшая непреодолимым препятствием для великой любви.
Из своего тела он сделал козла отпущения - он издевался над ним, как мог, не обращая ровно никакого внимания на боли и бесчисленные сигналы приближающейся катастрофы. Несмотря на просьбы и мольбы супруги, Эрнст вливал в себя столько рома, сколько самый здоровый организм не мог выдержать.
Писателю было всего сорок шесть лет, когда летом 1822 года у него отнялась одна нога, потом вторая. Следом отказались повиноваться руки. Он лежал прикованный к постели и не мигая смотрел на заплаканное лицо жены.
Врачи поставили ему диагноз прогрессирующий паралич. Даже на смертном одре он сохранил остроумие и силу воображения, диктуя свой последний рассказ "Враг" (оставшийся незаконченным) и анекдот "Наивность"
.https://zen.yandex.ru/doktor_onlain