сладкой панацеей представляется безрассудство, проникает как в воду в бредовое сознание, устремляет навигацию к свободе, и вселяет трогательную внимательность даже к самой крошечной пылинке живущей в огромной пустынной глуши, я видело трепет закатного танца в все той же оконной раме, он, как и тогда, когда-то давно протекал естественно, как будто и не было затишья, как будто молекулы не твердели и не останавливались, как будто не было льда, на краях крыш, карнизов, в сердцах, я было свидетелем того, как маленькая частица ускорила свое движение, растолкала остальных, и стена рухнула, и лед растаял, но все в этом мире циклично, и зря она думает, что может сбежать от стен, от оков, от определенного места, что ей подвластна ее свобода, не избежать ей нового заключения, и не известно ей, что к тому закатному танцу она не имеет ни малейшего отношения.