Фрау Нойштадтер с детства внушала сыну Хельмуту мысль о том, что он необыкновенный ребенок. Она любила рассказывать ему «страшную тайну» о его появлении на свет: младенцем его якобы нашли на крыльце дома завернутым в пеленку «с выши­той короной и аристократическими инициала­ми». Конечно, все это было выдумкой, вариаци­ей на тему приносящего детей аиста. Хельмут появился на свет 31 октября 1920 года в Бер­лине, в обеспеченной еврейской семье: его ро­дители, Макс и Клара Нойштадтеры, владе­ли фабрикой по изготовлению пуговиц, жили в просторной квартире, держали прислугу и шофера. Хельмут вспоминал, что в детстве ви­дел окружающий мир только через окно авто­мобиля. С матерью, баловавшей своего поздне­го ребенка, мальчик был очень близок. Клара Нойштадтер, умная, образованная и незави­симая женщина, весьма сильно повлияла на формирование у сына идеала женщины. Не меньше, чем старший брат Ханс, сьн фрау Ной­штадтер от первого брака. Ханс тайком от матери брал сводного брата на прогулки по вечер­нему городу и показывал ему уличных женщин. Позднее Хельмут признавался, что экскурсии по кварталам красных фонарей оказали на его восприятие женщины не меньшее влияние, чем вид богатых и ухоженных дам на модных ку­рортах и в дорогих ресторанах, где он проводил много времени вместе с родителями.

Учился Хельмут неохотно, отчаянно прогули­вал занятия в школе при американской миссии, куда его определила мать. Единственный урок, который он старался не пропускать, была лите­ратура. Читать он обожал. Его любимым немец­ким писателем был Стефан Цвейг. По-английс­ки же Хельмут хотя и читал свободно, но ничего серьезнее модных американских журналов, ко­торые в изобилии выписывала фрау Нойштад­тер, не признавал.

Фотографией Хельмут увлекся назло отцу. Ему захотелось поснимать отцовским фотоаппаратом. «Это был волшебной красоты Kodak. Большая раздвижная камера, обтянутая кожей и снабженная оптическим экспонометром. Там, в отверстии, сверкал голубой огонек...» - вспо­минал он. Отец камеру никому не доверял, даже сыну, и 12-летний Хельмут, сэкономив карман­ные деньги, купил себе фотоаппарат сам. После чего заявил отцу, что будет делать карьеру в фо­тографии и непременно прославится. Он быстро познакомился с несколькими фоторепорте­рами и стал пропадать в редакциях. Отец был в шоке: «Мой мальчик, ты окончишь свои дни в выгребной яме, - говорил он сыну. - Ты дума­ешь только о девках и фотографиях».

Старший Нойштадтер видел сына успешно продолжающим фамильное пуговичное дело. Он был уверен, что этому не помешает ни при­ход к власти Гитлера, ни принятые законы о расовой чистоте. Когда-то воевавший в гер­манской армии, а теперь занимавший солид­ное положение в обществе, отец Хельмута был поборником всего немецкого - вплоть до того, что он запрещал семье разговаривать дома на идиш. Он, вспоминал Хельмут, был настолько самонадеян, что перевел сына в гимназию, где царили нацистские идеи. Мать оказалась прак­тичнее: как большинство немецких евреев в те годы, она понимала, что сыну нужно получить профессию, которая сможет его прокормить в случае эмиграции. Она устроила его учени­ком к известной берлинской фотохудожнице Иве (Эльза Симон). Успехи парня были столь значительны, что наставница в скором време­ни не только отменила для него плату за учебу, но и назначила его своим помощником с соответствующим жалованьем.

Если бы не нацисты, - писал позднее Ньютон в своей «Автобиографии», - отец настоял бы на том, чтобы я стал коммерсантом, хотя способностей к этому у меня было не боль­ше, чем у Ханса. Рано или поздно я бы прос­то сбежал и разбил сердце моему отцу. Гитлер сделал это за меня». В 1938 году Макс Нойш­тадтер был отстранен от руководства фабрикой и заменен на «арийца», а вскоре арестован и отправлен в концлагерь. «Мать позвони­ла на курсы фотографии, которые я посещал, она была совершенно расстроена и напуга­на, - вспоминал Ньютон. - «Хельмут, не возвра­щайся домой. Твой отец уехал в командиров­ку, а тебя ищут», - услышал я. Это был шифр, которым пользовались в то время, чтобы сооб­щить, что человека забрали в концлагерь. Пос­ле лекции мне все-таки пришлось пробраться домой: у меня в кармане оставалась только ме­лочь для поездки на автобусе. Я взял самые не­обходимые вещи, мать дала мне немного денег, и я тайком ушел из дому».

Некоторое время он прятался у двоюродно­го брата, активиста НСДАП, но потом пришлось ночевать даже на улице. В конце концов мате­ри Хельмута удалось добиться того, что ее мужа выпустили из лагеря и разрешили семье поки­нуть Германию. Брат Ханс уже давно жил за границей, родители собрались ехать в Южную Америку, Хельмут же сначала перебрался в ита­льянский город Триест, откуда отправился па­роходом в Сингапур, бывший в то время анг­лийской колонией.

Молодому фотографу, хорошо говоряще­му на английском, почти сразу удалось устроиться на работу в отдел светской хрони­ки газеты Singapore Straits Times. Однако из-за робости, которую он испытывал на светских ве­черинках, Хельмут провалил первое же редак­ционное задание и оказался на улице букваль­но без гроша в кармане. Приютил его новый приятель, с которым они вместе плыли на корабле. Жили в тесноте, питались в дешевых местных забегаловках, куда другие европейцы даже боялись заходить.

Почти отчаявшегося Хельмута спасла доволь­но известная в Сингапуре мадам Жозетта Фабьен. Эта немолодая дама работала в комиссии по устройству иммигрантов и заприметила сим­патичного молодого человека, когда Хельмут только сошел с трапа корабля. Приглашение на ланч от Жозетты и последовавшее за ним пред­ложение переехать к ней жить Хельмута не сму­тили - ему всегда нравились зрелые женщины. К тому же мадам Фабьен приняла деятельное участие в его судьбе: помогла открыть маленькую фотостудию и регулярно выводила в свет. Все вокруг осуждали молодого альфонса, но го­раздо более неприятным для него оказалось то, что в этом расслабленном существовании он почти забыл о своем страстном желании стать знаменитым фотографом. К счастью, эта связь начала тяготить Хельмута.

В один из дней 1940 года молодому иммигран­ту вручили уведомление о том, что он будет вы­слан: шла война, и немецких евреев на острове стали рассматривать как «пятую колонну». Вмес­те с другими «немцами» его посадили на корабль и отправили в Австралию, где путешественников ждал лагерь для интернированных. Негодный для тяжелой физической работы, Хельмут вы­звался чистить туалеты, это занятие отнимало совсем немного времени, хотя и тяготило своей бессмысленностью. К тому же этот «самец» - так юный Нойштадтер сам себя называл - оказался начисто лишенным женского общества. Вскоре власти страны решили, что интернированных вполне можно использовать на благо австралий­ской экономики - так Хельмут попал на сбор пер­сиков для консервного завода. Спасаясь от ядо­витых змей, работники спали в цеху, несколько раз на них нападали грабители, но все это ни в какое сравнение не шло с лагерем. Возвращать­ся туда никому не хотелось, поэтому после окон­чания сезона сбора персиков оставался один вы­ход - пойти в австралийскую армию.

Поначалу вся служ­ба состояла в том, чтобы отмечаться по утрам на переклич­ке, остальное время Хельмут предавал­ся плотским утехам с местными красот­ками, наверстывая упущенное в ла­гере. Вскоре ему пришлось сесть за руль автомобиля и возить офицера, который, отправляясь на танцы, пре­дупреждал молодого водителя, чтобы тот не те­рял времени и тоже присмотрел себе хорошень­кую девушку. Беззаботное время кончилось, когда Хельмута вместе с другими солдатами от­правили сначала чернорабочими на железную дорогу, а затем - на сахарный и цементный за­воды. В 1946 году он наконец-то смог демоби­лизоваться и получить долгожданный паспорт. Тогда-то ему в голову пришла идея поменять фа­милию: «Я поклялся никогда больше не думать о себе как о Нойштадтере. Хотя некоторые люди подозревали, что моя настоящая фамилия зву­чала иначе, я с большим успехом убедил весь мир, что меня зовут Хельмут Ньютон».

Хельмут остался в Мельбурне, несмотря на то, что мать и брат настойчиво звали его к себе в Аргентину: он любил Австралию. На этом счастливом для него континенте он встре­тил свою единственную настоящую любовь. Молодую театральную актрису Джун Браун привела в его маленькую студию подружка, ко­торая работала у Хельмута ассистентом: Джун хотела подзаработать денег, позируя фотогра­фу. С этой женщиной Хельмут, по собственному признанию, словно попал в другое измерение: она давала ему то ощущение полета, которое не­обходимо для творчества. «Когда он делал мне предложение, - вспоминала Джун, - то заме­тил, что я всегда буду его второй любовью, пото­му что свою первую любовь - фотографию - он никогда не бросит». Жена безропотно приняла это условие и стоически переносила отсутствие денег в семье. Экономя деньги на ассистентке, Хельмут брал Джун на все съемки, она прини­мала посетителей в фотомастерской мужа, про­являла снимки. В конце концов, расставшись со сценой, она сама стала фотографом, взяв себе псевдоним Алиса Спрингс.

В Австралии сбылась давняя мечта Хельмута - он стал сотрудничать с местным приложением к английскому Vogue, и достаточно ус­пешно, в особенности потому, что конкуренции среди модных фотографов здесь почти не было. В 1957 году он получил наконец приглашение поработать в Лондоне. Однако карьера в Анг­лии не задалась с самого начала. Бегая по горо­ду и пытаясь снимать моделей в самых разных местах, Хельмут всякий раз выходил за рам­ки приличий, установленных англичанами для модного фотографа. Так, сфо­тографировав женщину, прислонившуюся к фонарному столбу, он услышал от редак­тора язвительное замечание насчет того, что приличных леди нельзя застать в подоб­ной позе. В семье по-прежне­му не было денег, жили в де­шевых квартирках. Чтобы заработать на жизнь, Ньютон снимал незатейливую рекла­му и делал визитные карточки для проституток. Поняв, что окончательно теряет себя, он объявил жене, что они поки­дают Лондон и уезжают в Па­риж. В редакции Vogue не воз­ражали и отпустили его до окончания срока контракта.

В Париже Ньютон нашел то, что как фотогра­фу нужно было ему в первую очередь: очарование повседневной жизни, в которую он бросился с головой. Он считал, что любая фран­цуженка достойна попасть на обложку журнала, и подчеркивал, что мода у этих женщин в крови. Первые неудачи во французских журналах и да­же откровенные насмешки над «провинциалом» ни капли не смутили Ньютона. Он настойчиво ходил по редакциям и буквально засыпал их сво­ими снимками, получив прозвище «пронырли­вый Хельмут». В конце концов он получил рабо­ту в знаменитом в конце 50-х Jardin des Modes. Мастерской для Ньютона, подобно его кумиру, легендарному фотографу Брассаи, стали улицы любимого Парижа, туда он выводил своих моде­лей и с тех пор решительно не признавал съемок в студии. «Женщина живет не напротив фона из белого картона, - заявлял Ньютон. - Она живет в доме, в машине, на улице».

«Желание стать известным сжигало меня из­нутри», - признавался Ньютон позднее. Ближай­шей целью фотографа был французский Vogue, работу в котором он наконец получил в 1961 году. Правда, издателей смущала откровенная эротика, которой были пронизаны все работы фотографа. Алекс Либерман, креативный ди­ректор американской редакции, который впос­ледствии стал большим другом Хельмута, по­началу даже предупреждал коллег, чтобы они были поосторожнее с публикацией его снимков. Идеи Ньютона и их воплощение вообще часто шокировали заказчиков, поэтому он стал прибегать к хитрости. Напри­мер, получив задание от престижного французского журнала Realite на съем­ки знаменитого отеля «Вилла д'Эсте» на озере Комо в Италии, он, как всегда, сделал две серии фотографий: одну, от­носительно строгую, - для публикации, другую, фривольную, - для себя. Вторая впоследствии вошла в книгу Ньюто­на, что привело в ярость дирекцию гос­тиницы, которая, однако, по прошест­вии времени не могла не признать, что снимки замечательные. Среди возму­щавшихся творчеством Ньютона были и феминистки, которые, как ни стран­но, упрекали его в женоненавистничес­тве. На что тот отвечал: «Неужели я стал бы тра­тить свою жизнь на съемки того, что терпеть не могу? На моих фотографиях женщины выглядят могущественными, они источают огромную сек­суальную энергию, которая завоевывает муж­чин. У меня победу празднуют женщины, а муж­чины - просто их аксессуары, рабы. Я все-таки думаю, что я феминист».

Революционные идеи французского журна­ла прекрасно совпадали с мироощущением Ньютона. «Нас пускали рыскать по парижским улицам, как свору диких собак, чтобы мы прино­сили самые скандальные фотографии, опублико­вать которые хватит смелости только у редакто­ров французского Vogue», - вспоминал Ньютон. С начала 70-х годов он начал успешно работать и для американской редакции этого издания, и по заданиям других известных журналов, таких как Harper's Bazaar, Queen, Elle, Vanity Fair, постоянно путешествуя между Парижем, Мила­ном, Нью-Йорком и Берлином. Он мог не спать неделю, снимая очередную коллекцию, а едва оп­равившись после перенесенного инсульта, пригласил в палату клиники модель и нетвердой еще рукой принялся ее фотографировать.

Ньютон фонтанировал идеями, которые, впрочем, всегда тщательно обдумывал и стремился воплотить, какими бы сложными они ни были. На одной из его фотографий самолет преследовал бегущую девушку. Это был сни­мок в духе Хичкока, обыгрывающий сцену из его фильма «Норд-норд-вест». Ньютон неизмен­но черпал темы из современной культуры, безо­шибочно определяя, какие явления станут зна­ковыми для человека XX века.

В 1975 году Ньютон по заказу французского Vogue делал серию снимков в замке Арканжюс под Биаррицем во Франции. Привлеченный не­обычайно умными глазами своей модели, он развернул ее и заставил обнажить спину и бо­лее деликатную часть тела. Получившаяся фо­тография повергла ревнителей нравственности в шок: они никак не предполагали, что и к обна­женному телу можно применить эпитет «умное».

В 70-е годы окончательно сложился стиль Ньютона: эротика без малейшего намека на пош­лость, абсолютное равновесие чувственности и разума. Сам мастер подчеркивал, что «сексу­альность - это интеллект, она связана с головой», а женщины на его фотографиях выглядят зре­лыми, умными, осознанно привлекательными. Ньютона притягивали именно сильные женщи­ны, недаром среди его моделей были почти все знаковые фигуры времени, в том числе и Маргарет Тэтчер, Элизабет Тейлор, Лени Рифеншталь, Мадонна. Ни капли пиетета перед этими «икона­ми» Ньютон не испытывал: «Для меня фотогра­фия - это процесс совращения, - признавался он. - Какой бы властью ни обладал человек, в мо­мент фотосъемки он принадлежит мне целиком. Не всем фотографам удается совратить моделей, у моей жены и у многих других это не получает­ся. Они - честные фотографы, а я - нечестный». Делая в 1991 году снимки Маргарет Тэтчер, ко­торая, по его словам, «завораживала» («женщина во власти невероятно притягательна», говорил он), Ньютон сумел заставить «железную леди» по­казать, насколько она сексуальна. Во время фотосъемки премьер-министр старалась придать своему лицу нарочито мягкое выражение, но Ньютон подловил момент, когда она расслаби­лась и стала самой собой. В результате та самая фотография Тэтчер - с «украденным» стальным выражением лица - приобрела наибольшую из­вестность и является, вероятно, самым правди­вым из всех ее портретов. А в 2000 году Ньютон по заданию Vanity Fair снимал Лени Рифеншталь, и никто, включая Джун, не понимал, как он может работать с этой «подстилкой германского рейха» - так прозвали Лени в Берлине за ее доку­ментальные фильмы о Гитлере. Девяностодевя­тилетняя дама потребовала от фотографа одно­го: поклясться, что он больше никогда и нигде не назовет ее нацисткой. Ньютон, столько на­терпевшийся за свою жизнь от нацистов, согла­сился. Во-первых, он высоко ценил талант этой женщины, а во-вторых... «Что я мог поделать? - вспоминал он. - Я старая проститутка, поэтому думал только о фотографиях, которые надеял­ся отснять в тот же день, а для этого я мог пообещать даже жениться на ней». Это был подход на­стоящего большого художника.

Что я могу рассказать о своих послед­них двадцати годах? Что я встретил ог­ромное количество скучных голливудских кра­соток, что заработал кучу денег и летаю только первым классом. Больше ничего». И это - о на­сыщенном работой и впечатлениями времени! Ньютон, прославившийся на весь мир и полу­чивший несколько высоких наград, спокойно относился к своей известности, подчеркивая, что фотографирует только для себя. Однако уже в преклонном возрасте задумал основать «Фонд Хельмута Ньютона», отремонтировал на собс­твенные деньги здание в Берлине и передал в дар родному городу свой огромный архив - фотографии, наброски, записные книжки.

И все же открытия своего фонда-музея зна­менитый фотограф так и не увидел: 26 января 2004 года в Лос-Анджелесе прямо за рулем авто­мобиля у него случился инфаркт. Прах Ньютона был перевезен из Америки в Берлин и захоро­нен на кладбище Фриденау.

Как и большинство всемирно известных фото­графов, Ньютон прожил долгую жизнь - 83 года. Этот феномен долгожительства мэтров фотогра­фии он объяснял так: «Когда ты сталкиваешься с чем-то очень неприятным, фотокамера обра­зует нечто вроде барьера между мной и реальной жизнью». Впрочем, с неприятным он сталкивал­ся редко: «Если бы я не любил женщин, то с какой стати я стал бы проводить в их компании - оде­тых и раздетых - всю свою жизнь?»

Статья написана на основе заготовки письма, посылаемого мною человеку перед съёмкой, когда он спрашивает, что взять из одежды на фотосессию, в чём лучше будет сниматься. Несмотря на очевидность и общеизвестность основных принципов и правил, описанных ниже в статье, чуть ли не через раз повторяются одни и те же ошибки.

Итак…
… а начнём мы не с той одежды, в которой Вы будете сниматься, а с той, в которой Вы поедете в студию :) При чём здесь это? А притом, что от неё на теле часто остаются очень некрасивые следы. Например, однажды, съёмка чуть не сорвалась оттого, что на лодыжках девушки остались две ярко красные полоски (которые сошли только часа через полтора) от тугой резинки носков. Ещё часто встречаемые случаи: след на поясе от джинсов, ремня или нижнего белья, след от тугой обуви на лодыжках (часто бывает от сапог), след от бюстгальтера на груди, плечах, боках и спине. Вывод: когда едете в студию, наденьте что-нибудь просторное и не обтягивающее. Пусть не красиво (в студии переоденетесь ведь!), зато потом не придется с тоской в глазах полчаса сидеть в полуголом виде страдальчески массажируя кожу в соответствующих местах… шучу, шучу :)

Идём дальше… теперь, собственно, про подбор одежды для самой фотосессии.

Первая распространённая ошибка – человек привозит ОЧЕНЬ много одежды.

Не смейтесь, но однажды на 2-х часовую (!) фотосессию девушка приехала с ДВУМЯ ЗДОРОВЕННЫМИ ЧЕМОДАНАМИ одежды :) Оба на колёсиках, вахтёр при входе смотрел с подозрением – а вдруг это бомбы?! :) Между тем, это только кажется, что 2-3-4 часа - это ‘целая уйма времени’. Они пролетят со страшной скоростью, и, дай бог, если получится сменить наряд хотя бы 3-4 раза, а макияж немного поменять 1-2 раза. В противном случае, постоянно, ‘каждые 5 минут’ бегая переодеваться, Вы, рискуете потерять самое главное – получится набор красивых фотографий разной одежды, но одетой на ‘неживой манекен с застывшей пустой пластмассовой улыбкой’.

Вторая распространённая ошибка – привозят много одежды, которая скрывает фигуру.

Приезжает девушка, смотришь – естественно, далеко не идеальная (а такие бывают вообще?), но вполне себе не плохая фигурка. Про себя отмечаешь, что надо бы на этом обязательно сделать некоторый акцент, т.к. в реальности это встречается не то чтобы совсем уж часто… Спрашиваешь, что у нас из одежды? Упс-ссс… сплошные свободно свисающие кофточки, свитера и рубашки, две разных юбки до колена, строгий офисный костюм, бесформенные бермуды и… и, собственно, по большому счёту всё! Зачем? Нет, я понимаю, если бы, грубо говоря, было 81/73/102 при росте 160 :) Тогда да, понятно зачем такой набор одежды… Но в данном-то случае зачем?! Ведь что в съёмке ‘для личных нужд’, что для ‘профессиональных’ - чем больше видна ‘красивая’ фигура на фотографиях, тем лучше. Что? У Вас ‘…с фигурой всё совсем не так идеально’, вот поэтому Вы и… Я отгадал? :) Просто это стандартнейший ответ :) Женщины обычно излишне самокритично относятся к своей внешности (плюс часто слабо представляют себе, какие чудеса можно творить, просто грамотно подобрав позу, свет и ракурс…).

Для ориентира - если ‘лишних’ килограммов не больше 10-15 при росте в районе 170 см и выше – можете спокойно брать купальник или какую-нибудь короткую юбку с обтягивающим топиком, нижнее бельё при желании и т.п. – поверьте, при грамотной съёмке на фотографиях получится очень красиво. А если же ‘лишних’ кг не больше 5-6 – вообще забудьте про всё, считайте у Вас практически ‘идеальная’ фигура и мой совет - берите побольше именно разной открытой, обтягивающей, ‘секси’ и т.д. одежды. Да, ещё такой нюанс – если не исключается вариант использования портфолио для профессиональных модельных задач – то крайне желательно наличие в нём фотографий в купальнике или нижнем белье (ну или хотя бы в коротких (!) обтягивающих (!!!) шортах и такого же плана верхней части одежды). Как мне когда-то объяснял один очень опытный человек ‘… если в портфолио модели нет фото в купальнике или чем-то похожем – значит у неё, скорее всего, какие-то проблемы с фигурой…’.

Третья распространённая ошибка – одежды берётся вроде бы много разной, но она вся ‘по сути, под один единственный образ’.

Лучше возьмите ВСЕГО ДВА комплекта, но под два принципиально отличающихся образа, например, один под образ ‘роковой вамп на вечернем приёме в посольстве’, а второй – под образ ‘наивной девчонки из соседнего двора’ (или, например, ‘весёлой сексуальной домохозяйки’ и ‘надменной жёсткой бизнесвумен’ и т.д.).

Что именно взять и под какие именно образы?
А вот тут трудно дать однозначный совет - единых правил и чёткого общепринятого стандарта не существует (точнее они есть, но их много и все они друг от друга несколько отличаются). К тому же, многое зависит от того, на какой именно сегмент рынка и на какие заказы (или в случае ‘личных нужд’ - на какую целевую аудиторию и на решения какой задачи) Вы хотите сделать основной акцент в портфолио (и вообще, собираетесь ли его делать). На мой личный взгляд (согласен, сильно спорный!)… ну скажем так - если исходить из универсальности, то я бы рекомендовал по минимуму в портфолио иметь три образа: первый – что-то из различных вариаций на тему ‘Барби’ или ‘Вамп’, второй – что-нибудь ‘домашнее, мягкое и уютное’ и третий – что-нибудь строгое офисное. И помните, что обычно желательно в каждом из этих образов выглядеть не просто симпатично и красиво, но и в той или иной форме – ещё и сексуально (хотя, с последним утверждением я даже сам с собой готов поспорить :) ). Заканчивая этот пункт, упомяну также об ещё одном важном моменте – обязательно, по возможности, прихватите акцентирующие каждый образ подходящие аксессуары. Например, строгие изящные очки для ‘бизнесвумен’, какую-нибудь легкомысленную панамочку для ‘наивной девчонки’ и т.д. Т.е. не обязательно именно эти указанные выше вещи, а ‘вообще просто что-нибудь подходящее’.

Четвёртая распространенная ошибка – в той, или иной степени ‘бликующая’ одежда.

Никаких ‘блёсток’ на одежде! Более того, крайне желательно чтобы одежда была обычная, вообще без всяких малейших отблесков, однотонная и матовая, т.е. без всяких лакированных или полированных вставок, без всякой ‘хитрой окраски, красиво переливающейся’ под определённым углом и т.д., т.е. просто обычная ткань. Поймите, то, что отлично выглядит, когда смотришь глазами в реальности, на фотографии может выглядеть так, словно Вы только что попали под слаженную ‘бомбовую атаку’ целой стаи голубей (это, кстати, реальный случай :) не в смысле голубей, а смысле выглядит – см. фрагмент фото ниже… в реальности - очень красивый чёрный костюм с фигурными чёрными же, но слегка лакированными вставками – они и создали ‘эффект голубиной атаки’ на фотографии).

 И напоследок, ОБЩИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ к одежде для фотосессии…

Во-первых, желательно отсутствие на одежде всяких ‘рюшечек’, ‘надписей’, ‘цветочков’, ‘узоров’, ‘рисунков’ и т.д. (в частности, осторожно с ‘полосатой’ одеждой). Всё это оттягивает на себя внимание зрителя и немотивированно усложняют композицию. Исключение из этого правила – если данные элементы делают отрабатываемый образ более акцентированным и считываемым (например, какой-нибудь Мики-Маус или сердечко с феей на маечке в образе ‘наивной девочки’). Но ещё раз – тут можно легко ошибиться, лучше ‘недоборщить’, чем ‘переборщить’.

Во-вторых, что касается цвета одежды… лучше избегать оттенков жёлтого и телесного цветов (особенно для купальника или нижнего белья). И наоборот - часто очень хорошо получается в одежде сине-голубых оттенков, в белой или тёмной гамме. Для ‘секси’ образа пригодится что-нибудь ядрено красное и вызывающее.

И в третьих, от себя лично – о ‘наболевшем’! :)

Я насчёт столь любимых многими джинсов, брюк и т.д. С НИЗКОЙ ТАЛИЕЙ. Вообще, странно, что об этом необходимо говорить - обычно женщины в подобных вопросах сами очень внимательны и критичны. Однако, иногда складывается такое ощущение, что для этого типа одежды ‘критический центр’ частенько отключается почему-то :) Дело в том, что подобная одежда ОЧЕНЬ ТРЕБОВАТЕЛЬНА к фигуре. Малейших ‘несколько лишних кг’ - и ‘здрасьте’ очень не красивые ‘бугорочки-уши’ над поясом (тогда как с обычной одеждой всё смотрелось бы идеально).

Далее, такая одежда очень здорово смотрится на человеке, у которого от природы действительно длинные ноги и чёткая ‘идеальная осиная’ талия (причём её должно быть видно! т.е. например, сверху какой-нибудь короткий топик). Если же всего этого нет (а так оно обычно и бывает – все мы живые люди) – такие джинсы/брюки визуально сильно укорачивают ноги и вместо симпатичной стройной девушки получается этакая ‘пышненькая коротконожка’. Вроде бы всё это очевидно и понятно, но, тем не менее, не так уж редко сталкиваешься с тем, что люди привозят именно такие джинсы/брюки, причём хотят скомбинировать их с какой-нибудь свободной рубашкой или кофточкой, которая с одной стороны - скрывает талию (укорачиваем ноги), а с другой стороны – выставляет на обозрение те самые ‘уши’ над ремнём.
Самое удивительное, что делают это люди, которые при подборе ДРУГОЙ одежды – ну просто ‘образец грамотности, критичности и вкуса’. В чём причина этого странного феномена – для меня пока загадка. Может я чего-то не понимаю? :)