пролетая самолетом над морем и облаками, вопрос:
- думаешь это и есть рай? а Бог тоже где-то здесь?

смеюсь про себя. мой Бог светиться сиянием тысячи солнц. мне хорошо.

эта отвратительная, пугающая отлаженность действий.

завтрак, две ложки сахара на кружку, идеальная пропорция овсянки и молока на глаз, по евро ньюс опять теракты, смерти, финансовые катастрофы. ВВ крем и немного румян, одно из четырех платьев на выбор или джинсы или свитер до колен, чтоб не видно и не слышно и если что можно в нем где-нибудь переночевать;универ, дорога домой с небольшими зигзагами иногда до вечера, иногда до ночи;
дом, что-нибудь приготовить или обойтись обезжиренным творогом, 22.00 пробежка вдоль реки, сначала к центру, потом до моста на Челюскинцев (или эта улица не так называется?), с головой в ванну, или под душ, разговоры с живыми или давно мертвыми людьми, разговоры-разговоры-разговоры.

по субботам какие-нибудь люди, и опять разговоры. больше не пью. нет, не потому что примкнула к тем занудам, что хотят дожить до ста, а потому что больше не помогает. ни люди, ни разговоры, ни книги, ни алкоголь - больше не помогают.

мне надоело.
мне нужен воздух. лучше морской.

ветер разъемом в грудь, воздух сплетенный для чьих-то губ, поздние вечера, это было вчера. когда-нибудь, когда я тебя найду, мы будем сидеть на набережной и ты мне скажешь - вчера, все было вчера, наша жизнь была вчера. в этом пыльном двадцать первом. но ты же чувствуешь как свежо.
пахнет солью и табаком - твой запах, моя свежесть в этом душном городе по вечерам.
по нему я определяю, что ты где-то есть. где-то здесь.

не вылезая из постели и не позавтракав, я дочиталась через всю эту грязь до двух последних страниц. утро. воробьи мечущееся в поисках открытого окна. четкие очертания комнаты в полуденном свете. надо повесить на окно кормушку.

"это было в полдень на третий или четвертый день весны."

да, наверное, в этом городе будет весна. первая моя весна в этом городе. под окнами зазеленеют клены. но до этого будет февраль в лесном. мне не хочется в лесной. а еще девятнадцатилетние, которого тоже надо как-то избежать.

мне нравится тишина утра почти в полдень, почти в центре города. сидеть на кухне, подбирать слова за неимением сюжета, слушать щебет птиц в открытую форточку.
после хорошей книги, как после долгих поцелуев - в голове всегда крутятся какие-то мысли но из-за их аморфности ощущение полнейшей безмятежности.

"тихие дни.." почему день начинался вечером и заканчивался утром? день был ночью? почему тихо стало только под конец? тишина, как желание, как потребность, как состояние. к этому и шло - к тишине, через шум - как вся философия жизни. к тишине. и как же стало хорошо, когда наконец стало тихо.

дописываю рецензию на лайвлиб, дописываю пост сюда, совсем замерзаю с открытым окном в январе - но так хочется весны!
и начинаю долгий рабочий день. вот и все.

представьте себе только на минуточку.

утро.
пусть будет пять. мутный и теплый со сна город. солнце в каждой подворотне. день обещает быть жарким, но до полудня еще есть пара свежих часов. влажный асфальт. умываешься, собираешь волосы в хвост. и понимаешь никуда не надо. ну никудашеньки. можно открыть все фрамуги на балконе или просто спуститься в пустой двор, взять книгу. пусть это будет Войнич .

или так.
те же пять утра. панорамой горизонт и ничего кроме. твоя постель заднее сиденье дребезжащего понтиака, твой завтрак - глоток рома из горла. твои мечты давно сбылись и ты уже ни о чем не мечтаешь. не мечешься не умираешь. тебе уже который год восемнадцать. за рулем твоя сбывшаяся мечта подпевает курту кобейну чтобы не уснуть.

а можно еще так.
пять утра - как промежуток между праздником и похмельем, когда наступает удивительная тишина и приводит за собой спокойствие. пишешь письмо своему единственному другу, с такой легкостью отдаешь свою душу.

а на самом деле так.
время идет к двум. не можешь уснуть, потому что организм уже привык, что ему не разрешают спать. всем телом чувствуешь головную боль. пьешь таблетки на голодный желудок. вчера тоже плохо спала, потому что снилась гроза в лесном и летающий школьный автобус (по моему в моем детстве был такой психоделический мультик)

вот и все сказки на ночь.
сладких снов, а я пойду еще чего-нибудь выпью.

летом ты никогда не думаешь о том,
что следующее лето через год.
пока живешь,
что следующая жизнь через смерть.
ты просто танцуешь и пьешь.
а потом - с добрым утром милая.
потом рассветы на другом берегу - по ту сторону.
знать бы где ты и помнить бы где сейчас я.
сколько между нами утр. сколько жизней.
и все прожить, перетерпеть ради единственной встречи.

музыка режет уши и болит грудная клетка.

зачем ты так?

близко.

мне сегодня ночью, вернее утром - я легла в пять, приснился сон.
я видела свою, если она есть, душу. вернее не видела, а чувствовала.
я стояла у окна, потом почувствовала усталость и закрыла глаза. в следующий момент поняла, что, как гелиевый шарик, прилипла к потолку и что не могу открыть глаза. полнейшая темнота и совершеннейшее чувство бессилия. наверное, так чувствуют себя люди в коме. когда все силы, что есть собираешь и при этом не можешь шевельнутся. я поняла,что повисла в воздухе, что ничего не чувствую и что ничего не могу сделать. не могу ухватится.
мне хотелось на землю, мне хотелось почувствовать ногами пол и больше ничего.
странное чувство, сродни страху, полное бессилие, невозможность что либо сделать.

а сейчас. сейчас все это доводит меня до слез. и я не знаю почему.
давно что-то происходит. давно горят огни перед глазами.
с января.

она даже не сказала это, а проронила, как камешки в воду роняют. и круги по воде, и воздух дрожит, и всплеск, и на дно мгновенно. вот такая игра.

"признаю, ты был прав. я любила его. я ходила через полгорода, через полночи посмотреть на его окна: вдруг свет! вдруг силуэт! вдруг спустится поцелует, а я скажу что и не за поцелуем вовсе - за хлебом, за молоком, за философским камнем, за чем угодно мимо шла."

я влюбилась в Италию давно, в свои тринадцать. влюбилась с первого взгляда (с первых строк, с первых слов, с первых букв). любовь началась с библиотеки в духовной семинарии в Пизе, с жаркого вечера, с притворенных ставен и распахнутых окон, с благоухающего монастырского сада, с душистых (душно душащих) трав, с заунывно-певучего (почти укрАинского) крика торговца "fragola! fragola!". любовь началась с цветка наперстянки сжатого в нервной руке, с нежного carino.

а потом был он. он - мягкие, кошачьи шаги; он - мерцающие звездами глаза; он - вся ненависть, которая на самом деле любовь, в мире.
он - моя первая любовь; он - мой первый роман. роман с романом. с каждой буквой. так по детски и так по девичьи еще я его любила. и только он на роду был мне первой любовью написан. а италия всегда была между нами третьей, руки наши сводившей. он был сам италией из самого своего нутра. в грации движений, в холоде глаз, который из самой своей глубины жаром (ей!) дышали, он был англичанин, а жар (душа) от всей в мире италии по наследству перешел. итальянское fredo di mano, caldo di cuore - руки-лед, сердце-жар - самое про него.
им я болела лето. с 12 мая по сентябрь. (только мне интерестная точность).

а дальше тяжелый в руке том (нет приятнее ощущения!). глэдис - лесной дух. всклоченный, неугомонный, любящий, так просто любящий, как от рождения данное, от природы, от леса. и васильковый артур из корнуэлла. (только италии там не было, одна англия, а италии то мне и не хватало). буйное море, всем ветрам утесы, старый дом, который так и не стал никому Домом. я путаюсь.
но до всего этого была вторая моя любовь. чистая линия ото лба до шеи, пшеничные волосы (для меня она всегда была темной, черной). и тонкая кожа, настолько тонкая что пульсирует кровь. нет! её нельзя было любить! я не могла. она бы не стерпела. перед ней можно было только преклоняться - позволительно, благородной душой данное.

я про италию. знаете, есть выражение чистая кровь. голубая, нет, прозрачная, как эфир. она - голубой эфир. слишком чистый, не для жизни чистый. у италии кровь - смола. а в нем - смесь. несовместимость, и опять - нежизнеспособность. я люблю музеи - звук шагов в сводах потолка, навсегда застывшие блики света, все то что сделал человек не для жизни, для высшего (чего не зная). отсюда же моя любовь к книгам - опять не для и не о жизни (эфир и смола - нерастворимые основания).

я полюбила италию за то, что она кипяток, она черное, она бездонное. она - язва, на коже следами, как на его лице и судьбе. италию, описанную англичанкой. как я не из россии, так она не из англии. я полюбила италию за него, придуманного итальянкой (которая англичанка!), а потом допридуманного влюбленной мной. за его жизнь и за его кровь, и более всего за его смерть. смерть - не во имя, а за имя! для меня все итальянцы в одночасье, в мои тринадцать, стали той его частью, и сразу авансом перешли в любовь.

любовь началась с книги со страницами из газетной бумаги и не закончилась никогда.

сижу, а рядом она. милый мой демон. а я деть куда себя не знаю. трещит без умолку весенней птичкой, и гримасочки строит. и вся она это чк, такая девочка, которое ведь тоже уменьшительное и ласковое. а я как заведу свои либо скучные и тяжелые, либо грустные речи, она вся сожмется и того гляди плакать (слезами!). а для меня это слезами страшнее грома. и теперь я сожмусь и сделаюсь совсем под ее властью, а она хохотать и только щеки розовеют и глаза сверкают под влажными, загнутыми вверх ресницами.

что значит, когда человек сказал нет, а под языком да? ведь он не соврал. ведь я понял это ее двойное нет, со смыслом как у да.
о чем она вообще говорит? спросит что-отвечать придется. я прислушался к словам, а не к голосу (который "щелканье сдавленных льдинок"). но говорила она не о чем и если бы спросила, было бы достаточно утвердительного кивка.

мы уже битый час сидели на скамейке в оттаявшем апрельском парке. она уже битый час говорит, а я постукиваю ботинком о ботинок.
и потом ее насмешливое и с самым коротким взглядом из глаза в глаза перпендикулярно.
-я давно хотела.. мы расстаемся. навсегда.
и как она была красива, как она светилась своей победою и как изменил ее следующий миг, когда я пожал плечами и не встал со скамейки.
все было просто. эта красивая и глупая девочка умела только одно-она обдавала ветром и запахом роз после дождя, она приходила под руку с радостью в каждый дом. она могла говорить или молчать-все одно, смотреть на нее было радостно.
все было просто.
я не почувствовал ничего нового, ничего необычного. когда она уезжала в крым на две недели, когда в соседний город на сутки поболтать с другом, когда спускалась за батоном и молоком, я чувствовал то же. каждый раз когда она уходила-это было навсегда.
и вот сейчас она ошарашенная и напуганная, пискливой ласточкой, потрясла на прощание мою тяжелую руку, и сказала "ну, пока." вырвалась наконец. встряхнула кудрявой головой и ушла легко, как и всегда, в переливчатый весенний полумрак парка.

я посидел еще немного, подышал запахом асфальта и мяты (мятое весеннее небо всегда пахнет мятой) и стал жить, как жил раньше. из года в год, из весны в весну, из апреля в апрель. а она все не возвращалась из булочной со своим батоном.