Ладно, хватит. – прозвучали ее слова и как холодное лезвие кинжала проткнули что-то внутри меня. В глазах отразилась холодная грусть. И казалось теперь я там, вдали, а она тут. Казалось теперь вокруг меня непогода, а не вокруг нее. За окном дождь, сначала еле-еле моросит, потом усиливается. Капля, еще одна. И прозрачный воздух становится мутно-серым, а я ничего кроме падения капелек не слышу. Хотя нет, вдали время от времени раздается гром, может быть, где-то играет молния, сверкая на темном вечернем небе, я не вижу, потому что мой невидящий взор, пронзенный капельками грусти, холодными, что тот кинжал видят лишь дождь. А душа бушует. Дыхание становится сильнее, прерывистее. И все пылает тем холодом ответа.
Май, вечер, сумерки, гроза, гром, все слилось воедино перед невидящим взором, и кажется, из глаз вот-вот капнет слеза грусти. Но ее никто не увидит, никто кроме грозы. По волосам стекают уже капельки дождя, текут по щеке и губам и слетают вниз. Среди капелек не заметишь, какая обычная, а какая капелька грусти. А в душу вместе с каждой новой капелькой дождя проникает тепло, спокойствие. И вот он кружится, ловя капельки, медленно, и взор его уже прояснен, и направлен в небо.
А дождь становился все сильнее, гром все ближе, молнии все ярче. И чем гроза становилась сильнее, тем еще более сильной ее желал он. “Еще, еще!!!” – говорил он, и вокруг гроза становилась сильнее, с каждым его словом, с каждым вздохом из которого исходила та холодная грусть. Она нужна была ему, вся гроза, и дождь, и гром, и молния.
С каждым ударом грома, раздавшимся вдали, буря в его душе становилась спокойнее. Именно поэтому она была ему нужна, именно поэтому он стоял посреди парка под дождем, и на его лице играла улыбка.