Тайна иконы "ТРОИЦЫ" Андрея Рублева / часть 2 |
Перед иконой Святой… Тема: Религия Автор плэйкаста: Agsorokina Создан: 23 июня 2013 22:15 |
Рублевская архитектура восходит к иконной архитектуре греческих икон, но отличается от последних.
Кессонированный потолок лежит не на колоннах, а на змееобразных кронштейнах, а значит, он не горизонтален, но как бы приоткрыт, словно подпертая щеколдой крышка ларца. Но у Рублева левое заднее ребро здания переходит в переднюю горизонтальную линию фундамента. Что это – ошибка или намеренное искажение пространства, в духе голландского графика Эшера или клейма царских врат конца XV века из собрания Государственного Русского музея?[11] Но если все это вполне в стиле «иконной архитектуры», если и отсутствие передней стены у здания (мы видим все его внутреннее пространство) все-таки объяснимо, зачем понадобилось Рублеву продолжать среднюю колонну (правую от нас, если не считать за колонну ту, что без капители) аж под венцом ангела и доводить ее основание до его груди?
Колонна, очерченная пробелами и темным контуром, начинается прямо от крыла. Когда мы замечаем это, становится ясно, что постройка трехэтажна: колонны, столь гармоничные, если б они вырастали из венца, оказываются такой длины, что соперничают, пожалуй, с тростинками посохов в руках трех крылатых юношей. И то, что сначала мы сочли фундаментом, на самом деле нижний этаж, превосходящий по высоте два верхних.
Оговоримся: странности рублевской архитектуры в Троице смущают не нас, но всех без исключения авторов реплик. Кроме, пожалуй, годуновского копииста, работавшего почти строго по кальке. Впрочем, даже он не удержался и тожерационализировал Троицу Рублева, исправив «недостатки» великого предшественника.
Каких только построек взамен рублевской не предлагают его последователи! Здесь и терема с луковками, и даже подобие трона, и шатры, и палаты, и башни. Автор покровца (начало XV века, первая дошедшая до нас реплика на Троицу Рублева) хотя и располагает постройку за тем же ангелом, что и старец Андрей, но в самой архитектуре ориентируется на непосредственного рублевского предшественника[12]. И это показательно, ибо следует, что уже при жизни или сразу по смерти Андрея даже иконописцы не понимали семантики его иконы.
Покажем, что архитектура «палат Авраама» у Андрея Рублева продумана самым тщательным образом. Именно поэтому Рублев отказывается следовать даже за Зырянской Троицей (или за известным ему аналогом ее) при изображении этой детали иконописного повествования. Дело в том, что этот «пресловущий иконописец» вписывает в графику эмблемы Христа-домостроителя монограмму. А абрис «палат Авраама» – зрительная реминисценция другого иконного изображения – таблички креста с надписью Пилата: «Иисус Назорей, Царь Иудейский» (От Иоанна. 19; 19).
Монограмма IНЦИ и является колоннами рублевского храма.
При первом взгляде мы ясно различаем лишь две буквы: левая от зрителя колонна – «I», а справа комбинация из колонны и колонки дают «Н». Но, во-первых, «Н» в уставе и в начале XV века писалось с наклоненной вправо горизонталью (хотя сXIV века известны случаи и «прямого» «Н», все же это характерно лишь для полуустава, а в уставе буква с такой графикой читается как «И восьмеричное»); во-вторых, поскольку трудно представить, что возможно монограммирование в какой-либо богослужебной надписи не всего «титула», а только его части, – будь рублевская монограмма двухбуквенной, ее следовало бы объяснить мнимой игрой случайных линий. И графическая реминисценция абриса «палат» с табличкой креста дело бы не спасла.
Но перед нами не две, а все четыре необходимые буквицы.
Буква «Ц» появляется как синтез «I» и «Н». Недаром нижний штрих горизонтальной перекладины «Н», если его мысленно продолжить, составит касательную к окружности венца. Верхняя часть этой окружности и соединяет две первые буквы монограммы в третью. При исследовании подлинника (мне пришлось проделывать это в начале 80-х в Третьяковской галерее прямо в экспозиции при помощи лупы и шаткого стула, любезно предоставленного сотрудниками музея) видно, что Рублеву не сразу удалось найти такое расположение горизонтальной перекладины буквы «Н». Сейчас, когда реставраторы «перемыли» этот фрагмент, видны поиски иконописца – две или три его предварительные попытки найти оптимальное положение горизонтали, при котором не разрушалось бы ни «Н», ни «Ц». И в конце концов Рублев его нашел, отказавшись от изображения капители на колонке и уравняв высоту колонки над верхней горизонталью «Н» с длиной вертикального штриха на большой колонне (от нижней горизонтали перекладины этой буквы до его пересечения с венцом).
Последняя буква монограммы – «И восьмеричное». Она повторяет графику «Н», то есть перед нами случай «полной лигатуры» двух букв, известный в некоторых рукописных памятниках XV века. (Таковы заставки Евангелий от Луки и Иоанна в Четвероевангелии 1480-х гг.[13]) В это время «Н» и «И» становились уже столь неразличимы в своих написаниях, что обычное для устава «И» с горизонтальной перекладиной было и в частичных лигатурах очень удобно для объединения его с «Н».
Этим и воспользовался Андрей Рублев.
Мало того, две капители двух колонн точно воспроизводят графику шрифтовых засечек устава. Вспомним о раскрытых книгах в руках апостолов на рублевских фресках в Успенском соборе Владимира. На каждом книжном развороте по две буквы:іω – Иоанн, «МТ» – Матфей и т. д. Для XV века такие буквенные обозначения – новаторство Рублева. А точнее, воскрешение архаики предыдущих веков[14], поскольку в XIV в. имена апостолов на книжных страницах писались обычно полностью[15]. Но и на фресках Рублева во Владимире шрифтовые засечки идентичны капителям колонн хотя бы тем, что ими отмечены только верхние окончания букв. Значит, уже в 1408 г., работая вместе с Даниилом Черным, Рублев уже задумывается об «архитектурности» буквиц, словно примеряясь к грядущей высоте своего труда, словно готовя себя к духовному подвигу 20-х годов.
Итак, две буквы на книжном развороте. Реминисценция этой композиции звучит и в монограмме на рублевской Троице, недаром и мы сначала увидели лишь две буквы из четырех. Но всмотримся внимательнее: красный угол внутри здания как бы повторяет графику книжного разворота. С той лишь разницей, что буквы словно сходят со страниц – ведь они объемны и находятся не на плоскости страниц, а перед ними.
Кажется, иконописец, будто бы вложивший друг в друга три предмета – храм, книгу и вершину креста, – пытается передать нам сакральное знание, видение Второго лица Троицы в тот миг, когда Логос принимает чашу своего земного воплощения.
Средний ангел, символизирующий Отца, указал на чашу и убрал руку (эффект, возникающий оттого, что рука находится одновременно и над чашей, и за ней, на краю престола). Сын чашу принял и благословил. И в этот миг прозрел свой земной путь вплоть до крестной муки и надписи на распятии, увидел Книгу Жизни с монограммой богочеловека, освободившего людей от бремени первородного греха и вечной гибели. И от груди ангела на уровень Древа жизни взметнулся храм новой веры – христианский храм.
Конечно, «перевод» живописи (а тем более иконописи) на язык словесного описания не может быть точным, но мне представляется, что примерно так можнопересказать рублевский замысел. Добавим: действие у Рублева синхронизировано с чтением иконы. Подойдя к ней, мы, естественно, сначала поднимем глаза на среднего ангела. Но золотой клавус на правом его плече направит наш взгляд по руке на чашу. Рублев всем построением композиции словно показывает, как читать икону. Более того, он ведет взгляд зрителя по своеобразному коридору внимания: от чаши мы уже по заданной линии поднимемся по руке ангела в зеленом гиматии и увидим, что тот наклонил главу, как будто склоняясь перед грядущими страданиями сидящего напротив. И гора – эмблема горнего духа – тоже склонилась. Мы возвращаемся к лику среднего ангела, но и его эмблема – древо жизни – повторяет графику наклона головы того, кто сидит на центральном месте, во главе стола. Того, одесную которого – третий ангел. Он принимает чашу. И тут же мы замечаем, что его одежды другого покроя, нежели у двух остальных. Не гиматий и хитон, а грубые, земные, терракотовые ризы. Они спадают не мягкими, но острыми складками к подножию. Знал ли Рублев, что этот цвет «обожженной земли», эта фактура побывавшей в огне глины перекликаются с именем того, чей грех предстоит искупить юноше в терракотовых ризах?
Случайно ли имя Адама выводится от древнееврейского «адама» (что по корневым значениям можно перевести как «красная, кровавая земля»)? Но, как бы там ни было, ризы цвета обожженной глины тут читаются как людская плоть. Ведь и Адам из адамы. И если ангел напротив ставит ступню на подножие, то этот, уже вочеловечившийся, наступает на край терракотовой одежды, попирает ее, как в «Воскрешении Лазаря» – рублевской иконе из Благовещенского собора Московского Кремля – будет наступать на край одежды Марии, сестры Лазаря[16]. Вот почему края его риз падают долу такими острыми и ломкими черепками. Вот почему этот ангел почти не склоняет главы и эмблема Христа-домостроителя (с книгой и частью распятия, скрытыми в графике постройки) столь очевидно устремлена вверх. И вот из-за чего склоняются вместе с их эмблемами обе другие, ведь, как сказал Иоанн Златоуст в «Слове на преображение Спасителя»: «...есть Тот, перед которым преклонится все небесное, земное и преисподнее».
Но такое наше чтение будет справедливо лишь в том случае, если мы сумеем показать неслучайность монограммы над головой ангела, сидящего одесную центрального.
Заметим: хотя искусство монограммы к XV веку накопило богатые традиции, все же монограмма в иконографии Троицы беспрецедентна. Само по себе это не должно нас удивлять. Как доказывают новейшие разыскания, этот «художник-философ», обращаясь к традиционным для иконописания сюжетам, каждый раз умел переосмыслить традицию, следуя строго в рамках канона и догматики. Просто ни канон, ни догматика не были ему тесны: он находил глубины новых решений, не оскорбляя привычного чувства, не впадая в ересь. Традиционалист видел в творениях Рублева только традицию. Что, собственно, и подтвердил потом Стоглавый собор.
Философ с кистью в руке старец Андрей недаром был молчальником. Он умел не смущать слабые сердца неосторожным словом. Его словом была его иконопись, которую мы и сегодня только учимся еще читать.
Древнерусская иконография распятого Христа до никонианских времен не знала другой надписи над Иисусом, кроме «ИС ХС» и «Царь славы». Четырехбуквенная аббревиатура «IНЦИ» в России впервые появляется в конце XIVвека[17]. Но как раз с конца XIV столетия аналогичное сокращение Пилатовой надписи (INRI) возникает и в западной иконографии. При этом западноевропейский богомаз вместо титлов (надстрочных знаков сокращения) пользовался, как правило, обыкновенными точками после каждой буквы. Древняя Русь такого способа сокращения имени не знала. Титлосы, или титлы, могли быть самой разной формы и начертания, вплоть до положенных набок восьмерок (знак бесконечности в математике), но пишущий никогда не забывал о них.
Средневековое мышление, как показывает С. С. Аверинцев, стремилось видеть в окружающем мире загадку. Но загадка без разгадки – нонсенс[18]. Зашифровав монограмму, Рублев должен был и подсказать ключ к ней. И он сделал это при помощи стилизованных титлосов – змеек-кронштейнов, которые так удивляли нас своей архитектурной несостоятельностью. Эти змейки, книжные символы премудрости, так похожие на змеек из инициалов приписываемого Рублеву «Евангелия Хитрово»[19], и оказались хранительницами священных буквиц. (Третья титла, общая для всей монограммы, – это, вероятно, длинный горизонтальный прямоугольник – толщина потолочного перекрытия, покоящегося на «змейках».)
Древнерусские книжные инициалы были достаточно хитроумны, чтобы читающий мог вне текста их разгадать. Именно разгадать, потому что в том же Евангелии Хитрово прочитать как буквицу «В» змейку, с которой начинается «От Иоанна Святое Благовествование», без начальной фразы просто невозможно. Равно как и цапля со змеей тоже могут сойти за рисунок на полях, за элемент книжного орнамента, но только не за букву. Так, с самого первого знака, читателю словно сообщалось, что чтение есть труд души и познания. А порой буквенные письмена могли быть и бессмысленными, превращаясь в разновидность орнамента, загадывая смотрящему на икону непосильную загадку, напоминая о непознаваемом. Так что рублевская монограмма, столь простая и строгая в своем знаковом лаконизме, – явление для этой эпохи обычное.
Вот и на рублевской иконе «Воскрешение Лазаря» иконные горки читаются как аббревиатура «ВЛ»: левая иконная горка (вместе с правым контуром фигуры Христа) составляет буквицу «В», правая, в которой изображена пещера с восставшим из гроба Лазарем, – «Л». Но уже начиная с иконы из иконостаса Успенского собора Кирилло-Белозерского монастыря (1492 г., Государственный Русский музей), мы видим, как буквенная семантика начинает распадаться, и даже следы ее вскоре окончательно утрачиваются.
Знаем ли мы другие монограммы самого Рублева?
На миниатюре из «Евангелия Хитрово» в 80-х годах XIV в. художник (считается, что это был молодой Андрей Рублев) нарисовал апостола Матфея в образе ангела с вплетенной в прическу традиционной лентой (см., к примеру, воспроизведение в книге Н. А. Деминой. С. 17). При этом тороки (концы ленты) образуют стилизованную монограмму АНЛ (буквы соединены лигатурой и, хотя лента у ангела голубая, оставлены белыми).
Впрочем, монограммы были частью не только книжной культуры. В. А. Плугин указал мне на греческую монограмму Иоанна Крестителя, обнаруженную им в том же Успенском соборе Владимира. Она составлена по тому же принципу.
Но, может быть, самая счастливая находка (ибо совершенно случайная!) обнаружилась на монете болгарского царя Иоанна Шишмана. Этот монарх в 1371-1393 годах – покровитель того самого Евфимия Тырновского, который установил культ Святой Троицы, провел реформу письменности и так повлиял на Сергия Радонежского, в чью похвалу старец Андрей и писал образ Троицы.
Вот что отмечает Д. С. Лихачев: «Для определения сущности второго южнославянского влияния в России большое значение имело бы выяснение философского смысла проникшей на Русь евфимиевской книжной реформы – реформы принципов перевода с греческого, реформы литературного языка, правописания и графики ...»[20]. А говоря о последователях патриарха Евфимия, ученый останавливается на той особой их пристальности ко всякому книжному элементу, при которой «каждая особенность графики, каждая особенность написания <...> имеет свой смысл. Понять вещь – это правильно ее назвать»[21].
Но как поразительно близка по графическому приему к рублевской монограмме в Троице монограмма Шишмана... «Ш» узнается сразу. «И» читается легко. А вот догадаться, что витой рог справа – это «о» (вторая буква в имени Иоанн), уже не просто.
Сверху – титлос в рублевском духе, а мачты – «Ш» с капителеобразными шрифтовыми засечками. Внизу, под «Ш», – три точки. Символ Святой Троицы или что-то другое?
Видимо, Андрей Рублев загадывал современникам все-таки, как ему могло казаться, не слишком трудную загадку: ведь тот, кто держал в руках болгарскую монетку, должен был правильно прочитать и построенную по тому же принципу монограмму INЦИ.
Д. С. Лихачев в начале 1980-х рассказывал мне, что у него когда-то была медная старообрядческая иконка Троицы, на которой, как и на Зырянской Троице, слово «Сын» было надписано над сидящим одесную ангелом. Но как же быть с тем, что средний ангел написан в традиционных для Христа одеждах? «А как же по-иному он должен был писать Бога Отца, если не в образе Сына?» – удивился Дмитрий Сергеевич.
Действительно, ведь в Евангелии от Иоанна Христос говорит: «Я и Отец – одно» (От Иоанна. 10: 30); «Отец во Мне, и Я в Нем» (От Иоанна. 10: 38); «И все Мое Твое (Отца) и Твое Мое» (От Иоанна. 17: 10); «Видевший Меня видел Отца» (От Иоанна. 14: 9).
Увы, даже годуновский копиист разрушит шрифтовое единство рублевской монограммы, когда от себя добавит двойную обводку колонн и, что еще хуже, пририсует капитель к маленькой колонне, убив этим букву «Ц».
Составляя свою монограмму, Андрей Рублев ориентировался не на западные иконографические новшества, но, обращаясь непосредственно к евангельскому рассказу, использовал опыт византийских и древнерусских лигатур, всю богатейшую традицию иконной и вербальной многомерности.
1983–2013
Впервые опубликовано (краткий вариант) в сб. Красная книга культуры. М. Искусство. 1989.
Более полный текст см. в издании А. Чернов. Хроники изнаночного времени. СПб., 2006, размещенном здесь:
http://chernov-trezin.narod.ru/TitulSlova.htm
С. 339–360
http://subscribe.ru/group/mir-iskusstva-tvorchestva-i-krasotyi/4725759/
Рубрики: | Живопись, (и натюрморты разные) Православие, христианство |
Комментировать | « Пред. запись — К дневнику — След. запись » | Страницы: [1] [Новые] |