Дождь
Непрерывно грохотал гром, заставляя отзываться мучительной дрожью каждую клеточку тела. Небо то и дело озарялось холодными всполохами молний. Тяжелые крупные капли торопливо летели вниз, беспорядочно кружась и беснуясь. Они сталкивались друг с другом и с чересчур громким стуком ударялись в стекло, рассыпаясь на тысячи брызг и продолжая свой неукротимый стремительный полет в бесконечность. И неизвестно, где была эта бесконечность: там, наверху, в темно-сером непрозрачном небе, или внизу, метров на пятьдесят ниже, в черном расплывающемся асфальте.

Улица была пуста, только какая-то промокшая душа торопливо семенила ногами под хрупким миниатюрным зонтиком. Сильный порыв ветра рванул на себя эту ненадежную защиту, выгибая спицы и обдавая несчастного ушатом ледяной воды. Девушка, наблюдавшая за ним из окна высотного дома, мрачно ухмыльнулась.

Обычно она любила такой ливень, любила всем неистовством своей души. Если поднять лицо навстречу каплям, кажется, будто вся эта неудержимая и великолепная в своем могуществе толща воды направлена на тебя, готовая раздавить тебя словно ничтожное насекомое. Ей нравилось чувствовать себя ничтожеством, взявшем на себя смелость встать против стихии... Раньше... не сейчас... Сейчас она была на самом деле раздавлена, и стихия, которая разыгралась в ее глазах, обильно орошая щеки соленым водопадом, была ничуть не шуточней той, настоящей.

Послышался оглушающий раскат грома, от которого даже затрепетали стекла. Где-то далеко внизу одиноко завыла сигнализацией покинутая всеми и захваченная грозой машина. Она тоже была одинока. И не только сейчас, когда в квартире никого не было и ближайший живой человек находился за толстой бетонной стенкой. Она была одинока всегда. Когда она смеялась в компании друзей, когда держалась за чью-то теплую руку – все равно она была одна. Быть может, когда-то она думала иначе... раньше... не сейчас...

Тяжелая депрессивная музыка била по барабанным перепонкам. Такая, какую она обычно слушала. Неужели когда-то она не внушала ничего, кроме тягучих филосовских мыслей? Да, когда-то это было... раньше... не сейчас...

Раньше... не сейчас...
Раньше... не сейчас...

Девушка открыла окно и взобралась с ногами на неширокий подоконник. Закрыв глаза, она замерла, обдаваемая холодными брызгами. Ливень, уже, кажется, достигший своего апогея, все продолжал усиливаться. Зачем все это? Ради чего? Жить, спать, есть, рожать детей, которые тоже будут жить, спать, есть, рожать детей... и так до бесконечности. А потом умереть, все еще по-дурацки цепляясь за жизнь. Если б было, за что цепляться... Зачем эта вечная серая вереница маленьких суетливых ничтожеств, гордо именующих себя людьми? Ради чего? Ради кого? Ради какого-то одного чловека, которого, как ты себе внушаешь, любишь? Что это такое – любовь? И почему от нее до обреченности даже не шаг, а меньше, гораздо меньше...

Девушка встала на подоконнике в полный рост. Обычная девчонка, каких тысячи, если не миллионы в ее городе. Когда-то она тоже мечтала. Мечтала о любви, о прекрасном принце на белом коне. Раньше... не сейчас...

Стена дома отвесно уходила вниз, где-то нереально далеко смыкаясь с землей. Она словно бы не стояла вертикально, а висела, покачиваясь, в воздухе, ускользая из-под ног. По телу пробежала мгновенная ледяная волна страха, голова закружилась. Но в следующую секунду она улыбнулась. Впрочем, мало кто назвал бы эту напряженную гримасу, скривившую ее губы улыбкой. Не все ли равно: пустота снаружи пустота внутри... – подумала и шагнула в бездну.

Ливень благодарно принял ее в свои объятья, закружил в неистовом танце. Время словно бы замерло, и вечность невыносимо медленно проскользала мимо нее, этаж за этажом, окно за окном... В окнах горел свет, и в них тоже кто-то жил... Сердце зависло где-то между пятками и головой, отчаянно стуча. Она подняла руки, словно пытаясь удержаться за воздух, но воздух не захотел задержать ее падение. И она падала в бесконечность.

Страшно, ей было очень страшно, и уже совсем не хотелось умирать...Слишком поздно...

Словно большая и слишком плотная дождевая капля, она разбилась об асфальт и застыла. Она еще была жива, если можно назвать жизнью эту всепоглощающую боль. Две бесконечности – неба и земли – распластали ее тело и теперь ждали. Грозной громадой навис ее родной многоэтажный дом. Но еще грознее надвинулось черное, суровое небо, низвергая все новые и новые потоки воды прямо в ее широко раскрытые глаза, пока из них не исчезла последняя капля жизни...

А далеко-далеко наверху, в пустой квартире с распахнутым окном раздался телефонный звонок. И автоответчик записал нерешительный мальчишеский голос: «Привет, малышка... Я только хотел попросить прощения...»