Все Его ждали, все готовились, и вот Он пришел…

Город словно сошел с ума – такое ликование, такая радость! Осанна! Спаси!..
Они думали: ну наконец-то Ты пришел, ну сколько можно, нестерпимо ведь уже – голод, болезни, оккупация, аннексии, произвол коррумпированных властей, смерть… Мы так устали от всего этого, избавь нас, ты наш Спаситель, освободитель, Ты наш Царь!.. Никаких сомнений, теперь мы точно знаем, что это Ты. Вон мрачный Лазарь выглядывает из-за Твоей спины – живехонек и здоровехонек, а неделю назад мы его хоронили…

Он молчал и, щурясь от солнца, смотрел на народ ласковыми любящими глазами, смотрел кротко, как ребенок, а взгляд доставал до дна души каждого.
"Милые мои, бедные, измученные… Не того вы хотите, не та свобода вам нужна, которой вы жаждете. Я дам вам настоящую, но захотите ли вы ее?.."

Восторженные крики неслись высоко-высоко в небо и там таяли, исчезали. Уши осленка розовели, подсвеченные апрельским солнцем, копытца глухо постукивали по пальмовым листьям…

Он пришел к нам.
Пришел затем, чтобы быть преданным, униженным, избитым, оплеванным и распятым нами.

"Ты дал нам свободу воспарять в Небеса и делаться богами? И что нам с того? А можно чего-нибудь попроще, ведь по настоящему-то мы хотим лишний кусок хлеба, лишнее пальтишко, груду ржавого железа на колесиках… Ну а попраздновать, покричать и поскакать – это мы завсегда готовы…

Осанна!
Благословен грядый во имя Господне!

Здравствуйте.
Всех – с Крещением!

В храме было, как всегда, – на литургии во время Причастия толпы народа, жаждущего набрать побольше благодати в бутыли и баклаги, наперли так, что почти снесли столик с запивкой. Непривычно тихие, со сложенными на груди крестообразно лапками, напуганные крещенской людской стихией дети сбились в кучку, как стайка ангелочков, и беззащитно смотрели на меня снизу вверх треугольными глазами.

А стремящаяся к духовной жизни толпа была в этом году как-то особенно напориста, агрессивна и ожесточенно перла, доведенная, думаю, пьяными попами на 600-х мерседесах, брегетами и происками голубых епископов.

Катехизировать или миссионерить было напрасно, угроза назревала нешуточная, и я, поставив Таню Маленькую разливать запивку, мысленно попрощалась с вежливостью, а затем с криком: "Простите Христа ради!" ринулась в самую гущу, как в иордань, и стала продираться ко входу, тесня и расталкивая локтями народ божий и наступая всем на ноги. Благодаря нешуточной массе мне это удалось, и входную дверь мы накрепко закрыли на ключ. Так и стояла я там, у входной двери, каменной плотиной и впускала людей в храм, к вожделенной святой воде небольшими порциями.

Сила крещенской толпы была невероятна! "Вот же какие у нас люди! – с восхищением думала я, впуская очередную партию. – Эту бы силу, этот напор на рабочих местах проявить – да экономика нашей страны взлетела бы так, что в магазинах за покупку не брали деньги, а еще приплачивали бы покупателям..."

Но тут даже моя внушительная комплекция была несколько раз отброшена от дверей, спаси Господи, что не уронена.

Несмотря на мороз молодые миссионеры все-таки ходили на улице вдоль очереди, согревая людей пламенным благовестием и раздавая листовки.

Часам к двум сила толпы обмякла, и люди стали доброжелательней. А я смогла подумать об обязанностях – что и как говорить людям, которые приходят в храм два раза в год. Но ничего не могла придумать, ну никак, и решила: посмотрю, как о. Димитрий с народом разговаривает, вдохновлюсь, может. Тут протиснулся ко мне о. Димитрий и говорит: о ужас... О ужас, говорит, я не знаю, что рассказывать людям. Я ему сказала: идите молиться, батюшка, скорее, а то у меня тоже кризис жанра. Он скрылся, потом пришел и говорит: надо пообедать. Пообедали. И дело потекло!:)

Текли люди, текла святая вода, текла беседа... И оказалось, что все хорошо, светло и благостно, как и всегда.