ЛЕВОН НЕРСЕСЯН - старший научный сотрудник Государственной Третьяковской Галереи

 

Где должны храниться иконы?

 

В начале декабря одна из старейших икон из собрания Русского музея – "Богоматерь Одигитрия Торопецкая" XII-XIV веков, – была перевезена на временное хранение в церковь, где верующие получили возможность ей поклониться. В течение полугода она будет находиться в новом храме в элитном подмосковном поселке "Княжье озеро". Сотрудники музея выступали против выноса иконы, утверждая, что она может в буквальном смысле слова рассыпаться, однако настоять на своем им так и не удалось. Действительно ли "Богоматерь Одигитрия" оказалась под угрозой? Есть ли шанс, что вслед за нею в церкви перенесут и другие древние иконы из государственных собраний? Кем и на каких основаниях принимаются такие решения? Кому должны принадлежать произведения древнерусской живописи – музеям или церкви? На эти и другие вопросы читателей Ленты.Ру ответил старший научный сотрудник Государственной Третьяковской галереи Левон Нерсесян.

Орфография и пунктуация авторов вопросов сохранены.

.

Илья [07.12 17:03]

Левон, здравствуйте,

Может быть, отдать все иконы церкви? В конце-концов, это их собственность, иногда неправомерно изъятая.

Знаете, призыв к реституции мне не кажется таким уж разумным и справедливым, а главное – подходящим на все случаи жизни. Например, если речь идет о возвращении материальных ценностей их прежним владельцам, то стоит, прежде всего, решить, до какого предела целесообразно двигаться "в глубь веков". А то, неровен час, дойдем до того, что ваши дачные шесть соток придется вернуть родственникам того человека эпохи неолита, на чьем захоронении вы сейчас выращиваете кабачки.

Что касается собственно церковной собственности, стоит вспомнить, что екатерининские реформы второй половины 18-го века уже предполагали – до известной степени – ее передачу государству. Понятно, что в конкретных документах того времени речь не шла об иконах. Речь шла все-таки о землях, церковных зданиях, то есть, прежде всего, о недвижимом имуществе. Но сути это не меняет: реформы эти означали, что понятие церковной собственности заменялось понятием собственности государственной. Поэтому считать именно 1917 год той датой, с которой началось "изъятие" собственности у Церкви, явно не стоит.

Комментарии к этим екатерининским законам – дело историка этого времени, который в этих реформах специально разбирался и знает, как их толковать, но, в любом случае, использовать однозначную формулировку "церковная собственность", говоря о ситуации до 1917 года, мы не можем.

Что касается последующих событий, то мы можем называть их неправомерным изъятием, но, опять же, какую именно правомерность мы имеем в виду? После 1917 года понятие "церковной собственности" уже точно не существовало ни в каком виде, все было национализировано и государство распоряжалось своей собственностью так, как считало нужным. При этом я совершенно не хочу сказать, что екатерининские реформы были безупречными, или что большевики действовали хорошо и правильно. Я просто хочу объяснить гражданам, что вести разговор на "юридическом поле", разговаривать об имуществе и о том, кому оно принадлежит, - это совсем не такой простой путь, как может показаться на первый взгляд. Многие говорят: "Давайте мы не будем касаться вопросов идеологии, а просто посмотрим, чья это собственность и отдадим ее законному владельцу". Но этого "простого решения" в действительности не существует, поскольку в разное время ситуация выглядела по-разному – не говоря уже о том, что сейчас и храмы, и находящиеся в них иконы – так же, как и иконы, находящиеся в музеях, продолжают оставаться собственностью государственной (я специально это акцентирую для тех людей, для которых выражение "общенациональное достояние" - пустой звук).

 

marina [07.12 20:08]

А что в отношении иконы Владимирской Божьей Матери, иконы написанной самим Лукой, ведь к примеру Кикосская Богоматерь на Кипре хранится в монастыре Кикос. Действительно,возможно уже пришло время когда христианские святыни должны обрести свое истинное предназначение и обитель - пора меняться местами, прекрасную копию из Владимира перевезти в Москву, а бесценный оригинал вернуть церкви и всем верующим.

 

Про Евангелиста Луку как автора Владимирской иконы Божьей Матери мы разговаривать, с вашего позволения, не станем. Эта икона – произведение византийской живописи начала 12-го века, с этим согласны все исследователи и весь цивилизованный мир.

А вот предложение поменять местами оригинал и копию воображение поражает. И, прежде всего, потому, что исходит от человека, видимо, полагающего себя верующим.

Отношение музейщика к древности понятно и естественно. Это отношение профессионала, ученого и хранителя к предмету искусства и истории. Цель музейщика – сохранить, сберечь, спасти и передать потомкам драгоценное свидетельство культуры их предков. Музейщик хранит именно оригинал, имеющий историческую ценность.

Но для верующего человека значение должна иметь не именно эта драгоценная доска, а то, что за ней стоит. Если ценность представляет именно эта доска – не идолопоклонство ли это?

Что касается чудотворных свойств иконы, то наши предшественники полагали, что, по вере нашей, чудотворные свойства подлинника полностью переходят на копию. Если этого не происходит, причину нужно искать в сердцах и головах людей, а не в музеях.

Что касается Кикосской иконы, которая хранится в монастыре Кикос на Кипре – да, это так. Еще могу сообщить вам, что в Греции сотни и тысячи древних икон хранятся в музеях. Мы и в России знаем многие примеры того, когда почитаемые иконы и в настоящее время находятся именно в храмах. Скажем, почти такая же древняя, как Владимирская, Федоровская икона Божьей матери середины 13 века стоит в Богоявленском монастыре в Костроме. Хорошо ли это для иконы - это отдельный вопрос. Но это означает, что на прецеденты ссылаться так же бессмысленно, как на понятие "собственности". И здесь все тоже бывает по-разному.

 

Алескандр [07.12 18:03]

1. Ваше вероисповедание?

2. Почему вообще встает вопрос "Где должны храниться иконы?"

3. В шапке задан вопрос "Кому должны принадлежать произведения древнерусской живописи – музеям или церкви?" - Произведения древнерусской живописи должны храниться в музеях, а иконы писались для молитвы, для храмов. Согласитесь ли вы с тем, что продолжая выставлять Святые Лики "под стеклом" для праздного любования, Третьяковская галерея наносит больше вреда душе человека, обесценивая и воспитывая в посетителях праздное отношение к Святым вещам? Если нет, то почему?

4. На сколько пострадает бюджет галереи, если вдруг все иконы будут переданы Русской Православной Церкви?

1. Вообще, это довольно частный вопрос, не имеющий прямого отношения к моей профессиональной деятельности. Но я достаточно долго прожил в СССР, чтобы помнить, что только хирург-коммунист может правильно удалить аденоиды. Некоторые вещи в нашей стране неистребимы, вы не находите?

Я христианин. По крещению я принадлежу к армяно-григорианской равноапостольной церкви, по своим теперешним убеждениям я – экуменист. Чадом Русской православной церкви Московского Патриархата не являюсь. Но из этого нельзя сделать автоматический вывод, что я не могу или не имею права заниматься русскими православными иконами. Можно заниматься итальянской живописью эпохи треченто, не будучи католиком, можно изучать и понимать музыку Баха, не будучи лютеранином. Та сумма исходных знаний, которая необходима для изучения древнерусской живописи, вполне доступна любому цивилизованному человеку. И, безусловно, профессионально изучая русскую православную икону, я знаю все то, что касается как теоретической стороны вопроса (то есть, православного учения об образе), так и практики богослужебного и внебогослужебного использования икон.

2. Честно сказать, я не знаю, почему встает этот вопрос. Во всем христианском мире некоторые иконы хранят в монастырях и храмах, некоторые – в музеях, и такое положение вещей не вызывает ни у кого никаких затруднений.

Автор вопроса, как я понимаю, недоволен тем, что иконы хранят в музеях. Ну, а меня как искусствоведа и музейщика не устраивает, что Федоровская икона Богоматери находится в действующем храме. Меня не устраивает то, что иконостас, написанный в мастерской Андрея Рублева и Даниила Черного, находится в действующем Троицком Соборе Троице-Сергиевой лавры и страдает от перепадов температурно-влажностного режима. Я, конечно, предпочел бы, чтобы они находились в музейных условиях, в идеальном климате запасника, под наблюдением специалистов. Но я не считаю возможным ставить вопрос об их передаче из Троицкого собора в музей, просто потому, что я понимаю, что такой вопрос нарушит существующее сейчас хрупкое равновесие.

Я сторонник статус-кво. В результате объективных исторических процессов одни иконы оказались в храмах, другие – в музеях. На сегодняшний день, по-моему, целесообразнее и полезнее всего "законсервировать" существующую ситуацию.

3. Иконы писались для храмов и для молитвы, но их историческая судьба весьма сложна, и пути, которыми они являют свое духовное содержание, тоже весьма разнообразны. Давайте, я даже переформулирую этот вопрос, потому что в такой формулировке я его тоже часто встречал: для кого Андрей Рублев писал свою "Троицу", неужели он писал для музея?

Понятно, что Андрей Рублев писал эту икону не для музея. Создавая ее (как, впрочем и любую другую икону), он естественно знал, что она будет стоять во вполне определенном месте, в конкретном действующем храме и, находясь там, будет принимать участие в богослужении – в той мере и в той форме, в какой это было принято в его время. Но я полагаю, что он (если мы вообще можем пытаться реконструировать то, о чем думал Андрей Рублев) вряд ли специально думал о том, какие именно богослужебные действия перед ней будут совершаться, как к ней будут прикладываться, или возжигать перед ней свечи и лампады. Ибо это не более чем исторически сложившиеся ритуалы. Когда Рублев писал свою "Троицу", он, если верить современникам и более поздним свидетельствам (например, принадлежащим преподобному Иосифу Волоцкому), "умом своим возносился от видимого образа к невидимому первообразу". Он занимался тем, что на современном богословском языке называется духовным созерцанием и молитвенным общением с Первообразом – то есть тем, для чего икона, собственно, и предназначена – согласно учению святых отцов и постановлениям Седьмого Вселенского собора.

В процессе своей исторической жизни – и в том числе богослужебного использования – то, что написал на своей иконе Андрей Рублев, бесследно исчезло. Оно сначала потемнело, потом было несколько раз записано, потом закрыто окладом, и никакой видимой опоры для духовного созерцания более не представляло. Начиная с какого-то времени, с помощью этой иконы можно было осуществлять только ритуальные функции, а вот свою главную духовную функцию, ради которой, думаю, Андрей Рублев ее и создавал, она выполнять перестала. И только после того, как икона попала в музей и была расчищена, после того, как нам было явлено то, что уцелело от подлинной живописи Рублева, эта главная духовная функция была ей возвращена. И исполнять ее она будет всегда, в любых условиях – до тех пор, пока не рассыплется в прах. Независимо от того, в витрине какой формы и на стене какого здания эта икона висит. Остальное зависит от того человека, который на нее смотрит.

И я не знаю, что наносит душе больший вред – "праздное любование" иконой или почти языческое ее почитание, ее обожествление, которое характерно для очень многих людей, полагающих носителями православного благочестия, и которое, с моей точки зрения, значительно больше противоречит исходному замыслу Андрея Рублева, чем нахождение его икон в музеях.

Рассуждения о "праздном любовании" и "вреде для человеческой души" вообще представляются мне большим искушением. Надобен громадный духовный опыт и прозорливость истинного святого для того, чтобы заглянуть в душу каждого стоящего перед Святым Ликом в музее, и оценить, "праздно" он любуется иконой или переживает в этот момент духовное очищение. Приборов для таких измерений в нашем распоряжении, к счастью, не имеется. Насколько мне известно, их нет и у РПЦ МП…

4. Этот вопрос свидетельствует о некотором, простите, одичании наших с вами сограждан. Вы что же, всерьез полагаете, что у людей не может быть иных мотивов поведения, кроме материальной заинтересованности? Плохо ваше дело, в таком случае…

Да будет известно человеку, задавшему этот вопрос, что музей – это государственное учреждение. Сотрудники музея – это государственные служащие, получающие фиксированную – и поверьте, крайне небольшую – зарплату. Никаких доходов из своей деятельности музей по определению не извлекает.

Стоимость билетов на выставки, постоянную экспозицию, лекции, другие мероприятия не покрывает даже сотой доли музейных расходов. И изъятие какой бы то ни было части экспозиции на благосостоянии музейных работников не отразится никак. Возможно, автор вопроса исходит из того, что благосостояние церковного прихода напрямую зависит от хранящейся в приходе святыни? Уверяю вас, тут действует совершенно иной принцип.

 

Сергей Сердюков [08.12 12:04]

Левон здравствуйте.

А не кажется ли Вам, что сама постановка вопроса неправомерна? Как произведение искусства, иконы можно рассматривать в самую последнюю очередь. Это Святыня, и место иконам-в Храме или домашнем иконостасе. А Вы ничего не слышали о самообновлении икон? Что касается "...может в буквальном смысле слова рассыпаться...",так рассыпаться она сможет только, если на то будет воля Господа. Интересно, а Вы слышали что нибудь об истории иконы "Иверской" Божией Матери?

О самообновлении икон я, безусловно, слышал. Аргумент не новый…

Я могу смотреть на это дело и как специалист, и как человек верующий.

Вера моя, несомненно, слаба. Признаю это со смирением. Уверен, что автор вопроса, поскользнувшись и сломав, оборони Бог, ногу, не вызовет карету "Скорой помощи", а предаст дело в руки Всевышнего в твердом убеждении, что "само срастется", если будет на то Его воля. С сожалением констатирую, что я в подобном случае наберу 03…

Но это – лирика.

Скажем так – я считаю, что в большинстве случаев так называемое "самообновление икон" – это грубая и откровенная фальсификация, поверхностное поновление, осуществляемое теми людьми, которые в данный момент иконой распоряжаются. Потом такое поновление выдают за чудо. Это нормальная и вполне традиционная практика фальсификации чудес, которая существовала в церкви во все времена, и я не думаю, что сейчас положение дел существенно изменилось.

Это не значит, что я не допускаю Божественного вмешательства в судьбу того или иного предмета, в том числе и иконы. Допускаю, но ожидание такого чудесного вмешательства, с моей точки зрения, есть нарушение заповеди "Не искушай Господа Бога своего". Если мы действительно ценим предмет, мы должны вести себя соответствующим образом и делать все, чтобы его сохранить. Доверие к Богу и стремление понять Его волю не означают автоматического "выключения" воли человеческой. Между прочим, православный человек – в отличие, например, от кальвиниста, верящего в абсолютное предопределение – должен стремиться как раз к тому, чтобы его воля пришла в согласие с Божественной.

И если те иконы, которые сейчас находятся в музеях, выдержали многовековое "использование по назначению", не истлели в храмовых рухлядных, не были полностью счищены при варварских поновлениях, и, в конце концов, пережили большевистские погромы – значит, на то была Божья воля. И с ней оказалась согласна воля тех людей, которые эти иконы от большевистских погромов спасали. А еще Божья воля была на то, чтобы их, наконец, раскрыли и расчистили, явив всему миру – в эпоху атеистического безумия! – образ совершенной духовной красоты и свидетельство об Истине.

Ну, а если Господь допустит, чтобы сейчас все эти иконы погибли или были замазаны невежественными поновителями, которые будут выдавать дело своих рук за "чудесное самообновление" (а все идет именно к тому!) – это будет означать, что мы уже испортились настолько, что больше не заслуживаем ни Истины, ни красоты.

И еще одно. Я бы вообще не стал проводить жесткую границу между иконой и произведением искусства, тем более, что автор вопроса, употребляя словосочетание "произведение искусства", вкладывает в него отчетливую отрицательную коннотацию. Произведение искусства в его понимании – это нечто второстепенное, малозначимое, то, что является просто неким "украшением жизни", в отличие от святыни, имеющей особое "высокое предназначение". На самом деле, это разделение мнимое и демагогическое, потому что любое подлинное произведение искусства создается человеком, которого, так или иначе, вдохновляет Бог. Творческий дар – это дар Святого Духа, и поэтому каждое подлинное произведение искусства, которое никогда не являлось иконой и не задумывалось как икона (те же пейзажи Левитана, например), так или иначе, несет в себе отпечаток высшей духовной реальности.

С другой стороны, рассматривать икону исключительно как богослужебный предмет или даже как реликвию тоже неправильно. Икона создавалась средствами искусства, и именно с их помощью она и должна была выполнять свое высокое предназначение – то самое, о котором уже шла речь в ответе на предыдущий вопрос.

 

Наталья Дмитриевна [09.12 00:40]

На сайте Церкви Григория Неокесарийского в Дербицах я прочитала об этой замечательной церкви. Так вот там пишется о том,что большевики с утра до ночи вывозили и вывозили ценности церкви. И есть там такое замечание,что есть иконы в Третьяковской Галлерее из этой церкви, которые никогда не выставлялись в ее залах,а так и хранятся в запаснике. Если это так (а я не могу не верить церковному сайту),то я тоже присоединяюсь к тем,кто ратует за передачу икон церквям. А вы так не считаете?

Я так не считаю. Любой музей устроен таким образом, что часть произведений, хранящихся в нем, выставляется, а часть находится в запасниках. Сделать иначе невозможно. Никакой музей в мире не может иметь достаточных экспозиционных площадей, чтобы продемонстрировать все свое собрание. Музеи по-разному выходят из таких ситуаций, потому что они все-таки сильно заинтересованы в том, чтобы показать как можно больше из того, что они хранят. Иконы или картины сменяют друг друга на постоянной экспозиции, или принимают участие в более или менее регулярных выставках.

Но существуют и другие соображения. Очень многие из икон, которые в настоящее время хранятся в запасниках, либо не еще отреставрированы (а процесс этот исключительно долгий и трудоемкий), либо никогда не будут приведены в то состояние, которое позволит их экспонировать. Только это не имеет ничего общего с уже изрядно поднадоевшими воплями о том, что иконы "гниют в запасниках" вместо того, чтобы услаждать взоры верующих в храмах. Если музейные сотрудники принимают решение, что реставрация иконы невозможна, а возможна только ее консервация, то это решение, как правило, осмысленно и взвешено. И памятников, в отношении которых такое решение может быть принято, довольно много. Реставраторы не всесильны. А мы в последнее время все чаще сталкиваемся с характерным, обывательско-потребительским отношением к реставратору как к некому обслуживающему персоналу, который должен все быстренько сделать "в лучшем виде".

Быстренько не получается. А очень часто – не получается вообще никак. Потому что очень многие, существующие на сегодняшний день методы реставрационного вмешательства, в определенных случаях могут нанести еще больший вред ветхому произведению. А других пока не придумали и вряд ли придумают в ближайшее время. Ну, не держится "заплата" на "ветхом рубище" - да еще, к тому же, оторвавшись, может увлечь за собой его остатки. Если мы вобьем в доску железную скобу, чтобы стянуть трещину, то скоба, вбитая в ветхую древесину, вызовет новые трещины. Если мы под рассыпающийся левкас подведем новый реставрационный грунт, то он, взаимодействуя и соприкасаясь с ветхим левкасом, спровоцирует его дальнейшее разрушение. И так далее.

Прошу заметить, что я – не профессиональный реставратор, а просто музейный сотрудник с большим опытом. Разумеется, реставраторы могут прокомментировать ваш вопрос подробнее, с более конкретными примерами. Но в одном могу вас уверить: иконы в запасниках отнюдь не "гниют".

В запасниках Третьяковской галереи на протяжении многих лет поддерживается температура +18 градусов и относительная влажность около 60 процентов. Это климатические стандарты, признанные оптимальными для сохранения произведений темперной живописи, написанных на деревянной основе. И только в таких условиях разрушение – если его не удается остановить – будет идти достаточно медленно. Я бы даже мог сказать, что такое хранение (именно его реставраторы называют "консервацией") осуществляется в надежде на появление новых реставрационных методов, которые позволят улучшить ситуацию, но, положа руку на сердце, скажу, что надежда эта весьма ничтожна. И что в таком случае делать? Пусть те, кто задают музейщикам подобные вопросы, попробуют, для начала, решить их для себя сами. Что лучше – сохранять неопределенно долгое время безнадежно "больную" икону "под спудом", или вынести ее наружу, чтобы через несколько лет "правильного использования" она превратилась в прах? Не знаю как вы, но я бы не решился бы подписать такой иконе смертный приговор. Никто не давал мне и вам право уничтожать то, что пришло к нам через века. И я надеюсь, что многие люди разделяют эту точку зрения.

Между прочим, у нас, помимо икон, существуют еще и древние рукописи, украшенные миниатюрами, которые тоже в свое время создавались для храмов. Они вообще выставляются крайне редко. Большинство не выставляется никогда. Даже для исследователей доступ к ним очень сильно ограничен – так, например, ученый с мировым именем, который писал соответствующую главу в новой "Истории русского искусства", так и не получил доступа к Остромирову Евангелию. Вместо рукописи ему (точнее, ей) предложили очень качественные цифровые фотографии миниатюр. Справедливо полагая, что книги такой древности, ценности, а главное – ветхости, лучше вообще не открывать, а если и открывать, то не чаще, чем раз в сто лет.

Впрочем, автору вопроса такое решение, вероятно, покажется несправедливым. Автор, вероятно, полагает, что нам нужно вернуть все рукописи в те храмы, для которых они были созданы, и использовать их при богослужении до тех пор, пока они не рассыплются. В конце концов, это все тоже "предметы культа" и бывшая "церковная собственность"…

 

Виктор Солкин [08.12 00:05]

Уважаемый Левон,

хочу Вас поблагодарить за Вашу принципиальную и профессиональную позицию относительно иконы из собрания Русского музея, так же, как и за позицию, спасшую некогда "Троицу". Вопросы:

1. Какие меры необходимы современному музею на законодательном уровне для того, чтобы предотвратить намеренное уничтожение древнейших памятников русского искусства руками тех, кто готов за это щедро платить? Существуют ли прецеденты по борьбе с подобными явлениями на Западе?

2. Каковы были обстоятельства реставрационного совета, который принял невероятное по своему непрофессионализму решение о передаче иконы XII-XIV века на полгода в частные руки? Если можно, о последнем - поподробнее.

С уважением,

Виктор Солкин

 

1. О прецедентах борьбы с подобными явлениями на Западе я ничего не знаю, но подозреваю, что современный уровень европейской и мировой цивилизации просто не предполагает такого рода требований. Я не могу себе представить, чтобы какое-то частное лицо для любых своих нужд, в том числе религиозных, могло бы истребовать из музейного хранения какое-либо произведение искусства и получить его в свое распоряжение. Может быть, такие прецеденты и существовали, но мне о них ничего не известно.

Что касается законодательства, которое необходимо современным русским музеям… Проблема в том, что на законодательном уровне у нас, как это часто бывает, все обстоит совершенно благополучно – по крайней мере, пока еще не появился пресловутый закон о реституции церковной собственности, которым нам всем уже давно угрожают. Все, что находится в музеях, по закону является государственной собственностью. Музею делегированы права по сохранению этой собственности и, само собой разумеется, – ответственность за ее сохранность. На практике это означает, что никакое использование хранящихся в музеях памятников истории и культуры без санкции музея невозможно. Кроме того, установлен определенный порядок, в соответствии с которым такая санкция выдается – например, никакая икона или картина не может отправиться на выставку без предварительного разрешения реставрационного совета и личной подписи хранителя (или заменяющей его музейной комиссии).

Для того чтобы все происходило именно так, а не иначе, существует вполне солидная законодательная база. К сожалению, вопрос тут не в наличии или отсутствии нужных законов, а в том, что любой отечественный закон, даже очень хороший, у нас можно легко обойти – если кто-то будет лично в этом заинтересован.

Именно это и произошло в случае с Торопецкой иконой Богоматери Одигитрии. Даже в самом исходном распоряжении Министерства – подготовить икону к выдаче (а не рассмотреть такую возможность) – присутствует вполне отчетливое пренебрежение к легитимным процедурам. Которое, собственно, и возобладало в дальнейшем.

Разумеется, мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем, о чем беседовал министр культуры Авдеев с директором Русского музея и другими музейными начальниками. Но о том, как угрожали сотрудникам древнерусского отдела, которые были категорически против выдачи, мы кое-что уже слышали. Правда, я не думаю, что они решатся свидетельствовать об этом публично – например, в суде. Хотя, на мой взгляд – стоило бы.

Однако в нашем распоряжении есть стенограмма заседания реставрационной комиссии музея, из которой очевидно, что все сотрудники в один голос говорили, что состояние иконы угрожающее, что транспортировка ее невозможна, а потом, тем не менее, вдруг согласились подписать выдачу. Неужели, состояние иконы так сильно улучшилось за время заседания? Или все-таки дело в том, что все решения принимались заранее, а людям просто дали возможность высказаться – для того, чтобы соблюсти видимость "легитимной процедуры"?

К сожалению, двух мнений о произошедшем быть не может. Музейным сотрудникам просто-напросто "выкрутили руки". Крайне прискорбно, что такое решение вопросов становится привычной практикой.

 

Владислав Скороходов [09.12 10:25]

Здравствуйте, Левон.

Вопросы:

1. Каким физическим или химическим воздействиям подвергаются иконы (неважно насколько известные и культовые)находящиеся в храмах сейчас, каким воздействиям подвергались ранее в 14-17 веках и какие меры принимаются для ограждения от этих воздействий в музеях?

2. Есть ли примеры о невозможности реставраций каких-либо икон, когда можно говорить о том что мы потеряли наше национальное сокровище, и наши потомки, неважно какого вероисповедания, могут увидеть только копии.

Я бы не стал проводить какой-то специальной разницы между тем, что было в 14-17 веках, и тем, что происходит в современной церковной практике. Проблема в том, что иконы, как и люди, стареют. То, что прежде они переносили более или менее успешно, по прошествии некоторого времени становится для них губительным.

Есть еще один важный момент. В храмах иконы находились под защитным слоем олифы, к которому впоследствии могло прибавляться несколько слоев записи, в свою очередь покрывавшихся олифой. Олифа темнела и уплотнялась, и икона, в конечном счете, превращалась в черную доску, закрытую окладом. Тем не менее, эти слои записей и олифы до известной степени защищали первоначальный красочный слой, который после расчистки открыт всем внешним воздействиям. Если мы хотим видеть древние иконы именно в том виде, какой они получили после реставрации, а не черные доски, закрытые окладами, нам лучше все-таки сохранять их в музеях.

Главный вид агрессивного внешнего воздействия, которому икона подвергается в храме, – это перепады температуры и влажности. В музеях этого нет, потому что там искусственно поддерживается стабильный климат.

Примеры невозможности реставрации есть – и я уже говорил об этом достаточно подробно. К сожалению, с течением времени число подобных примеров будет только увеличиваться. Именно поэтому мне кажется таким важным продлить срок жизни наших "национальных сокровищ".

 

Виктор [09.12 15:16]

Скажите, а есть ли официальные документы, регламентирующие передачу церкви икон, находящихся в ветхом состоянии и представляющих большую культурную ценность? Изучается ли при этом вопрос, где и в чьей собственности находились иконы до 1917 года?

Я не занимался историей музейного законодательства и вряд ли могу дать полноценный комментарий, тем более говорить о каких-то конкретных документах. Я могу объяснить только общие принципы. Мне известно, что еще до 1917 года существовала вполне распространенная практика помещать в музеи ценные и ветхие церковные предметы. Если исключить те ветхие иконы, которые церковные служители сами продавали коллекционерам и перекупщикам, то, в первую очередь, речь шла о церковных музеях – так называемых епархиальных древлехранилищах, которые были организованы именно с этой целью и которых накануне октябрьского переворота было более 40. Но иконы могли помещать и в государственные музеи, например, в Русский музей в Санкт-Петербурге (Музей Александра ΙΙI), куда некоторые памятники передавались непосредственно по государственному распоряжению. Я думаю, что до 1917 года государство исходило из того, что эти памятники находятся в его собственности, как и все остальное церковное имущество, и оно вправе им распоряжаться. Именно поэтому, например, Николай ΙΙ своим личным распоряжением передал значительное количество ветхих икон из Покровского монастыря в Суздале в Русский музей.

Что касается того, как происходила передача икон после 1917 года, то здесь, конечно, все обстоит далеко не так "мирно". Что, впрочем, неудивительно – мы не случайно считаем большевистскую власть богоборческой и обвиняем ее в том, что она пыталась уничтожить не только русское государство, но и русскую духовную культуру. И то, что под это уничтожение подводилась некая "документальная база" – государственные указы и распоряжения об изъятии и тому подобное – для нас сейчас не столь важно.

Важно то, кто и как противостоял этому уничтожению. Существовавшая еще в дореволюционное время практика передачи икон в музеи, к которой в этот непростой момент обратились деятели культуры, была для этих икон единственным спасением. И для того, чтобы настаивать на такой передаче в условиях новой власти требовалась иногда недюжинная смелость. Однако я полагаю, что даже если бы события шли "естественным путем", многие иконы все равно рано или поздно оказались бы в музеях – причем, не исключено, что их было бы намного больше, чем сейчас – просто потому, что их больше сохранилось бы.

<span style="font-family: &a