«Господи, как же хорошо! А теперь - в душ!»- Арсений зашел в номер, довольно улыбаясь, и сбросил куртку прямо на пол.
День сегодня выдался на удивление солнечный и теплый, так что он просто не смог усидеть в душном гостиничном номере и с утра пошел на прогулку. Осень уже вступила в свои права, деревья окрасились во множество теплых оттенков, и свет, проскальзывая сквозь их листья, исполнял свой странный, пугающе-безумный танец на покрытой редкой травой земле и редких прохожих. Ветер играл с яркой листвой, выплетая из нее причудливые узоры или, желая пошалить, бросал ее в лица людям. Утром в воскресение на улицах было довольно пустынно, и Арсений получил истинное наслаждение от прогулки по парку, специально уйдя подальше от асфальтированных дорожек. Он вообще часто ловил себя на мысли, что любит одиночество, особенно после неожиданно приобретенной известности, когда каждый поход по улице сопровождался парой автографов.
В душе кто-то был, о чем любезно сообщал шум воды, слышимый из-за двери. Взгляд автоматически метнулся к дорогим часам на руке, подарку отца: 12.30. «Значит, это, скорее всего, Дан, потому что Раду собирался встретиться с кем-то в полдень. Интересно, с кем?»- размышляя таким образом, он сел на свою кровать, одновременно потянувшись к бутылке с минералкой, которая валялась где-то на полу. Затем, откинувшись на жесткую гостиничную подушку и полоща рот водой, обвел взглядом комнату. Небольшая, но довольно свободная, оформленная в песочных тонах. Одно большое окно, чуть прикрытое золотистыми шторами. Из мебели в номере лишь три кровати, три маленьких столика и большое прямоугольное зеркало на стене в деревянной раме. Более чем скупо, но в любом случае они здесь не жить собираются, а лишь переночевать две ночи.
Неожиданно его взгляд привлекла лежащая на кровати Дана довольно толстая папка, сделанная из простого картона, уже изрядно потертого в нескольких местах. Арсений, скорее всего, даже не заметил бы ее, сливающуюся цветом с обстановкой комнаты, если бы не ярко-алая шелковая лента, перехватывающая ее наискосок. С секунду посомневавшись, он поднялся с кровати и осторожно взял ее.
Немногие знали, что Дан очень любит, а главное, хорошо умеет рисовать. В его дорожной сумке сменяли друг друга вещи, появлялись разные мелкие безделушки и сувенирчики, исчезали, выкидывались и покупались какие-то книги, но там всегда можно было найти папку для рисунков и пять простых карандашей самых разных фирм и типов мягкости. Рисовал он очень часто: во время переездов и перелетов, дождливыми вечерами в гостиничных номерах, а иногда даже доставал папку, сидя в каком-нибудь кафе или ресторане. Но он никогда и никому не показывал своих рисунков, ровно как и никогда не оставлял папку без присмотра.
Именно поэтому Арсений не смог перебороть любопытства и, прислонившись к подоконнику и чуть поправив штору, чтобы солнечный свет падал точно на папку, раскрыл ее. И увидел себя. Рисунок еще не был закончен, но уже поражал своей реалистичностью. Это было сегодня утром, момент, когда он уже собирался уходить и одевался. Пустые стены, одинокая дверь, взгляд, остановленный на руке, застегивающей куртку. И в наклоне головы, глазах, общей позе сквозило…одиночество. И даже не само одиночество, а упоение им, граничащее с упоением свободой. «Странно, именно так я сегодня себя и чувствовал… А еще я думал, что никого не разбудил».
На следующем листе был изображен Раду, улыбающийся как-то бесшабашно, совсем по-детски, развалившийся на диване и с интересом смотрящий мультики. Здесь было веселье и непосредственность. Потом шел автопортрет: Дан сидит на кровати в своей квартирке, прислонившись спиной к подушке и положив папку на колени, а напротив - огромное зеркало, в котором это все отражается. Он рисует, спокойно, с каплей вдохновения и азарта, который выдают его горящие глаза. Умиротворение и увлеченность. Затем Раду, изображенный крупным планом - только голова, шея и руки. Еще сонный и встрепанный после сна, в своем любимом сером халате, греющий в руках кружку с кофе. Спокойствие и защищенность. Дальше шла совершенно незнакомая девушка, которую Дан заметил в каком-то кафе. Волнение, беспокойство. Снова Арсений, Раду, какие-то незнакомые люди… И в каждом портрете, в каждой зарисовке ярко видны самые различные чувства: ожидание, нежность, страдание, счастье, ненависть, лицемерие, жадность… Последней была изображена нищая старуха, быстро уводящая с глаз людей маленького искалеченного ребенка, одетого в какие-то лохмотья. Гордость и страх. Арсений помнил эту старуху, которую ребята видели на улице какого-то небольшого городка, где были с концертом. Дан рисовал великолепно, передавая все чувства людей в запечатленный им момент.
Он уже собирался закрыть папку, но неожиданно заметил еще один листок с карандашными штрихами, едва видневшийся из-за совершенно чистых листов. Снедаемый любопытством, он перевернул белую бумагу и застыл, не в силах оторвать взгляд от тонких, уверенных линей, складывающихся в законченный рисунок.
На него с бумажного листа смотрел Раду. Но этот портрет отличался от предыдущих, нет, не качеством исполнения, он поражал своей страстностью. Мужчина был одет лишь в джинсы, верхняя пуговица которых была расстегнута, на губах играла лукавая улыбка, позаимствованная явно у дьявола, а в глазах - предложение, вызов… Арсений помнил этот день - Раду тогда решил изобразить рекламу джинсов, на которую они напарывались уже пару недель, как только включали телевизор. Получилось очень весело, но здесь… Дрожащими пальцами он перевернул лист. Он сам, только что из душа, тело не прикрыто ничем, кроме небольшого полотенца, повязанного на бедрах, на теле поблескивают капельки влаги, мокрые волосы растрепаны, немного усталый и соблазняющий взгляд, устремленный на зрителя. Вызывает желание прикоснуться, выпить каждую капельку воды с теплой кожи. На следующей странице… «Господи!»- Арсений не удержался и провел пальцами по четким линиям, то ли желая стереть, то ли... Он, склонившийся над лежащим на кровати Раду, опирается на руку у него над головой, другая осторожно касается его груди, а в глазах - обещание… Затем портрет Раду - лицо искажено желанием, губы открыты на полувздохе, капельки пота на чистом лбу… Его собственное лицо, преображенное страстью, волосы разметались в беспорядке, зубы плотно сжаты, но через приоткрытые губы наверняка прорывается чувственный стон…
- Ну что, нагулялся? С семи часов?- насмешливый, такой знакомый голос ворвался в мысли, путая их и заставляя оторвать взгляд от четких, очень четких линий.
Дан, одетый в белый гостиничный халат, быстрыми, чуть озорными движениями вытирал голову полотенцем, остановившись в дверном проеме. Неожиданно его взгляд упал на папку в руках друга, и улыбка моментально исчезла с губ, лицо словно окаменело.
- Ты… Что ты видел? Кто тебе разрешил?- голос чуть подрагивал, в глазах застыл страх.
- Зачем ты это рисуешь? Нет, не может быть…- Арсений стоял замерев, только глаза горели лихорадочным огнем, сквозь который проскальзывала надежда. Последняя попытка:- Откуда у тебя эти рисунки?!
«Ну скажи, что это прислали поклонницы, что ты не выкинул их просто так, ради прикола, что собирался нам показать… Я поверю, поверю…».
- Это мои. Не говори Раду, пожалуйста,- голос тот же, только в глазах теперь спокойная просьба.
Последняя попытка провалилась. Дан не захотел ухватиться за спасительную веревку.
- Зачем?- тихо и как-то безнадежно заданный вопрос.
Художник только пожал плечами, отведя взгляд.
- Это красиво.
Арсений перевел взгляд назад на портрет. Да, красиво, несомненно, красиво, даже слишком красиво. А еще - чувственно, желанно, по-животному притягательно, так, что невозможно оторваться... Он снова поднял глаза и отшатнулся от неожиданности, потому что Дан стоял почти вплотную. Тот взглянул на него, удивленный и чуть смущенный такой реакцией, а потом протянул руку и решительным движением вырвал папку, резко закрыв. Повисла тишина.
Ее прервал стук закрываемой двери. Еще через секунду в дверном проеме возник как всегда растрепанный и весело улыбающийся Раду, не подумавший даже снять ботинки, отчего на светлом ковре тут же образовались темные подтеки.
- Привет! Чем занимаетесь?
Дан тут же повернулся к нему, широко улыбаясь в ответ.
- Вас ждем, Ваше высочество! Ты случайно ничего не забыл сделать?
- А? Да, сейчас разуюсь. Арс, а с тобой что? Ты как-то странно выглядишь.
Арсений только кивнул и, пробормотав что-то вроде «отвратительно себя чувствую», выскочил из комнаты.



С того дня прошло уже больше двух месяцев, но он никак не мог забыть те рисунки. Он не расслаблялся ни на минуту, вздрагивал, видя, как Дан вроде бы по-дружески прикасается к Раду, лохматит его волосы, и испытывал ужас, видя в руке бывшего лучшего друга карандаш. Теперь он выходил из душа только полностью одетый, часто надевал свитера с высоким горлом, изо всех сил старался избегать Дэна. Он начал больше курить, правда, от этого его голос звучал только лучше. А еще ему начали сниться странные сны, от которых он просыпался в холодном поту. В них он видел сильные пальцы, сжавшие карандаш, листающие чистые листы, на которых неожиданно появляется черно-белое изображение. Снова и снова восставали в его сознании увиденные картины…четкие, четкие линии…
Он уже второй день не мог найти свой сотовый. После того, как они с ребятами отпраздновали Новый Год в каком-то супер-модном ночном клубе, он его не видел. И вот сейчас он как раз валялся на кровати, только что из душа, хорошо отдохнувший после праздника, и размышлял, во сколько же обойдется покупка и подключение нового телефона. И какой дурак работает третьего января в воскресенье. В этот момент под подушкой, на которой покоилась его голова, раздалась громкая резкая трель домашнего телефона. Лениво засунув под нее руку, он с трудом нашарил темную трубку.
- Алло?
- Салют, Арс!- смеющийся голос Раду резко вырвал его из полусонного состояния.
- Салют.
- Я звоню сказать, что насчет сотового можешь не волноваться, мы его нашли! Ты его оставил на столике, когда ушел с той девицей…
- Раду, ты даже не представляешь, как я тебе благодарен! Слушай, когда я могу за ним заехать?
- А он у Дана. Я ведь на неделю с родителями застрял, так что отдал его ему.
- У Дана?- голос прозвучал как-то потерянно и даже немного испуганно.
- Ага. Он сказал, что сегодня весь день будет дома, поэтому можешь заехать, когда хочешь! Кстати, тебе уже несколько раз кто-то звонил! Ну ладно, пока, меня мать зовет!
Как он добрался до дома Дана, Арсений не помнил. За весь путь он не обратил ни малейшего внимания на снежные сугробы, поблескивающие, словно звезды, на деревья одетые в белоснежные шубы, на птиц, самоотверженно сражающихся за рябиновые ягоды и хлебные крошки, на синее небо, наполовину скрытое сероватыми облаками. Каждая ступенька до квартиры была пройдена с огромным усилием, как, наверно, идут осужденные на смерть до палаты, где им будет сделана инъекция «лекарства». Даже в теплой вроде бы кожаной куртке прошибает холодный озноб. Рука с трудом поднимается, пальцы надавливают на кнопку звонка. Через несколько слишком долгих секунд дверь открывается.
Дан, увидев гостя, мгновенно посерьезнел, улыбка исчезла с его лица. Он был одет в темно-синий махровый халат и, как всегда, босиком. Арсений быстро кивнул, пытаясь скрыть неловкость.
- Здравствуй. Я за телефоном.
Художник только кивнул в ответ и, пошире открыв дверь, пропустил его внутрь. На несколько слишком долгих минут тот остался один, ожидая, пока друг найдет его вещь. «Вот и все. Все хорошо. Он даже не собирается ничего…предпринимать. Он все тот же Дан. А эти рисунки… Они не его. Точно, они не его»- он так глубоко ушел в свои мысли, что даже не заметил, что Дан уже стоит рядом, протягивая ему маленький серебристый прибор.
- Арс!- тихий, но настойчивый голос вывел его из состояния задумчивости.
Слишком тихо. Слишком настойчиво. Всегда слишком. Арсений не успел сдержать первый порыв и, вздрогнув, чуть подался назад, увидев его всего в шаге от себя. Мужчина нахмурился, заметив эту непроизвольную реакцию, и сделал шаг назад.
- Послушай, я не собираюсь ничего тебе делать. Понимаешь? Хватит так себя вести. Я не собираюсь ничего тебе делать,- спокойный голос. Да нет, скорее, успокаивающий. Слишком успокаивающий.
Арсений поднял на него взгляд, полный какого-то голодного отчаяния.
- А я собираюсь.
Шаг вперед, и вот уже Дан был прижат к стене, в губы впились настойчивым и почти злым поцелуем, кусая, причиняя боль, врываясь. Он попытался вырваться, оттолкнуть, но пальцы Арсения с силой вцепились в его талию, не позволяя прервать поцелуй. И Дан ответил на поцелуй, ворвавшись в его рот языком, сминая малейшее сопротивление и подчиняя. Руки Арса рванулись к поясу халата, но были остановлены уверенным движением чужих и, в то же время, необыкновенно знакомых рук.
- Тише, тише,- успокаивающий шепот, пока ловкие пальцы быстро расстегивали кожаную куртку.
Когда эти же пальцы, неожиданно прохладные, проникли под черную рубашку, он снова вздрогнул, но уже от резкого наслаждения, и с шумом втянул в себя воздух. Казалось, что все его чувства были сосредоточены лишь на тех сантиметрах кожи, которых они касались.
- Пойдем,- тихий, но властный голос.
И он пошел, вцепившись в его ладонь. Они пришли в комнату, где Арсений был до этого ужасающее множество раз, но никогда он не испытывал ничего, подобного сегодняшним чувствам. Вся его одежда, повинуюсь чужим сильным пальцам, оказалась на полу. Дэн, толкнув его на кровать, лег поверх, слегка придавливая разгоряченным телом. Тело инстинктивно начало совершать движения, касаясь другого, что содрогалось от желания…
И горячий шепот в плечо:
- Я хочу тебя.
И учащенное, сбивавшееся от каждой страстной ласки дыхание…
Дан осторожно положил его стройные ноги себе на плечи и, целуя чуть солоноватую, гладкую кожу груди, резко вошел в него, до конца насаживая тело.
Казалось, что мир вокруг застыл. Или разбился. На миллиард осколков, которые, впиваясь в тело, дарили боль напополам с неземным наслаждением. И возносили к небу. И бросали на землю. И убаюкивали на морских волнах. Огонь желания и ледяные острые искры боли.
Дан шумно выдыхал горячий воздух ему в лицо, прикусывая в наслаждении губу. Он зажмурился и соленый пот капнул с его взмокших волос. Иногда он открывал глаза и всматривался помутневшими глазами в лицо Арсения и снова удовлетворенно жмурился и урчал, видя полный восторга взгляд безумных глаз и сладостную муку на лице.
Пальцы Арса, сжимаемые судорогой, чертили красные жгучие полосы на спине и плечах Дана. Плотно сжатые зубы скрежетали друг о друга, борясь с громки криками и пропуская сквозь себя лишь сдавленные хриплые стоны…
Дан тяжело дышал, почти опустившись на Арса, и чуть замедлил движения, растягивая удовольствие.
Наконец-то можно коснуться его смуглых плеч, шеи, на которой в безумстве бьется синенькая жилка, солоноватой кожи, груди и услышать неразборчивый горячий шепот возле самого уха…
Дан кончил неожиданно с хриплым криком, заставив Арса выгнуться дугой и вцепиться руками в скомканную простыню…
Через несколько минут, наполненных молчаливым ожиданием и покоем, Дан оторвался от груди Арсения и чуть приподнялся. Он уже потянулся к папке и карандашу, лежащим на полу рядом с кроватью, но неожиданно замер на половине пути.
- Можно? - он вопросительно посмотрел на мужчину, лежащего на его кровати.
Арсений кивнул и, сонно потянувшись, чуть улыбнулся. Он уже не боялся.