Эффект
имаго
(фантастическая повесть)
Заяц дремал возле дороги. От пустого шоссе слабо веяло теплом и зверек пригрелся в траве, сухой и ломкой. Снега в лесу еще много, он превратился в мокрую холодную кашу. В лес зайцу не хотелось, возле дороги и посуше, и поуютнее. Если бы еще не чужие, тревожные запахи – бензиновая копоть, резина и металл… Непросто выбирать между теплом и безопасностью. Заяц отложил этот выбор до утра.
Ночь уже перевалила за середину и небо на востоке начинало светлеть, но темнота все еще царила на безлюдном шоссе, с обеих сторон тесно сжатом древесными стенами. Будь на месте пушистого прыгуна человек, более привычный мыслить образами, он бы непременно сравнил шоссе с темным туннелем, уходящим в никуда. Уже давно пора было вырубить по обочинам лес, подступивший слишком близко к асфальтовой полосе. Но, у властей то ли руки не доходили, то ли средств недоставало. Дорогой пользовались не слишком часто в последние годы, полотно износилось, а разметка почти стерлась. Обычное, в общем-то, дело.
Где-то в глубине леса хрустнула ветка. Сочно хрустнула и резко – так сухое дерево от ветра не ломается, так только под тяжелой ногой… Заяц вздрогнул и опасливо прислушался сквозь сон. Кто еще там по ночному лесу пробирается? И куда пробирается? Уж не сюда ли идет?
Опасения зверька оказались не напрасны – вот уже и звук шагов послышался. Человеческих шагов, так тяжело в этих лесах больше никто не ходит.
Хруп… Хруп… Чаф… Чаф… Под подошвами ботинок сминался с влажным скрипом подтаявший наст, иногда ноги уходили по щиколотку в ледяную воду. Человек шел торопливо и неровно, то срываясь на бег, то снова переходя на быстрый шаг. И он был все ближе, ближе… Впрочем, зайцу всерьез пугаться было рано – выходил к дороге ночной бродяга достаточно далеко, чтобы приметить «косого». Так что, чуткий зверек стрекача задавать раздумал, хотя и оставался по-прежнему настороже.
А человек действительно скоро вышел из леса. Вышел… Выбежал… Нет, буквально вывалился из-за деревьев, задыхающийся, роняющий в снег капли пота, несмотря на довольно-таки легкое демисезонное пальтишко, почти не защищающее от пронизывающего ветра. Увидев перед собой дорогу, человек остановился, оперся о мокрый ствол сосны и с натугой сплюнул. Сбитое дыхание тяжело вырывалось изо рта, человек жадно глотал холодный воздух и никак не мог им насытиться.
Вдохнув поглубже, он вдруг поперхнулся и закашлялся, замотал головой, потом снова сплюнул вязкую горечь. Повел вокруг каким-то диким, блуждающим взглядом и замер, глянув вправо. Даже дышать на миг перестал, воздух застыл в хрипящей глотке…
Из леса вышел еще один человек… человек ли? Шагов его даже заяц не слышал – несмотря на немалый рост и могучую комплекцию чужак двигался почти бесшумно, совсем не проваливаясь на бегу в подтаявшие сугробы. Одетый во все черное, он казался порождением самой ночи. Массивным с виду, но невесомым призраком. Ангелом тьмы. В каждом его движении сквозила уверенность и с дыхания он тоже не сбился, даром что пробежал ничуть не меньше, чем его жертва.
В правой руке у «черного» тускло блеснул вороненый металл. Что это? Пистолет? Человек в пальто быстро поднял руку… нет, это не было жестом отчаяния и оружия его пальцы тоже не сжимали. Но целеустремленность движения не оставляла сомнений: сейчас что-то будет… вот сейчас… будет… будет!
Ничего не произошло.
- Сволочь! – то ли выдохнул, то ли всхлипнул человек, его глаза сверкнули бессильной ненавистью. Затем он оторвался от дерева и, собрав оставшиеся силы, побежал, не дожидаясь пока преследователь вскинет пистолет. «Черный», однако, не двинулся с места. И пистолет не поднял. Просто смотрел как фигурка в старенькой, видавшей виды «демисезонке» взрывает ногами грязный снег, как выбегает на дорогу, как шаг ее вдруг замедляется… будто беглец неожиданно догадался, понял, почувствовал… Даже, как будто дернул головой – обернуться…
Па!.. – глухой, но звучный хлопок вылетел из мнимой пустоты темного «тоннеля».
Человека на дороге мотнуло влево, он беспомощно всплеснул руками и повалился на асфальт. Прямо на едва различимый пунктир стершейся дорожной разметки. Навзничь.
«Черный» медленно спрятал пистолет в кожаную кобуру, закрепленную под мышкой и уже не торопясь направился к упавшему. Торопиться больше было незачем. Дело сделано. В глубине «тоннеля» вспыхнул яркий свет, заурчал двигатель и скоро подъехала машина – массивный темно-серый «лексус», за тонированными стеклами которого скрывались водитель и один пассажир. Не говоря ни слова, «черный» открыл заднюю дверцу и нырнул в салон. Ни водитель, ни пассажир спорить и возмущаться не стали, все так же молча вылезли в ночной холод, упаковали тело в предусмотрительно запасенный пластиковый мешок и загрузили мертвецом просторный багажник.
Когда машина снова тронулась с места, прочь от шоссе метнулся в лес маленький длинноухий ком – заяц решил, что с него довольно этой странной и страшной человечьей суеты.
И скоро на дороге стало по-настоящему пусто и безлюдно.
* * *
Кто решает: жить, не жить?
Что за гранью, расскажи!
Жарко. Когда день за середину переваливает, только в тени и спасешься, да и то чуть. А ведь казалось бы, еще совсем недавно снег лежал, морозы сжимали город в своих трескучих объятиях и, глядя с тоской на календарь, давно уже утверждавший в формальных правах весну, хотелось только одного: тепла. Больше, больше тепла! Его ведь много не бывает!
Людям, как известно, свойственно необдуманно желать… а после – жалеть. Люди вообще многое делают необдуманно. Либо невовремя.
Вот, скажем, еще в морозном марте решили в жэке выплатить премию истопнику Алексею Вадимовичу, исправно обеспечивавшему теплом жильцов двух девятиэтажек «весь отопительный период». Да только, памятуя о слабости дяди Леши к напитку, которого, как утверждают знатоки, выпить можно не в пример больше чая, решили дождаться конца этого самого «периода». Дождались таки. И таки выплатили. Конечно, выждали пару недель для верности, и когда уже стало ясно, что тепла небесного – его с избытком и надолго, вот тогда уж и выплатили. Ни много, ни мало, а целых две тыщи рублей.
И истопник верность опасений на свой счет полностью оправдал – до глубины души растроганный щедростью родного начальства, он на все премиальные ушел в загул… Но мастерство, как известно, не пропьешь, а память и чувство долга в хмельной голове работают, подчас, весьма причудливым образом. Ибо как еще объяснить тот факт, что где-то на вторые сутки «праздника души» топка в котельной оказалась раскочегарена мало не до белого каления.
Уже под вечер сводная делегация изнывающих от жары обитателей «четырнадцатого» и «пятнадцатого» во главе с управдомами два часа пыталась извлечь гада-истопника из запертой изнутри каптерки. Богатырский храп дяди Леши оскорблял чувства мстителей, однако их ярость вдребезги разбилась о ржавую, но исключительно прочную железную дверь. Таким образом, возмездие отложилось на неопределенный срок, пьяного истопника заочно заклеймили «иудой». А котел медленно остывал, и так же медленно остывали раскаленные батареи в домах. Сегодня вместо недавних плюс тридцати двух в квартирах «четырнадцатого» было всего плюс двадцать восемь… если подумать, все равно слишком много, чтобы торопиться домой.
Алиса задрала голову. В голубой вышине медленно плыла ажурная перистая башня. Она уплывала куда-то за кромку бетонной стены, разваливаясь и теряя очертания, превращаясь в странную полупрозрачную рыбину.
Следя за метаморфозой облачной башни, Алиса уперлась затылком в стену. Бетон оказался на удивление холодным, даже взбесившееся солнце не смогло за день заметно нагреть плиту. Здесь, в тени, было прохладно и уже не мнилось, будто нынешняя весна возомнила себя летом.
А ведь апрель выдался – августу впору. Вторая неделя без дождя, солнце жарит вовсю, выжигая едва успевшие зазеленеть травы. На речных пляжах в выходные не протолкнуться, а днем город буквально вымирает – люди забиваются в дома, распахивают настежь окна и гоняют вентиляторами духоту.
Наверное там, на небе, свой местный истопник тоже перестарался с котлом и, упившись амброзией, оставил смертных земных людишек возмущенно роптать, утирая со лбов липкий пот…
Уплывающую из поля зрения рыбо-башню заслонила голова. Даня заглянул вниз, тряхнул непослушным, живописно растрепанным хаером и спрыгнул. Мягко, будто и не с двух метров на бетон. Позавидовать, что ли?
- Жа-арко, - пожаловалась Алиса.
Дан не ответил, уселся на корточки и с ленцой поглядывал по сторонам. Обычный пацан, комплекция - как у воблы сушеной, невысокий, чуть-чуть лопоухий, и лицо такое… такое… как у истощавшего кота – заостренное, скуластое. Словом, смотреть не на что, разве что при всей своей худобе он жилистый очень, не в пример большинству сверстников. За эти две недели нежданного апрельского пекла Дан успел покрыться неровным, но густым загаром. Взлохмаченный, слегка растрепанный – чертик, да и только, разве что хвоста недостает. Чертик в вытертых, донельзя заношенных голубых джинсах и черной футболке с полустершимся злобного вида демоном и алой надписью «WeWillRockYou!» Данила… Данька… Даня… просто Дан.
- А-а-а, вот вы где!
Сверху «свалился» Шах. Вернее – нырнул. Рыбкой, как в воду. Крутнул сальто и приземлился, не так мягко как Даня, зато эффектно.
Позер он все-таки. Хотя, стоит признать, ему это даже идет… так, слегка.
Шах тоже жилистый и загорелый, но заметно «подкачаннее» Дана. На самом деле, он белобрысый, с большими серыми глазами, его Серегой зовут и откуда взялось выпендрежное восточное прозвище – о том Алисе было неведомо. Она просто привыкла: Шах, так Шах. Почему бы и нет?
- Опа! – Шах выпрямился, картинно поднимая руки, - Видали сальтуху? Как вышла?
- Ровненько, - Дан улыбнулся и кивнул.
- Ро-о-овненько! Повторишь?
- Неа. Ты ж знаешь, я акро не кручу. Боюсь.
Шах хлопнул приятеля ладонью по плечу, без пренебрежения, скорее даже одобрительно.
- Значит, еще не созрел. Созреешь – спроси меня «как».
И весело подмигнул Алисе.
Это была их обычная игра. В то, что Даня боится тренировать акробатику, Алиса не верила ни секунды. И Шах не верил, но делал вид, что принимает слова друга за чистую монету. Если уж Дан не крутит «сальтухи», значит ему это просто не интересно. Или, что вероятнее, не нужно. Потребности нет – вот и все.
Наверное, именно поэтому она полюбила приходить на их «тренки», хотя раньше даже зарядку по утрам делала только под очень большое настроение. В школе по «физре» больше «четверки» не имела, временами и вовсе сползая на вялый «трояк». А тут… сама не поняла толком как втянулась. Прыгала неважно, уставала быстро, но выкладывалась честно, с непривычным для себя упрямством. Потому, что очень быстро поняла: «манки»* и «реверсы»* - это не самое главное. Настрой нужен. Либо это твое, либо лучше и не начинать вовсе. Но уж коли поняла: «Да, мое! И всегда было моим!», тогда пробуй, не стесняйся, преодолевай барьеры. Перво-наперво те, которые у тебя внутри, а уж затем… «манки» и «реверсы» сами собой начнут получаться. И никто из «старичков» тебя подначивать не станет, не снасмешничает и не унизит снисхождением. Ребята принимали ее такой, какая она есть, разве что внимания уделяли побольше, чем другим новичкам: все ж таки девчонка, среди трейсеров – редкость.
- Эй, Эль, че не прыгаем? – Шах, по примеру Дани присел рядом на корточки, заглянул в лицо.
- Жарко, - повторила девушка. – Вы двужильные, а я выдохлась уже. И как вы по такому пеклу скачете?
- Ха! Легко!
Шах подпрыгнул с места, хлопнул ладонями по коленям. И встал, улыбающийся, весь сияющий удовольствием и нерастраченной силой. Красавчик. В институте, небось, девчонки бегают толпой, и не только первокурсницы… а вот поди ж ты – зависает полдня на давно заброшенной, прожаренной солнцем стройке с пацаном-беспризорником и семнадцатилетней девчонкой, некрасивой, угловатой, веснушчатой…
На самом деле, конечно, ее это уже давно не удивляло. Просто Шах – настоящий маньяк во всем, что касается паркура. Его хлебом не корми, покажи какой-нибудь новый «элемент» и Шах убьется, но «фишку» освоит, отработает и скоро уже будет ее делать лучше тебя. У него все получалось на пять с плюсом, весело, шумно, чуть-чуть напоказ. Но без высокомерия. Иногда казалось: хвастается он не перед окружающими, а перед самим собой, вся его показуха – тоже для себя, и все успехи – лишь побочный итог непрекращающейся гонки за собственным «я», желающим все новых и новых доказательств: «Я это могу! И это – тоже могу! И это!..»
- Не, я уж напрыгалась, ага.
- Тогда полезли на «кирпич», - предложил Данька, - Я вчера на второй забрался. Видок оттуда клевый, тебе понравится.
- Ага, легко!- Алиса передразнила Шаха, - Щас еще посижу минутку, потом крылья отращу и взлечу на ваш «кирпич». Вы пока идите, я скоро догоню.
Она демонстративно закрыла глаза.
- Пошли, - повторил Данька, - на второй «кирпич» лестница есть. Поднимаешься без проблем.
- Лестница – это несерьезно, - решительно заявил Шах.
- Лестница для Эльки. Там можно и снаружи подняться, по фермам, но руки грузятся конкретно. Да и стремно чуток. Полезем?
- Ха! Билдерить, так билдерить!* Показывай свои фермы! Эль, пойдем, хоть составишь компанию.
- Ладно, - нехотя согласилась девушка, вставая, - Пошли.
Эти и мертвого уговорят. А впрочем, что уж скрывать, и самой любопытно стало как оно там – наверху. Уж если Дан куда-то тащит, обычно оно того стоит. В отличие от Шаха Данька – не фанат. Он ничего никому не доказывает, ни окружающим, ни себе. Дан просто так живет, на скорости, на бегу, в полете над препятствиями. Смотреть как он проходит импровизированную, им же самим сочиненную «полосу» - одно удовольствие. Даром что «фишек» эффектных почти не делает, все больше обычные «элементы», большинство из которых уже и сама Алиса умеет. Но просто уметь – это одно, и совсем другое – вливаться в единое непрерывное движение, в котором нет места суете и неловкости, нет вообще ничего лишнего, каждый толчок ноги, каждый прыжок выверены и при этом естественны. Посмотришь пять минут и аж завидки берут… «белые», конечно, потому что завидовать Дану «по-черному» просто не получается.
«Кирпичами» Дан называл две высокие, в дюжину этажей, бетонные коробки. Рабочие корпуса? Склады? Поди разбери что тут к чему и для чего предназначалось. Замороженное семь лет назад строительство вид имело сколь апокалиптический, столь и загадочный. Что тут собирались возвести за чертой города уже толком никто ни помнил. Кто-то про консервный завод говорил, кто-то возражал, что, мол, хладокомбинат, а кто-то и вовсе намекал на военную принадлежность объекта. Еще осенью прошлого года заброшенную стройку облюбовали онегинские трейсеры. А уж как зима закончилась, так и повадились ездить сюда каждый божий день на «тренки». Благо на охрану стройки давно махнули рукой, а место еще не примелькалось и разбитые колени ребят пока что никого из «заинтересованных лиц» не заставили призадуматься о изоляции от подростков опасного «полигона».
Алиса успела побывать здесь раз десять, не меньше, но излазить тут все – это было по силам только Даньке. Потому, что он на стройке, по сути, жил.
Лестница оказалась… ох, лучше бы ее, наверное, не оказалось вовсе! Ржавчина хрусткими хлопьями осыпалась из под кроссовок, с шелестом улетая куда-то вниз, в пропасть, на дне которой лежали груды строительного хлама, густо поросшего травой. Вся конструкция опасно шаталась, будто только и ждала семь лет появления девушки, теперь лишь выбирая момент чтобы выдрать из бетона истлевшие стержни и… Нет, лучше об этом даже не думать! Ну, Дан! Ну, это тебе припомнить стоит! Стремно, говоришь, без лестницы?! А ты по самой-то лестнице пробовал?!
Подъем показался бесконечным. С каждым шагом желание плюнуть на все и повернуть обратно становилось все сильнее. Наверх поднялась из одного только дурного девчоночьего упрямства. «А на спуске я просто умру» - мрачно решила Алиса, толкая дверь, такую же ржавую, как и треклятая лестница. Дверь выводила в помещение, эдаким узким прямоугольным наростом влипшее в серую коробку «кирпича» уже под самой крышей… Хотя, собственно, крыши-то и не было здесь, ни над самим «кирпичом», ни над комнатой. Бетонные плиты стен целили в небо неровными штырями арматуры.
Метров пять шириной и метров двадцать длиной – совершенно пустая и длинная комната, если не считать всякого мелкого мусора, валяющегося на полу. Операторская какая-нибудь? А шут ее знает… Да и какая, в сущности, разница для чего предназначалась «надстройка», когда вот они – окна, пустые провалы вместо рам, а за ними…
Дух захватило от ударивших навстречу ветра и солнца. Ржавую лестницу отбросило куда-то на задворки памяти и погребло под лавиной ощущений, хлынувших внутрь через глаза, уши… кажется, прямо через поры кожи. Часто ли доводится увидеть мир – вот так, словно с вершины скалы, сквозь горячую кисею солнечного света? Далекий город в дрожащем мареве, тянущуюся к нему мимо стройки блестящую сдвоенную ниточку «железки», темное полотно реки. На реке – «щепочка» самоходной баржы, а по «железке» темно-зеленым червячком бежит электричка: все маленькое, миниатюрное, восхитительно ненастоящее. Прямо хочется руки протянуть и потрогать!
И небо… Здесь, наверху, оно тоже было другим, более ясным и глубоким… а может здесь его просто больше?
- Уф-ф-ф! - в боковом окне показались руки, они вцепились в пыльный бетон и напряглись, подтягивая вверх тяжелое тело. Шах перевалился через проем и сел здесь же, у окна, отдуваясь.
- Блин… там фермы, конечно… но все равно… напряг капитальный!
- Где Дан?
- Там, - Шах ухмыльнулся, - пытается… догнать!
Не прошло и минуты как в окне показался отставший от товарища Даня. Он тоже уселся на пол, узкая грудь его часто вздымалась. Впрочем, выглядел обитатель стройки не таким уж уставшим, даже лоб, вон, сухонький, не то что у Шаха. Она нахмурилась, пытаясь поймать ускользающую мысль… Что-то она забыла важное, о чем думала еще с утра…
- Ты просто экстремал чертов, Дан! – завопил, чуток отдышавшись, Шах, - Я себе все руки нафиг убил об эти фермы! И чуть не гробанулся два раза! Во!..
Он с восторгом показал всем длинную алую царапину на предплечье.
- Если бы я гробанулся, кто бы меня до больницы пер?! Вы, что ли, доходяги?!
Даня покосился на него, озорно прищурив правый глаз.
- Так тебе понравилось?
- А то!!! – Шах расхохотался, - Дай клешню, Данилыч, братан!!! Я тя уважаю, заразу!!!
Парни стукнулись кулаками. И Алиса только головой покачала, делая вид, что не верит своим глазам.
- Эй, вы просто психи. По вам дурдом плачет, ага?
- По тебе тоже, Эля! Ты же с нами заодно!
- Да уж… куда я без вас теперь?
Алиса посмотрела на улыбающихся ребят и тоже невольно улыбнулась. Они и впрямь сумасшедшие, чокнутые, дурные на всю голову. Нормальные-то все сейчас на пляже – пивко в тенечке попивают. Или портвешок. И им, наверное, тоже сейчас хорошо – большинству ее одноклассников и друзей. Они, наверное, даже жизнью своей довольны. Такой вот обыденной, нормальной… как у всех…
- Не заморачивайся, Эля, - иногда ей казалось, что Даня читает ее мысли, - Все будет путем. Правда.
И только теперь, глядя на его лицо, ставшее вдруг серьезным, Алиса смогла наконец-то ухватить зудящую на грани сознания мысль-муху. Вспомнила!
- Ой, мамочки! Дань!.. Ой, я дура-растяпа! Я же все забыла! Бутерброды! Яблоки! Хлеб! Все забыла!
И как же она, в самом деле, могла забыть обо всем?! Курица безмозглая! Дан растерянно смотрел на нее, уже готовую разреветься от стыда… и вдруг улыбнулся шире прежнего. Весело так улыбнулся, во все 28 зубов. Алиса даже обиделась – тут переживаешь за него, мучаешься искренним раскаянием, а он… лыбится сидит!
- Не заморачивайся, Элька, – повторил Даня, - говорю же, все будет оки. Найду я чего пожевать сегодня, у меня все схвачено на неделю вперед.
- Эй, поехали ко мне в общагу! – оживился Шах, - Я тебе устрою роскошный ужин, братишка!
- Не! – Даня тряхнул кудлатой головой, - Я попозжее поеду, как солнце сядет. Щас в электричке духотень, народу - не протолкаться.
- А мне уже пора, - с сожалением вздохнул белобрысый трейсер. – В субботу первый зачет, так я еще и не учил нифигушеньки. Завалю – не допустят к экзаменам. Эль, ты как?
- Я тоже поеду… Дань, ты правда не сердишься, ага?
Ответом ей был шальной прищур вечно серьезных серых глаз.
- Да правда не сержусь. Чес-слово. Веришь?
- Ага, - Алиса неуверенно улыбнулась, - Верю почему-то… Знаешь, твоя лестница – настоящий кошмар. Но все равно, спасибо, что затащил меня сюда.
Она наклонилась и чмокнула его в щеку, сухую и горячую.
- Эй, а меня?! Я что, рыжий?! Ничем не заслужил, да?!
- Не бузи, - смилостившись, Алиса одарила «чмоком» и Шаха, тот сразу закатил глаза, изображая блаженство – дурашливо, но совсем не обидно.
«Ребята, я вас люблю, - подумала Алиса, радостно удивляясь наполнившему ее теплому чувству, - Правда-правда люблю! Мне с вами совсем не жарко, а просто… просто хорошо. Как ни с кем.»
И Данька, кажется, снова прочитал ее мысли, потому что вдруг посмотрел на нее очень внимательно. И улыбнулся.
* * *
Ночь.
Стук колес.
Скрип пластика и железа.
За окнами – мелькание теней, уносящихся прочь… Иногда - высверки огней в домах, а потом снова: тени, тени… прочь, прочь…
Электричка – словно корабль, мчащийся сквозь море теней. От одного острова-платформы к другому. Неизменным, сотни раз пройденным маршрутом, отклониться от которого невозможно.
Наверное, это как судьба, в которой все предопределено: и точка отправления, и конечная цель, а все, что кажется тебе важным – не более чем остановки на этом пути. Люди входят, люди выходят. Кто-то проезжает единственный перегон, кто-то едет с тобой от начала до самого конца. А окружающая жизнь проносится мимо калейдоскопом теней и огоньков.
Можно ли стать пассажиром в чьем-то поезде, не став при этом поездом для кого-то другого? Можно ли сойти с рельсов и не застыть под откосом грудой искореженного металла, а просто пойти прочь той дорогой, которую ты выберешь сам? Иногда ведь кажется: получилось! Вон она, прошлая колея, предопределенная мне от рождения – осталась за спиной, пустая, ожидающая кого-то другого, но уже не меня! Иногда кажется: сошел с рельсов, но остался жив! Кажется… иногда… А потом судьба хлопает по плечу и насмешливо шепчет прямо в ухо: «Эй, дружок, оглянись-ка!» Оборачиваешься… Стрелка… Всего лишь стрелка… Ты всего лишь свернул на боковую «ветку», и впереди… Запасной путь? Тупик?
«Эй, ты, оборванец, твою мать, чё пялишься?!»
Может ли ненависть быть ненаправленной, ни в кого конкретно не упертой, а так просто – в мир уходящей, в космос, в пустоту? Скажем: опостылела тяжелая работа, на которой уже второй месяц задерживают зарплату; с бригадиром-уродом сегодня крепко повздорил, теперь даже если к отпуску заплатят, надбавки не светит наверняка; дома поджидает жена, которой тоже надоело сидеть без денег, и значит, спокойного дня завтра не будет, всю кровь выпьет, стерва; и водка эта паленая «не цепляет» совсем, напиться – и то не выходит… И какого еще хрена то чмо село неподалеку и смотрит, смотрит?! Чё, ждешь, пока я пиво допью, доходяга чертов?!
«Я спрашиваю, пялишься чего?!»
Обида к обиде, неприятность к неприятности, проблема к проблеме… капля к капле – выйдет лужа, ручеек к ручейку – сольются в реку… Вчера ты был еще просто зол, а сегодня ты ненавидишь все и всех. Ненависть закипает внутри, поднимает крышку котла и плещет на угли… Испаряется, скажете? Исчезает? Гасит пламя? Вовсе нет – она переходит в другое качество и заполняет все вокруг душным тяжелым паром, пополам с гарью…
«Ты чё там булькнул, пес шелудивый?! Огрести захотел?! А ну!.. Эй, стоять, грю! Мля! Держи его, мужики, уйдет, крысюк!»
Перед глазами плывет, но это уже не от водки, от ярости, которая копилась два месяца кряду и вот, наконец-то, нашла себе выход, бросила вперед: через тряские пустые вагоны, через грохочущие, пахнущие сортиром тамбуры…
«Не уйдешь, сучонок!..»
Бывает ли ненависть ненаправленной? Да была бы ненависть, на кого ее направить мы всяко найти сумеем.
* * *
- Ну, что тут у вас? М-м-мать! Битва при Калке просто!
- Да уж, денек начался…
- Выходной начался. Как там в рекламе? Отличный день, дерьмовое начало?
- Э-э-э-э…
- Где эксперты, мать их? Почему еще не здесь?
- Только что на связи были, уже подъезжают, Сергей Викторович.
- Подъезжают они. Я, понимаешь, уже здесь, а они еще только «подъезжают»! Бар-р-рдак! Тунеядцы! Всех к стенке через одного!..
Никульцев, следователь областного «убойного отдела», бросил взгляд на часы. Пять ноль три. М-да. Утро красит алым цветом… или там в оригинале было «нежным»? Хотя какой тут, к чертям, «нежный». Никульцев поморщился, разглядывая подсохший потек на деревянном сидении. Потек был даже не алым, скорее уже грязно-бурым. Вот на полу – да, там пролетарского цвета хватало с избытком.
- Ты, Мироныч, когда проверял их, не извозился? Я смотрю, лужа-то приличная.
- Обижаете, Сергей Викторович. Аккуратненько исполнил все, как в балете, - сержант нервно хмыкнул, - Все четверо холодные – точняк.
Следователь провел рукой по подбородку. «Гадство! Даже побриться с этим ночным вызовом, и то не успел!» Звонок застал его в постели и спросонья сперва показалось – кто-то решил пошутить. Причем, очень неумно. Увы, «шутка» оказалась самой что ни на есть паршивой реальностью – четыре трупа в пригородной электричке, полно крови и запах… Черт, наверное, так на бойне пахнет!
- Кто их обнаружил?
- Дык, местные ребята нашли. Последняя электричка на вокзал пришла, они обход делать стали… ну, все как положено, понимаете? А тут в заднем вагоне эта… как вы сказали «при Калке». Вызвали наряд, а мы-то ближе всех к вокзалу, вот и примчались. Ну, там – пока в дежурку «убойного», пока бригаду вызвонили…
- Кстати о бригаде, - вспомнил Никульцев, - где экспертов носит до сих пор?
- Туточки мы! – отозвался с дальнего конца вагона жизнерадостный голос. Следователь уже рот успел открыть для язвительной тирады, но осекся. Человек, вышедший из тамбура и бодро шагающий между рядов деревянных сидений, был ему незнаком. Лет не более тридцати, среднего роста, спортивного сложения, светловолосый, красивое румяное лицо гладко выбрито. И что характерно – весь «в бэлом»: брюки, рубашка и ветровка, разве что замшевые ботинки чуть подкачали – ушли колором в беж… Кр-р-расавчик, м-м-мать его! Хоть картинку пиши с прохиндея! А почему с прохиндея? А потому, что если парень не из своих (а он не из своих, своих наперечет знаем!), значит…
- Кто вы такой? – холодно спросил Никульцев, с трудом сдерживая брезгливую усмешку.
«Когда он достанет свою «корочку» Союза журналистов, я ведь не удержусь – прикажу выкинуть отсюда к чертям собачьим. И ребята таки послушаются с удовольствием, шишки же потом «за самоуправство» не на них сыпаться будут. Еще и пинком сопроводят для полноты ощущений. Под белый зад…»
Рука «блондинчика» и впрямь нырнула за отворот ветровки, а вынырнула с «корочкой». Вынырнула, ловко развернула, застыла ненадолго, позволяя рассмотреть…
- Что за… - Никульцев в полной растерянности захлопнул рот, до него только сейчас дошло, что «журналюга» слишком уж легко прошел мимо двух милиционеров, охранявших тамбур.
- Федеральная безопасность, - на всякий случай уточнил «блондинчик», - Вы, если я правильно понял, Никульцев Сергей Викторович, будете вести это дело. Ну, а меня зовут Колыбан…
- Арсений Фомич, - буркнул следователь, оправившийся от первого шока, - я разглядел.
- Значит, будем знакомы! – фээсбэшник приветливо улыбнулся, но ответной радости от провинциального «следака» не дождался.
- Нечасто увидишь в наших краях фигуры столичного масштаба. Что забыли здесь, капитан… Фомич?
- А я правду сказал, - не обиделся на откровенную демонстрацию неприязни Арсений, - мы – эксперты. Правда, Влад?
Никульцев в первый момент не понял куда смотрит «блондинчик», а потом резко обернулся. Наверное, излишне резко все-таки, не привидение же к нему сзади подкралось… всего лишь двухметровый и широкоплечий как платяной шкаф великан в канареечно-желтой тенниске и темно-синих вельветовых брюках.
- Что ж, можно и так сказать, - голос у великана оказался необычайно мягким, да и лицо никак не выдавало в здоровяке банального «дуболома» - открытое и дышащее спокойствием… такое лицо впору иметь тибетским ламам, а никак не «рыцарям плаща и кинжала» из госбезопасности.
- Извините, - виновато пожал плечами великан и обратился через голову Никульцева к коллеге: - Арсений, в том тамбуре есть кое-что, потом посмотрите?
- Хорошо, - «блондинчик» кивнул ему: - На тела глянешь?
- Ни к чему. Я… м-м-м… достаточно близко.
- И что скажешь?
- Думаю, прогноз верен. Это по нашей части.
У Никульцева появилось ощущение абсурдности происходящего. Как будто его вынудили присутствовать на плохо поставленном спектакле. Раздражение в его душе неотвратимо переплавлялось в гнев.
- Простите, что свалились вам как снег на голову, Сергей Викторович, - обратился к нему, между тем, «блондинчик», - Думаю, ваши ребята сейчас уже появятся и вы сможете спокойно работать. Мешать мы не будем, оглядимся тут покамест. А вообще, сразу видно – имела место пьяная драка. Правда, число жертв… м-да… вы позволите пройти? Мне все-таки нужно посмотреть что там в тамбуре Влад нашел.
Никульцев позволил. И даже до тамбура упомянутого проводил, чувствуя спиной изумленный взгляд Мироныча… и вот там, в тамбуре, у него наконец-то «зашкалило». Никульцева вообще считали в отделе человеком довольно неуравновешенным, а тут такое изощренное издевательство… В общем, не выдержал, позволил гневу вскипеть и сорвать к лешему крышку рассудительности. Грядущие неприятности? Да наплевать! Есть же какой-то предел и у беспредела! Он почти ласково взял «блондинчика» за отвороты куртки и прижал к стене.
- Держите себя в руках, Сергей Викторович, - фээсбешник не выглядел ни удивленным, ни растерянным, даже сопротивляться не пытался. Смотрел спокойно, с легкой иронией в глазах. Да и верзила Влад, вопреки ожиданиям, не бросился на помощь шефу, просто молча встал в дверях и ждал что будет дальше. Необычная реакция «безопасников» немного отрезвила Никульцева, но отступать было уже поздно.
- Что за представление, капитан?! – прошипел он в лицо Арсению, - Что вы тут устроили, а?! Думаете, если вы такие из себя столичные-крутые, то вам можно нас, тупых провинциалов, за нос водить?! Я по-твоему что, в бирюльки играю?! У меня тут четыре трупа! Четыре! Не знаю как по московским меркам, а для моего города это очень много! «Пьяная драка», как же! Думаешь, это смешно?!
- Арсений Фомич не шутил, - произнес Влад, - Здесь действительно случилась пьяная драка. Скорее всего, первым погиб молодой парень… точный возраст не скажу, но ему было не больше двадцати. У него множественные ушибы, правая рука сломана чуть пониже запястья, сломаны три ребра, летальная черепно-мозговая – височная кость пробита. Думаю, когда сбили с ног, он при падении ударился виском о лавку, но мужики не заметили и продолжали избиение. Что же до остальных… Ни у кого значительных повреждений нет, причина смерти – мгновенная остановка сердца…
- Хватит, Влад, - блондинистый капитан мягко отвел от себя руки ошеломленного следователя. – Поймите, Сергей Викторович, мы ведь тоже люди серьезные и мчались сегодня ночью в аэропорт вовсе не для того, чтобы посмеяться над вами и вашими коллегами. В этом поезде все началось с пьяной драки, а закончилось кучей мертвецов… но убийца – не ваш «клиент».
Он указал рукой куда-то вправо от себя. Никульцев машинально проследовал туда взглядом. Несколько секунд он смотрел, пытаясь понять что именно видит. Потом наклонился и всмотрелся внимательнее. На поручне возле дверей остались следы пальцев. Как если бы трубу нагрели, а потом крепко сжали рукой… вот только поручень-то не из воска был сделан, а из металла!
- Примите искренний совет, Сергей Викторович, - будто издалека донесся до него голос Арсения, - Не ищите убийцу. Предоставьте его нам. Мне бы очень не хотелось, чтобы список сегодняшних жертв продолжили вы или кто-то из ваших коллег. Это наш «клиент», мы уберем его из вашего города в течение трех суток, обещаю.
- Вот именно, что из моего, - Никульцев поднял на фээсбэшника тяжелый взгляд, - Вы же понимаете, мне придется подтвердить ваши полномочия. В таком деле простого размахивания «корочками» мало. Четыре трупа одними лишь многозначительными обещаниями не прикроешь. И я сейчас даже не про отчетность; хрен с ней, с отчетностью! Четыре трупа и весь этот туман, что вы тут напустили… где гарантии, что в моем городе через неделю снова не положат в электричке кучу простых работяг?
Добрых полминуты «безопасник» смотрел в глаза следователю и раздумывал, прежде чем ответить.
- Расклад понятен, Сергей Викторович. Мне нужно сделать свою работу, а вам – сохранить лицо. В принципе, наших полномочий достаточно, чтобы утрясти все вопросы официально. Как только сделаете запрос, все ваши сомнения сразу отпадут. Но…
- Но? – с вызовом переспросил Никульцев.
- Но лично вам я готов дать собственные гарантии.
Фээсбэшник поднял руку и показал три пальца.
- Мне нужно три дня. Не больше. Не позднее понедельника я сам зайду к вам в контору и дам подтверждение, что проблема решена.
- И я вам просто поверю?
- Просто поверите, - взгляд Арсения сверкнул, а в голосе, доселе спокойном, неожиданно звякнула сталь. – Когда вы получите ответ на свой запрос, то поймете, что у меня нет никаких обязательств перед вами. И все же я даю вам слово, что вы не останетесь в полном неведении после того как я и мои ребята уедем из вашего города. Гарантий, что через неделю в Онегине не убьют кого-то еще я дать не могу, но в одном ручаюсь: это будет уже не сегодняшний «клиент». Вон, ваши эксперты прибыли, Сергей Викторович, выслушайте что они вам расскажут и потом сделайте все-таки запрос «наверх». А мы пока будем спокойно работать. Договорились?
- Ну, хорошо… капитан, - Никульцев чуть не зубами скрипнул, выдавливая из себя согласие. – Похоже, выбор у меня по любому невелик.
- У вас он, по крайней мере, есть, - очень серьезно ответил ему фээсбэшник.
* * *