Сидела, обвязанная шарфом, на жестяной, тронутой закатом крыше, и рассказывала чуть хриплым голосом стоящему сзади.
Сегодня за окном самой ранней электрички секла крыльями небо темно-синяя огромная птица. Ножом и пухом подрезанные куски воздуха цвета неба падали на обедневшие за зиму деревья, одевая. Но уже через минуту с шипением испарялись. Птица столько видела за эту ночь, её было тяжело, и она попеременно снижалась, но перед самой землей тянула вверх тонкую шею, кидая в небо крик, как альпинист кидает «кошку», зацепиться.
Её цель - яркий круг, восходящего из-за холмов солнца, хранилища снов. Веришь ли, она долетела. Загорелась, раскинула огненные перья; языки пламени облизали небо, пробежались по земле, которая уже принимала вызов: готовьтесь, оно идет, оно идет.
Падали сгоревшие страницы неба на жухлую траву, и, наконец, по ним зашагало босоногое утро, на ходу вырывая все и вся из сна.
- Восхищайтесь мной! Восхищайтесь! Я так ново, я так свежо, я так молодо! – так взмахом светлых ресниц утро собирало возгласы ликования. Оно знало, что его ждали.
А по солнечным лучам-проводам неслись голоса. Из города в город, из квартиры в улицу, из страны на бульвар, что за тысячу километров.
«А ты мне сегодня снился…»

«Знаешь, а мне.. Тепло до сих пор.»

«Звеню, как будильник и всех бужу. А они, представь, не злятся. Говорят: легкое утро.»

«Только что утро остановилось у моего окна. Веришь ли, я сегодня пела как никогда.»

«Мой танец у подъезда всех ввел в полуулыбку, они там до сих пор.»

«Подслушивать нехорошо»

«Тсс…»

- Как думаешь, - спросила у севшего рядом крылатого, - быть может, мне стать канатоходцем солнечной лучей?
- Ты будешь по вечерам уходить в закат…
- Нет, я умею прыгать.
- И приземляться.

«Мы лишены возможности представлять себе наглядно в полной мере процессы в микромире, так как они совершенно отличны от тех макроскопических явлений, которые люди наблюдали на протяжении миллионов лет…» - из учебника физики.

Вам никогда не приходило в голову заклеить оконное стекло огромными фотографиями, скажем, Барселоны, Рима или Праги?
Думаю нет. Значит, вы не тосковали, так как это делал Тэли и не обладаете тем сумасшествием, которое играло в нем. Свои окна он собственноручно заклеил Прагой. Он был художником, рисовал исключительно улочки Праги и временами странных необычайно красивых людей. На незначительные деньги, полученные от продажи этих картин он и жил. Но городок был небольшой и вскоре комнаты жителей перестали нуждаться в работах «чудака Тэли», как называли его горожане. Понимаете, на Тэли порой находило чудно болтливое настроение, и он рассказывал обо всех своих мечтах и мыслях, не замечая непонимание и даже презрение окружающих. Не так уж и часто случалось это настроение с художником, но тех случаев, что были, хватило.
Вскоре все жители знали о его вере-секрете. Тэли верил, что однажды, выйдя в окно своего одноэтажного аккуратного домика, он окажется в самой настоящей Праге, потому что картина – это ключ к двери, за которой соединяются все-все города, а прямо по маршруту Прага.
«Надо лишь дождаться, когда из картины подует ветер…» - мечтательно поговаривал Тэли.
А люди с недоумением косились на его окна, которые с наружной стороны были изрисованы разными: старинными, с замками, приоткрытыми, деревянных, железными дверями. А художник верил и завешивал свою комнату все новыми и новыми выдуманными видами Праги и изредка портретами нереальных людей.
Однажды Тэли нарисовал мальчика, почти обыкновенного на первый взгляд. Но, присмотревшись, наблюдательный человек мог заметить странное сходство ребенка с предыдущими портретами. Но в чем оно заключалось, вряд ли кто мог сказать.
Тэли вешал картину на последнее свободное место, когда главное окно комнаты распахнулось. Стоявший к нему спиной художник, боялся обернуться. Он никогда не раскрывал стенных окон, (для проветривания у него было специальное окошечко в крыше), не желая постоянного разочарования. Но ворвавшийся в комнату ветер, обхватил его за плечи и развернул.
Из раскрытого окна в лицо Тэли дышала Прага.
________________________________
Интуиция заставила Роу поспешно броситься в комнату №325.
Женщина замерла на пороге.
Так и есть: её собственный сын играет с макетами домиков недавно построенного городка.
-Дени! – сердито заговорила она, - мы же с папой тебе запретили притрагиваться к макетам.
-Ну, мама, - обиженно надулся мальчик, - я ж только чуть-чуть поиграть.
- Дени, ты не понимаешь насколько это серьезно…- вздохнула мать, - надеюсь, ты их не поменял местами? Все на месте?
-Конечно, - кивнул ребенок, осторожно ощупывая крышу дома, спрятанного в кармане.
- Тебя бы следовало наказать, но ладно уж, - махнула рукой женщина и вышла из комнаты с ощущением, что поступила п р а в и л ь н о.
А мальчик бегом припустился в смежную комнату. В ней располагался самый его любимый город. Дени достал из кармана домик с окнами дверьми.
-Тут для тебя, малыш, будет более подходящее место, - ласково сказал ребенок, заглянув с улыбкой в окошечко крыши, и поставил дом в Праге.

Посвящается гному, чей башмак лежит на подоконнике подъезда, моим попутчикам в позапрошлую субботу и тем, кто замечал в небе сиреневый дом.

Наверное, этот дом вместе с его жителями был чьим-то сном, миражом, призраком. А то, как бы он мог спокойно, как кабинка канатной дороги, перемещаться по тонкой серебристой нитке? Это понятно даже мне – крохотной, отливающей всеми оттенками синего, горе.
По-правде говоря, мне было до ужаса скучно (всюду лишь золотые пески и никого), а потом прямо-таки перед моим, если можно так выразиться, носом протянулась нитка, исчезающая вдали, а затем по ней, не спеша, полетел сиреневый уютный домик, с длинным крыльцом и широченными подоконниками. Это очень важно, так как именно благодаря этим подробностям я смогла наблюдать за жильцами. Самым первым я увидела гнома, удобно развалившегося на подоконнике. Гном как гном, лохматый, седой, с диким взглядом, удивительно белым ртом. Только на голове не колпак, а ковбойская шляпа. В толстых пальцах он сжимал удочку и, насвистывая ему одному известную мелодию, закидывал её в никуда. По крайней мере поплавок исчезал из поля видимости. Но гном вглядывался в том направлении с таким интересом, словно видел то самое никуда.
- Хопа! – восторженно вскликнул лохматый, дернул удочку и с любовью схватил уловку – коричневый башмак.
Только тут я заметила такой же на левой ноге гнома.
- Лохматыч, тебя можно поздравить с отличным уловом? – смеясь, поинтересовалась, выходя на крыльцо, кудрявая брюнетка.
- Да вот, Нэли, вернул свой башмак. Я ж от сожителей человеческих в спешке удирал, вот его и потерял, - пояснил гном, вытряхивая из возвращенного башмака окурки, - видишь, уже для пепельницы приспособили.
-Безобразники, - покачала головой девушка и уселась на крыльцо.
Чуть погодя из дома вышла ещё одна, невысокая, русоволосая, жительница и тут же улегшись на крыльце, улыбнулась в небо.
- Ого, какая красивая гора, - заметила Нэли, взглянув на меня, - синя-я.
- Синяя? – русоволосая с любопытством приподнялась, - здорово…Дотронуться бы. Мне кажется она исполняет желания. Или что-то в этом роде.
Девушка подбежала к перилам, но до меня ей было не дотянуться.
- Блин, не получится, но я сюда ещё вернусь. Во сне.
- Ник, не забудь меня захватить, - сказал только что усевшийся слева от гнома рыжий парень с улыбчивым ртом.
- Конечно, - пообещала, оглянувшись, девушка и, сбежав по ступенькам, села на краю, свесив ноги.
- А сегодня мне снился незнакомый город. Аллеи и дожди, дожди. Люди, бегущие с зонтами. Я все фотографировала, как обычно. Потом в объектив попал памятник, не помню какой, и девушка в кедах. Я сделала фото с ними. А она меня после долго благодарила, будто я её от какого-то проклятия спасла…
- Да, Ник, дожди это здорово, особенно если ждёшь всю зиму, - мечтательно заметила Нэли.
- Будут вам дожди, будут, - прокашлял гном и скрылся в доме.
- А как я в эту субботу во Владимир съездила, - засмеялась Ника, - захожу в электричку, своё любимое место у окна, на самой первой лавке занимаю. Тут старичок рядом садится. А у меня в голове сразу же вопрос завертелся. Смешной: вы знаете сказки?
Захотела сказку с утра послушать. Сдерживалась, сдерживалась, а потом все же спросила. А он и говорит:
- Ещё как знаю. Даже сочиняю сам.
Так я его и заставила сказки мне сказывать. Но скоро он вышел, так и не успев дорассказать.
Но скучать мне не пришлось. Зашел некий мужичок, место рядом со мной занял. Сидел, сидел, потом достал термос, налил себе чая. А мне смешно, вспоминаю свой термос, что в сумке. Мужичок на меня посмотрел и предложил чаю.
Я рассмеялась вслух, свой термос достала, чая налила.
- Что ж, выпьем за безумные чаепития, – видно «Алису в стране чудес» вспомнил.
Только чай допили, как ему выходить. А я открыла пьесы Бернарда Шоу, начала «Пигмалион» читать и не заметила, как рядом со мной оказался очередной представитель мужского населения. Не знаю долго ли он за мной наблюдал, но в какой-то момент ему это видно надоело, он предложил почитать пьесу по ролям.
Я сделала вид, что ничуть не удивилась, книгу поудобней разместила и начали мы читать –играть. Соседи явно получали удовольствие. Но и этот чудак оказался недолговечным.
Вышел, а через пару минут я уже встречала нового. Тот оказался с гитарой. К нему сразу прониклась уважением и симпатией. Но такого, что он сотворил, честно, не ожидала. Лишь усевшись, он устроил гитару поудобней и как заиграет, запоет:
- Пой же, пой на проклятой гитаре, мой последний единственный друг!
Я – немой восторг и аплодисменты совпадениям.

Неужели это все правда, - подумала я, слушая рассказчицу.
- Ник, неужели это все правда? – спросили мне в тон жильцы сиреневого дома.
А в ответ я услышала лишь смех, и в тоже мгновение дом исчез за горизонтом.

2n.03.09

- У нас обед! – Маша силой захлопнула дверь приемной, оставив в коридоре пугающую бесконечностью очередь решивших сойти с Земли. В обязанности девушки входило выслушивать причины сего решения и пожелания насчет остановки.
- Идут и идут. Мне кажется скоро Земля будет напоминать пустующий автобус, Маша со вздохом уселась на стол и посмотрела на Вадика, увлеченного операциями на компьютере, - а водителями будем мы с тобой, по очереди.
- Да ладно уж не преувеличивай, - махнул рукой сослуживец, - чаю?
- Давай.
Вадик убежал на своеобразную кухню, а Маша задумчиво перебрала заполненные бланки-анкеты.
- Неужели они думаю, что там будет лучше? Смешно.
- Держи, - вернулся Вадик с двумя кружками чая. К слову, с веселыми кружками. С изображением вселившихся друг в друга кошек. Их выдавали глаза: у синей были желтые глаза, у зеленой синие, а у желтой зеленые.
- Говоришь, счастья своего не замечают?
- Вот именно. Можно мотаться с планеты на планету, но так и не научиться быть счастливым и нужным, - девушка так разгорячилась, что пролила на коленки чай, - чёрт!
- Что меня радует, так чай. Ему и в голову не придет покидать планету, - рассмеялся Вадик.
- А как её покидают? – спросил он вдруг.
- В смысле? К планетам построили мосты, по ним идут поезда. Каждое первое число, когда Земля останавливается.
- А.. Я просто ни разу не видел.
- Надеюсь, хоть ты не собираешься сходить? – насторожилась Маша.
- Увы, но я причину придумать не могу, - пошутил Вадик, - а то бы мигом.
- Ха, причину! По каким только не сходят. Иногда от смеха еле удерживаюсь, а бывает действительно серьезные. Не сиюминутные решения.
- Маш, а тебе, неужели никогда не хотелось сойти?
- Разве что попутешествовать и вернуться. Когда-то, читая дневники не просто знакомых людей в Интернете, мне чертовски хотелось сорваться, приехать к ним, вытащить за руку на улицу и болтать всякую милую чепуху. Чтоб в глазах немного безумия, улыбка не гасла и тепло. А потом моё «хочу» превратилось в «могу». И это было здорово. Так здорово, что продолжается до сих пор. Но приезжать к ним часто с других планет будет затруднительно, ты не находишь? - улыбнулась девушка.
- Такие счастливые?
- Очень, - кивнула Маша. – они умеют делать счастливым любое место.
- Вспомнилась наша с тобой история о трех друзьях, отправивших в космос пустую, но уютно обустроенную ракету. А спустя год она приземлилась с веселой старушкой, её шутником мужем и собачкой Жучкой. Друзья решили, что их выдумала ракета, так как её было скучно. Я подумал: если людей может выдумать обыкновенная ракета, то почему бы людям не выдумать друга. Того кто скажет: посмотри как хорош мир в котором ты живешь!
- И раскроет занавеску, открыв такое чудо, как солнце, - зажмурилась от удовольствия Маша и подойдя к окну, впустила солнечные лучи. – Слушай, а может былое вспомним, напишем историю о том как чудесно жить на Земле и будем раздавать всем сидящим в очереди. Глядишь, почитают, познакомятся да домой вместе пойдут, сумасшедшее чаепитие устроят. Не зря ж я в детстве сопровождала каждую чашку чая словами: да будут сумасшедшие чаепития!
Хотела чтобы люди все смеялись и желательно одновременно. Было подозрение, что для кого-то, смотрящего в темный глубокий колодец, мы звезды. И он ждет, когда мы зазвеним, словно колокольчики.
- Здорово… Историю написать можно и её возможно даже с интересом прочитают, но потом скажут: объелись мы сказками, как конфетами. Животики болят.
- Где ты добрый доктор Альболит, - пропела девушка и, взглянув на часы, раскрыла дверь приемной:
- Ну, кто ещё желает сойти с Земли?

Перебегала улицы, пугливо шарахаясь, а глаза как фары машин, огромные, из-под капюшона светились. А в небе звон стоял для неё непереносимый – развлекались дети, летая на разноцветных стрекозах-машинах.
- Догони-ка!
- Да, легко!
- Ого! Смотри-ка, какое бежит!
- Напугаем?!
Виу, виу! – налетали сверху стрекозы с моторами на ту, что лицо за капюшоном прятала. Приносили крылья прозрачные ветер, и слетал капюшон, и весь город видел: у неё малиновый рот улыбался.
- Чудо!
- Юдо-Юдо!
- Отчего улыбается?
- Да она над нами смеётся!
- А давайте закидаем! Камнем!
Камни со свистом носились, а она улыбалась:
- Кометы.
Вдруг булыжник задел по коленке, закачалась на тонких ногах да к скамейке все с той же улыбкой заковыляла спеша. Сняла с рук полосатые варежки и, склонившись, читала ладонь. Там записаны были адреса, по которым лежал её путь. Но глаза не успели по строчкам пробежаться, как камень опять. Подчеркнул краем острым все цифры, адреса утонули в крови.
-Эх… как жаль. Не дошла я до многих, - улыбнулась в последний разок и, рукой рассеченной махнув на прощанье, убежала удача ручьем.
Тут же в небе повисли плакаты:
«К ним удача не скоро дойдет».
И читали те взрослые, дети, пробегалось по лицам « о, нет!», камни падали под ноги глухо.
К ним удача уже не придет.

Кажется весь мир в моих знакомых, оборачиваются и ждут как будто бы привета. Иду по мокрой весне, и отчего-то хочется, чтоб ноги подломились, ты сидишь, а вокруг ходят, ходят великаны, а ты, как мальчик с пальчик. Вдруг мимо волшебник, уставший, рассеянный, карманы широ-окие. А из карманов ленточка, как лучик. И вот ты хватаешься за неё и тянешься, тянешься. Плюхаешься в карманище, а там... мармелад. Объедаешься так, что не пошевелишься и сил хватает лишь на блаженную улыбку. Укачивает, качает колыбель улиц: шаги, кто-то поет, тсс - ветер шуршит.
На голову опускается лапа сна, как ты думаешь, а на самом деле: это Волшебник тебя нашел.
Тебя нашел волшебник. Звучит здорово, да? Конечно, же он сейчас тебя бережно положит на цветок-кровать, укроет сказкой на ночь и не подпустит никаких там черных людей с гадкой издевающейся ухмылочкой.
А вот и неправда.
Волшебник сажает тебя на руку и недоверчиво моргая, проговаривает по слогам:
- Чу-де-са.
Откидывается на кресло-качалку и говорит, наполняясь счастьем:
- Малышка, как ты вовремя. Я так давно ждал гостя. Я так давно не слышал сказок.
А счастье так и плескается, цвета морской волны.
Я раскрываю рот и ловлю капельки счастья. Спать уже не хочется.
- Ну что ж, Волшебник, - отвечаю, - вижу, ты очень устал, по сравнению с тобой, я птица, способная долететь до края земли, вырваться за край и вернуться назад. Поэтому я тебе расскажу. Расскажу о том, как кланяется месяцу ртуть в градуснике, о том, как пятница берет за руки и не опускает их, пока ты не станцуешь, о девочке с тетрадью внутри ( каждый день она вырывает оттуда листы, а тетрадь не кончается, а если вдруг, то она испишет себя), о письмах, которые не умещаются в конвертах, о расскрашках, которые докрашивают спустя шесть лет, о снах, которые почему-то сбываются.
Волшебник, сегодня я сравнила свои сны и то, что было потом, между ними совы падают.
Волшебник, а знаешь, что это значит? Это значит, что скоро я наемся мармелада в твоем кармане, глотну твоего морского счастья и больше никогда не вернусь домой.

Эйр Мыльные_рукава! – кричали дети, выстукивала капель, скрипела вертушка, шептал ветер, затихая в лужах.
Эйр грустно улыбалась в ответ и дула на мыльные ладони, даря небу прозрачные шары переливашки. Девочка знала, что в шарах летают радуги. Они ищут свой дом, выглядывают его сквозь мыльные стенки летающих шаров. Но видят лишь серые крыши, скучных людей и глупых голубей. Вдруг тот или иной шар вздрагивает от радостного вопля радуги:
- Я вижу наш дом! Спускаемся! Ах, наш радужный дом!
- Куда же ты? – кричали ей в ответ, - мы ничего не видим.
- Ой, слепые! Да вот же! – радуга сдувала шар и бросалась в… лужу. Мутную, грязную лужу. Беднягу обмануло её же отражение.
Эйр с волнением склонялась над радужными лужами, но ничем не могла помочь. По лужам проходили волны и поглощали радуги навсегда. И лишь много позже, ближе к лету, на месте луж появлялись семицветные рисунки.
« Как могильные памятники» - с тоской думала Эйр. Но уже через мгновение сдувала с ладоней все новые и новые шарики с радугами.
- Я могла бы решить, что это все бессмысленно и уж лучше вам не летать совсем. Но я-то знаю: кто-то из вас свой дом найдет, - говорила Эйр Мыльные_рукава радужным пузырям, вставая на цыпочки, поднимая руки выше к солнцу и взглядом, мыслью стараясь помочь радугам нащупать тоненькие ниточки – связь с домом.

6 марта, 2009 года, Эйр, намотав на руку солнечный луч, унеслась на солнце за горизонт.
Значит кто-то долетел. Кто-то нашел.
Эйр, ты знала.

Февраль рвет на лоскуты мое одеяло – ему для корабля парусов не хватает.
Мы идем по полузнакомому городу. И Февраль как санки тащит за собой на веревочке самодельный корабль, плавно скользящий по все ещё снегу.
- Февраль, представь, я никогда не делила время на месяца. Лишь для тебя сделала исключение.
-Сие приятно, - кривляется мальчик-февраль в ответ, а взгляд ласковый.
- Было за что. Ты подарил мне книгу, отвечающую на все вопросы. Мне порой кажется: открывая её, я заглядываю за рыжую дверь, ведущую в чудное место, где кто-то охотно отвечает на все вопрос, что ему выкрикивают из-за двери.
-Ты просто нашла свою крышу, - оговорился, - То есть книгу.
- Свою. И здорово, что она на моей полке, а не где-нибудь за тысячу километров, в пыльном шкафу. Зачастую «свое» и далеко становятся синонимами.
Хотела перечислить длиннющий список, под заголовком «спасибо за…», но передумала – февраль и без меня всё знает.
- Пролетел ты, совсем пролетел.
- Мы пролетели. Как с горки на санках да прямиком в сугроб.
- Смеемся, отряхиваемся.
Всего двадцать восемь дней. Я приду домой и перечитаю все записи, чтобы до конца понять какой ты. А двадцать девятый день для избранных. Рожденные на границе февраля и весны. Те кто передают последние слова прощания от февраля и провожают его до самого горизонта.
Корабль февраля затрещал по асфальту.
- Мне кажется: сейчас проснусь от шума убирающих снег дворников. А с календаря будет многообещающе смотреть декабрь.
- Не проснешься. Ты уже проснувшаяся дальше не куда.
Киваю.
Я всё говорила: «выдохнуть бы усталость», а теперь дышу исключительно улыбками. Усталость же подобна браслету из бусин (дней?) на руке, как знак, говорящий голосом Брюсова: : Вперед, мечта, мой верный вол! Неволей, если не охотой !Я близ тебя, мой кнут тяжел, я сам тружусь, и ты работай!..
Несусь на каком-то дыхании, да так что дорога еле поспевает. Оттого мы напоминаем разматывающийся клубок, которого мысли о конце и не думают посещать. У него ещё столько.. А какая отличная мишень для чудес.
- Слушай, февраль, а как тебе такая концовка: я выдохнула усталость и та, словно ветер подхватила корабль февраля…?
- Нет уж. Твоя усталость не лучший ветер. Да и нет её у тебя, - смотрите-ка, по-моему, он мне даже язык показывает.
-Ты прав. К слову, твой корабль еле удерживается, чтобы не взлететь.
-Да. Мне совсем пора. Что ж не буду говорить: до встречи, потому что следующий февраль будет иным. Но, знаешь, что меня радует? Говорят: тому, кто исчезает всегда легко, а тому, кто остается трудно. Но наш случай приятное исключение, - подмигивает.
- И я вновь с тобой соглашусь, - и остается только улыбаться.
- Небольшой от меня подарок, - протягивает несколько битовую коробочку, - он как цветок раскроется, когда время его найдет.
Усаживается в корабль, напевая полузабытую мелодию, и, махнув на прощание, отчаливает.
В небе словно чайка пронеслась, и скрылась за закатом солнца.
А зачем я это все пишу?
Да вот, стою на остановке крохотной, вычерчиваю для тех, кто добежит. Зарубки оставляю. Остановка на лестнице в бесконечность, ступенька сто сорок три. Она вся исписана:«февраль рвет…»
Усталости браслет.
Но вы не верьте всему.
Фе-
враль.

Говорите: в окна заглядывать неприлично?
А я загляну, в темное.
В кресле полулежит человек, кажется – спит, но нет, на самом деле он скользит огненным шариком по окнам, молнией проносится по проводам, пугая случайных не спящих.
Пролетает сквозь очередное стекло, приземляется на подоконник и осуществляет письмо, стряхивая строчки одну за другой.
Поздним вечером, блуждая по заброшенным, приготовившимся исчезнуть зданиям, он забрел в хранилище не написанных писем. И с чего-то решил, что передать эти письма адресатам – его дело. Все новые и новые строчки оставлял светящийся шарик в квартирах ничего ещё не подозревавших людей, а сам чувствовал, что и своё не написанное придется доставить.
Уже незадолго до рассвета, заворошили строчки его письма подоконник дома №3, на Чеширском переулке.
«Бывают такие люди, которые когда-то занимали в жизни огромную роль, были всегда рядом, даже думали вы об одном, а потом вдруг дороги разошлись, и катается кто-то бывший близким по другой трассе, соседней. Иногда бывает, пересекаешься, но успеешь только кивнуть и не больше. А тебя вдруг то ли тоска по тем временам возьмет, то ли по человеку соскучишься. И вопрос все вертится, вертится, обороты набирая: как дела твои?
А ответ прост: нормально, отлично, хорошо. А что ещё можно успеть сказать за минутное «пересеклись»?. А тебе-то не о том услышать хочется. Хочется рассказ, да нет, книгу целую, давай о самых ярких моментах. Яркие моменты, как звезды-значки. Хоть на грудь вешай, мол, вот у меня, сколько их было, завидуйте. Говоришь, совершено не умеешь писать книги, да и со связными предложениями проблема. Так это пустяки, ты пиши главу-момент хоть тремя словами. Можно одно слово написать огромными буквами – самое главное, а можно хоть вертикально, в каждой строчке по букве.
Подумать, так книгу особый виртуоз и за «пересеклись» успеет написать.
Но есть кое-что ещё. Человек-то чужой уже совсем, смотри ничего от того старого, родного не осталось. Да как же такому напишешь-то откровенно? А ты подойди, маску то с него сдери, и другую, ох тут и третья… Узнаешь? То-то же. Да и свои стяни-ка.
Я как–то перед тобой сдирал, да ты меня даже не заметила, унеслась…
Тогда я решил, что единственное, что мне остается – это написать тебе письмо. Но так и не осмелился. Но сегодня…
Помнишь, как я всем говорил: стану великим фокусником-волшебником!
Так и есть, я теперь показываю великие фокусы перемещения в пространстве и передачи информации на любое расстояние. Только зрители тут не желательны.
Видишь, все сбывается, все меняется.
Но кое-что остается тем же. И от него я жду ответное тук-тук:
Я помню тебя. Тебя помню я. Помнить ещё хочу тебя я.»

Ранним утром февраля снег решился. Решился признаться небу:
- Небо… небо, я вас так люблю. Небо, всю зиму я писал и тут же заметал стихи, вам.
Небо удивленно взглянуло вниз:
- Но, снег, как же вы столько времени молчали…. А теперь, теперь вы таете!
- Да, таю. Под вашими-то лучами…
Дыханье весны.
- Весна близко. Я бываю так легко только весной.
Но почему же?
- Вы прекрасно. Понимаете, небо, я стеснялся. Вы так высоки, на вас заглядываются те, кто оставляет на мне следы… Я жалок. Не так ли?
- Ох, не говорите так. Вы замечательны, даже сейчас. А тогда, в самом начале зимы, я не могла отвести от вас взгляд. Знаете, снег, я к вам спущусь. Ночью.
И вот, когда город покрылся темным покрывалом, небо, кутаясь в длинный звездный плащ, опустилось на землю.
- Милый снег, вы чуть дышите, - склонилось оно над снегом.
- Нет, нет, напротив, я давно не дышал так глубоко.
Небо, возьмите мое сердце, - в столпе снежинок мелькнуло алое сердечко.
- Ах, оно у вас такое горячее.
- Вам так многие отдают свои сердца, иногда я их видел – мелькали в вашем шлейфе.
-Эх, снег… - небо нежно поцеловало снег.
И тот, улыбнувшись, исчез.
А издалека донесся крик:
- Небо, улетайте скорей, вы тут погибните!
Небо резко взлетело, с плаща посыпались звезды, четырнадцать звезд вспыхнуло и погасло.
В эту ночь родилось четырнадцать детей. Детей неба. Быть может, вы их встречали.
В душе – небо, в речах – звезды, а в улыбке месяц серебрится.

Под шелест улетающих крыш вдруг врываешься в мою комнату, наполненная весенним ветром и песенками о Чеширском коте.
Говоришь:
-Здравствуй, я пришла ловить в тебе сказки.
А я смущена: у меня дома страшный (всепоглощающий) бардак, а в голове геометрия.
Но ты заявляешь:
- Меня невозможно поглотить. Ты что забыла? Я же вы-дум-ка! А геометрия… Это что-то лестничное. Наверное, ты думаешь какой длины должна быть лестница, чтоб до самого неба достать. Я тебе и так скажу: это метр плюс бесконечность.
Не сдерживаю смех, вся геометрия, хромая и кривая, улепетывает в тень стола. А я и рада, легко мне. На балкон вывожу тебя.
- Улетающие крыши – это красиво…
Весной птицы прилетают, а крыши напротив улетают.
Только не в теплые края, а туда где ждут.
Задумываюсь о своем, а ты беспокойна, спрашиваешь:
-Откуда тот огонек?
-Какой? А этот…Чей-то фонарик, - весит у окна соседнего дома уже с давних пор, - Знаешь, я частенько задумывалась: кто может жить за этим окошком, кто оставил этот огонек. И как-то раз мой вопрос, не удержавшись, сорвался мотыльком в вечер февраля и устремился к загадочному окну…
За сиреневой полупрозрачной занавеской оказался город. Много меньше нашего, он уменьшался в небольшой комнате. Человечки походили на игрушечных. И проводили жизнь в игре. Каждое утро они просыпались новыми людьми, в прямом смысле. Менялась манера разговора, внешность, даже пол. Лишь теплая звезда, скрывающаяся в каждом человечке, никогда не менялась. У кого-то она была мохнатой, у другого напоминала зеркало, у третьего переливалась всеми цветами радуги.
И, я забыла самое главное, тот фонарь был для них солнцем. Каждый наш вечер фонарь зажигался – там наступал день.

- О как… А ты бы хотела жить в таком городе?
- Кто знает… Быть может в таком-то мы и живем. Только фонарь светит дольше. А вся наша жизнь - один их день.

11.02

Там где море бродит по улицам (осторожно, как бы прохожих не задеть, а то оштрафуют), стоит огромная раковина, в ней живёт коллекционер звуков - Звучи. Весь его дом-раковина заполнен баночками, вазочками, бутылками, шкатулками и сундучками со звуками, песнями, голосами. Но не было никого, перед кем коллекционер мог бы похвастаться своими сокровищами. Так как этот странный персонаж из дома не выходил, дружбу не водил, гостей не звал.
Помимо звуков была у него ещё одна ценность – солнышко. Каждый год оно вырастало подобно цветку в самой глубине раковины. Очень жаркий цветок. Звучи любил своё яркое чудо, но то, подрастая становилось неспокойным. Носилось по раковине, раскрывая все звуки подряд. Коллекционер сердился, набрасывал на солнце синее полотно. А то, проказничая, успевало раскрыть особую шкатулочку, в ней заключалась фраза:
- Мамочка, можно на улицу? – тихим детским голосом.
Звучи крепко задумывался, нерешительно подходил к отверстию раковины, ёжился от холода. Но всё же…прятал солнышко под сердцем, накидывал плащ и выходил на пугавшую его улицу. Щурился от белизны снега, вздрагивал от снежинок, норовивших, приземлится за шиворот, а солнце грело. Коллекционер спрашивал его:
- Ну, что, свет мой, куда пойдём?
Солнце отвечало:
-Навстречу зелёной карете.
Звучи пожимал плечами и скользил вперёд. Но вот судьба… Неизменно чей-то голос со смехом вскрикивал:
-Смотри, какой чудак!
От неожиданности и смущения коллекционер, теряя равновесие, падал. Из его карманов вылетал щебет воробьёв; из-под сердца выкатывалось солнце, прыгало, как мячик по мостовой, ненароком купалось в море, а затем оказывалось в сачке некого ловца с неба. Тот с радостным удивлением разглядывал уловку да отпускал погулять по небу. Думал: вернётся. Ошибался.
А Звучи потерянный и одинокий поднимался со льда, скользил куда скользится.
Пока не встречал зелёную карету, впереди «шесть коней разгоряченных, в шляпах алых и зелёных».
Та приостанавливалась, из окна выглядывала рыжеволосая девушка и с улыбкой говорила:
- Залезай, Звучи, подвезу.
Её вслед кричали дети:
-Весна! Весна!
А кто-то, выдохнув усталость:
-Дожила.

Когда сквозь отражения начинают проноситься огни фонарей, можно представить любое место. Поезда доходят даже в те города, которых нет.
Ей надо было в такой. Она мысленно рисовала, как исчезает поезд, в сиреневом тумане, и улыбалась соседям по купе. «Интересно, какие у них дела в городе, которого нет? Может они тоже едут к больным сказкам…»
Да, в том городе есть большой старый дом, с кривой надписью «больница», а за скрипучей дверью палаты сказок, больных сказок.
Если в сказочника поселяется боль, и он больше не в силах терпеть, то выдыхает свою боль в сказку. Вскоре за сказкой приезжает черная карета, увозит лечить. Правда, это всего лишь слова, все знают, что сказки вылечить невозможно. Когда-то пробовали вырезать эту боль, но сказки тут же умирали, боль была их неотъемлемой частью.
К таким-то сказкам она и мчалась не останавливаясь, хоть и замирало сердце на каждой станции. Когда-то рассказывала о своём постоянном желании: выйти не на своей остановке. Просто любила бессмысленные, дурацкие поступки. Объясняла их стремлением изменить судьбу. «Это как бежать с закрытыми глазами навстречу судьбе, главное - не боятся.» Её спрашивали, когда ж она будет довольна, в конце-концов столько судеб уже поменяла. Отвечала: никогда. «Мой жизненный путь будет подобен спирали пружины, чтоб после очередного кольца можно было оттолкнуться и взлететь. А куда – неважно.»
В это раз не вышла ни остановкой раньше.
Видела город, которого нет, шагала по его старинным мостовым, поражалась говорящим фонарям, (они научили её неплохим вещам), отворила скрипучую дверь, гладила больные сказки. А сама пыталась вспомнить сон. Снилось, словно, смотрит она на руки свои, а от них фиолетовое сияние. Знала, что крепко спит, а значит можно летать сколько угодно и осуществлять мечты. Но в этом сне было очень важное дело, настолько, что возможность летать показалась ерундой. Вот только, что за дело не вспомнить…
А ещё в её сне пересеклись три мира: реальный мир, мир сна и мир её воображения. Во всех мирах промелькнуло одно и то же событие. Но, какое?...
Вспоминая, лежала в палате, утешая сказки: я вас вылечу. «Знаете, у меня во сне волшебные руки, я засну и тогда…»
-Бедняга… Сколько уж бредит-то… Девушка. Девушка, вы меня слышите? Всё будет хорошо. Тут отличные врачи.
- Мои милые, милые сказки…

*с Умкой*

Там на экране окна сказка-случайность живёт . Сказка о тех кто у люстры в небе парит и чай пьёт.
Сказка о том, что фонарь гаснет, с утра, невзначай брызнув свою акварель в небо, где солнце забыто. Короткая сказка о небе, небе цвета сирени, вскоре оно посинело. Выпечкой тёплого снега небо себя заняло. В сказке летает луна, бледность её ворожит. Крылья упрятаны на обратной стороне луны.
Мы гуляли там по калейдоскопным мостовым и видели, как ветер-дождь меняет очертанья обратной стороны. Размывает цветные тени, которые никогда не бывают острыми, играя ими как стекляшками в калейдоскопе. И звенели колокольчики, зовя лунных барашков. Барашки-облака, с песнями-случайностями.
В калейдоскопную сказку плыл капитан, лунные паруса отражал океан, в трюмах подарок, листья баобабов для самых замечательных рисунков – барашков, с лунностью в глазах.
Там на экране окна отражения-сказки живут.
Отражения наши с тобой.

В крохотном замке, на пыльном полу девочка в синем плаще, взгляд, устремив в мир одной ей известный, из фантика шарик катала. Это был не первый и не последний. Кто-то однажды ей сказал, что этих шариков будет больше трёхсот, она в это верила.
Давайте назовём её Эйр.
Готовые шарики Эйр раскладывала на подоконнике окна. За ними приходили приветливые люди, говорили спасибо за тепло. А девочка им отвечала: я рада, но вы, когда шарики превратятся в птиц, отпускайте их, ладно?
С некоторыми Эйр сдружилась, они весело болтали, но потом, отойдя от окна, становились совсем иными. Девочка видела это и оттого становилась грустна. Ей было больно от притворства.
Иногда, если к окошку долго не подходили, Эйр казалось, что она занимается откровенной чепухой и никому-никому её цветные шарики не нужны (правда, быстро понимала: они необходимы ей, это её жизнь). Но тут появлялся кто-то, озарял улыбкой пыльную комнатку, и девочке становилось настолько солнечно, что она катала сразу по два шарика.
Было ещё одно окно. Через него Эйр наблюдала за другим миром. Он казался скучным. Поэтому в глазах девочки поселялась серая тоска. Чтобы тоска улетучилась, приходилось часто моргать. Из этого мира к девочке приходили люди, которые говорили много длинных предложений, начинавшихся со слов «ты должна».
Эйр, чтоб от неё отвязались, брала простой карандаш и быстрыми штрихами рисовала пыльную копию себя. Стоило коснуться синим плащом рисунка, как тот оживал и отправлялся пылиться туда, где так любят заявлять: «ты должна».
А девочка катала всё новые и новые шарики из цветных фантиков. С каждым шариком Эйр становилась старше. В шариках находились выдуманные жизни, но их можно было проживать, как настоящие.
Эйр мечтала о путешествиях, много шариков назад ей надоел замок, но дверцы не было. Она пропала, как только хозяйка вошла в замок. Эйр обращалась с просьбой к людям, что приходила за шариками: не принесёте ли вы что-нибудь для моего замка? Посмотрите, как пусто. Мне бывает тут одной грустно. Иногда приносили. Но душа Эйр рвалась прочь из замка. Решила через окно. Вот только какое? Туда где у людей сторон побольше, чем у монет или туда, где всё погрязло в скуке?
Подумала да выпрыгнула в первое. Пошла осторожно, зажмурившись и закрыв руками уши. Она так боялась, вдруг кто-то обманет, уколет словом, будет надсмехаться.
Затем осмелела, открыла глаза, посмотрела вверх. И влюбилась в небо.
Так и ходит девочка в синем плаще, устремив взгляд в небо фантазий, да всё также вдыхает в фантики-шарики жизнь. И ищет, ищет кого-то…
-Но ты в небе его не найдёшь.
- Знаю. Это такая игра в жмурки.
А вместо повязки на глазах: небо.

говоришь. и словно пьянее от слов, шатаясь подходишь к шкафу. бормочешь мне что-то о чуде, что спряталось там, но скоро, очень скоро выйдет к нам. надоевшая сказка. ты видишь: я уже не верю. устало опускаешься в кривое кресло. закрыв глаза, плачешь. мне жаль, хочу подойти, обнять, сказать чепуху, дурацкий бред... ох, милый... да мы живём в бедном, сером доме, но это всё ерунда. знай, я тебя не оставлю. взгляни мне в глаза, в них много грусти, но они светятся, они всё ещё...
а знаешь почему?
я смотрю в небо по утрам. когда ты видишь сны, меня будят колокольчики. выбегаю на улицу.
небо поёт песнь о тех кто любит.
небо. само небо поёт о нас.
____
мы уходим вереницей снов. о нас забудут, пусть! мы мчимся вихрем на рассвет, от наших рук бегут лучи, лаская крыши городов. а нас с тобою счастье качает на ладонях. сплетается плащ синий с зелёным. а мы так сказочно красивы, питаемся свободой, отчаянным полётом, ввысь.
лишь только ввысь.

Когда ветром распахивалась дверь на балкон, писатель Лун слышал разговор двоих на крыше. Он не знал кто они, но любил послушать их беседы.
- Смотри-ка, дождь разлетался сегодня.
-Да он не сам. Это невидимки украсили себя, подвязались дождинками. Праздник всё-таки. А мы с тобой как обычно… Ску чаем поим.
- Ну а что поделаешь? Судьба.
Ску, вот скажи, зачем ты весь этот цирк с танцами на снегу устраиваешь?
- Ди-ирк, сколько можно объяснять? Радуюсь я так. Люблю снег…
- Но почему в носках-то?
- Знаешь, мне кажется в сапогах грубо.
Двое вздохнули: «бесполезно. Безумную не понять. Остается только спасать: хватать, накидывать одеяла, а в руки давать чашку горячего чая.»
- Ладно уж, Ску, мы на чердак. Надо фонарики найти.
Скрипнула дверь и всё для Луна стихло. А ему вдруг резко захотелось увидеть как Ску танцует на снегу.
«Наверно очаровательно…»
Писатель включил в плеере мелодию «Detektivbyren – Nattёppet» и всё вокруг разом оволшебилось…
Лун видел домики на крышах и их забавных нереальных жителей. Невидимки – маленькие прозрачные существа с серебристыми крылышками. Они смело влетали в квартиру Луна, хватались за разноцветные дождинки, развешенные по всей комнате, и, хихикая, раскачивались туда-сюда. В конце-концов дождинки рвались, а невидимки завязывали их на себе. Кто, как пояса, кто, как бантики на голове. Особо озорные крылатые воришки показывали писателю язык, задевали его, щекотали.
Но кто-то испуганно пискнул:
- Он нас видит!
Заполошились невидимки, побросали дождинки, заспешили на улицу вылететь. А это Лун лишь подмигнул одной невидимке. Не ожидал, что те так испугаются.
-Стойте! Стойте же! – крикнул он, - Я не сделаю вам зла, а дождинок берите сколько нужно.
Невидимки доверчивы, как дети, ту же со смехом вернулись за дождинками.
Лун, понаблюдав за ними и пожалев, что на фотоаппарат эти чудеса не заснять, обратился к малышам:
-Скажите, а вы знаете Ску?
- Хех, эту безумную? Да кто ж не знает. Каждое второе января выбегает в одном платье да носках танцевать по снегу! Спасибо ухам, спасают её.
-Эх, посмотреть бы, смущённо улыбнулся Лун.
-Ну теперь год жди, - заверил один из невидимок, обмотав ноги зелёным дождиком.
-А у вас праздник сегодня? –поинтересовался писатель.
- Ага. День жителей крыш. Когда-то второго января поставил на крыше свой дом первый чудесник. Видишь, как красиво? Фонарики включают, - сказала невидимка и вылетела в раскрытое окно. Следом за ней, поблёскивая дождинками, понеслись её товарищи.
Лун проводил их улыбками и загрустил. Уж больно хотелось ему загадочную Ску увидеть.
А ветер всё усиливался, а снежинки словно стремились взлететь в небо.
Писатель ловил их да тут же отпускал, наблюдая, как ярко становится на крышах, там включались всё новые и новые фонарики.
С крыши донеслось чьё-то тихое пение. Лун разобрал лишь: «когда снег начнётся».
«Это может быть только Ску!» - обрадовался он и крикнул:
-Ску, а ты можешь спуститься?
Сверху принёсся смех:
- А ты попробуй ко мне взобраться.
Но Лун уже увидел лестницу, старательно вырисованную снежинками. Юноша быстро поднялся по полуснежными ступенькам. И вскоре уже сидел рядом с рыжеволосой девушкой, закутанной в полосатое одеяло.
Та даже и не пыталась скрыть своё удивление:
- А ты оказывается , не только разговоры умеешь подслушивать, - заметила Ску и её яркие тонкие губы сложились в приветливую улыбку.
-Сегодня же в какой-то степени день чудес, всё возможно.
-Да нет, не всё, - погрустнела девушка и поймав снежинку, смотрела как та тает на ладони…
-Несбывшиеся желания?- догадался Лун.
-У кого их нет, - отмахнулась девушка и прямо посмотрев в лицо Луна вдруг спросила:
-Хочешь чтоб станцевала, да?
Лун лишь кивнул
-Любитель безумных…- пробормотала Ску и решительно сбросила одеяло, оказавшись в лёгком синем платье до самых пяток, на ногах зёлёные носки.
В волосах сверкнули изумрудные ленты.
- Что ж я для тебя повторю. Просто ты первый кто об этом просит. Окружающие меня, как ты слышал, из года в год спасают.
И Ску сделав несколько шагов в сторону, закружилась. Завертелся посреди крыши вихрь зелёного, рыжего, синего. К ногам ошеломлённого Луна летели горсти изумруда, на снегу появлялись и исчезали знаки, слова…
К танцу девушки присоединились снежинки, дикий ветер подбросил Ску ввысь.
Где-то там она допела последние слова своей песни и упала.
Лун, проклиная своё желание, в ужасе подбежал к девушке. Та была жива, лишь дрожала да в глазах блестели слёзы. Лун помог Ску подняться, накинул ей на плечи одеяло.
-Пойдём быстрей ко мне. Должен же кто-то тебя поить чаем.
- Хм, я лучше к себе пойду. Ты со мной заскучаешь.
-Э, да я в своём обществе сейчас свихнусь. Пошли.
Молча пили чай с воздушными пирожными у камина. Ску взобравшись с ногами на кресло не отрывала взгляда от огня, Лун встревожено поглядывал в её сторону.
-Знаешь, - дрогнувшим голос сказала девушка, - я впервые дотанцевала до конца…
И узнала. Мне надо искать таких как я. Здесь оставаться больше нельзя. Зовут, зовут…
Но тебе я хочу сделать подарок, - Ску подошла к балконной двери, провела по ней рукой, - теперь эта дверь будет открываться сразу, как только на крыше начнутся разговоры. Ухи сказок, поверь мне, знают много-много… А ты ведь писатель, так что вдохновение тебе обеспечено.
Прощай, Лун, - улыбнулась напоследок Ску , вышла на балкон, побежала по полуснежной дороге.
- Спасибо, - ответил писатель, - а я ведь и вправду люблю безумных.
2.01.09

Свечи освещали: рыжие книги на полках, картины сказочного города на стенах, пушистый рыжий ковёр, укрывавший пол, а посреди комнаты стоял стол. За ним сидели мы и Время.
Время, скрючившись, устало доедало вишнёвое варенье и вздыхало. Вот оно грустно улыбнулось и замерло. Ему сегодня пришлось побегать. Быстрое очень, но мы немного поколдовали, договорились с удачей и Время поймали. А на расстояние мы наслали Бу. Бу его скрутил в тоненькую трубочку, из таких удобно пить апельсиновый сок.
А за окном светится и манит Ехо. Стоит открыть дверь…

У нас есть Время
Время до конца сна.

А Принцессе так прописали: ходить только по сказкам. Она и пробегала то по одной, то по другой, роняя свои украшения и радуясь счастливым концам. Да, специально для неё строились воздушные замки, для неё: райские сады, лучшие сказочники королевства рассказывали, а певцы исполняли сказки. Врачи довольно кивали учёными головами её отцу: так и продолжайте, ваша дочь будет здорова.
Отец быстро забывал недавнюю страшную болезнь любимой дочери, видя, как в настоящем девушка улыбается и счастливо смеется.
Не заметил Король, что крадётся к нему смерть осторожными шагами. Разом накрыла беспросветной пеленой и конец.
Принцесса к нему с утра прибежала, неся пригоршню яблок из сказочного сада, но вместо отца увидела встревоженных слуг, те молчанием отвечали на все вопросы девушки.
Подошли сказочники к подопечной да заговорили на перебой:
- Он уехал.
- За подарками.
- В неку сказочну страну.
-Скоро будет.
Но Принцесса их не слушала и твердила лишь одно:
- Я хочу дать ему эти яблоки. Сейчас!
-Но, дорогая Принцесса, это невозможно, - робко молвили сказочники.
-Что?! – в гневе вскрикнула девушка, - вам деньги за сказки платят, а в сказках всё возможно!
-Но… мы не волшебники.
-Так найдите мне волшебников. Тот час доставьте из любой сказки. Их там полно…
-Принцесса, простите, но волшебников нет…
- Как? Так значит вы мне врали?
Может и сказок тоже нет? – ехидно выкрикнула девушка.
- Нет, - эхом ответили сказочники.
- Нет…Нет. Нет!
Лицо девушки покрыл нездоровый румянец, она на минуту замерла в услужливо принесённом кресле, как вдруг вскочила и понеслась по замку не щадя ни посуды, ни статуэток, вкладывая в каждый удар всю свою досаду.
Бегала Принцесса по осколкам сказок.

Да нет, Принцесса, есть и сказки и волшебники.
Как же без сказок, этих таблеточек, чтобы не взвыть.
А волшебники… Это те кого так называют, верят что ли…
Волшебник… а не может ничего, даже свои выдумки сделать ближе. А о том чтоб кому помочь я уж не говорю… Волшебник, тот, кто не имеет права грустить, отдаваться печали. У него не может быть что-то плохо и ни в ком он не нуждается. Думают: живёт в собственных сказках, а прилетает так, чтоб взглянуть, как тут дела на земле. А он не в сказках живёт, а горит в безумном пламени фантазий, там порой жутко, зато рождаются сказки. Сказки вскоре улетают, а волшебник остаётся. Потому что тяжёл.
С ним не разговаривают, сказать нечего. Он же волшебник. А вскоре и волшебнику становиться нечего сказать. Чужое всё.
Но его зовут волшебник.

Вновь…Вновь шагаю по городу, в котором вечер вечен. Но в этот раз не одна.
Знакомые лица… Рыжий кот, что вот-вот свалится с дерева, неожиданно обременённый прошлым, сказочники за столом «Ха!» приветливо машут рукой. Из магазина в виде сундука сокровищ с соответствующим названием «Сундук сокровищ» вышли Чудак да Тень, благодарно кивают, счастливы вместе. Дом в котором когда-то жил Шустик глядит сиреневыми окнами, там кто-то новый живёт… Но не будем задерживаться. Я тут в каком-то смысле по делам. Вчера ко мне прибыл белый котенок Ким, с приглашением от Города.
Просил заглянуть к нему за подарком. Вот и прибыла, да не одна.
А вон там слышишь: дети смеются, и ленточки с неба спускаются? Та самая девушка народ радует, что когда-то приняла приглашение Кима.
С крыши послала улыбку Струна. Я б с ней поболтала, но спешу.
Спешу в парк Забытых колокольчиков, чую подарок где-то там… Может и Кусочки Души с Дневником встретятся. Точно-точно!
Но нам вон к той лавке, там кто-то стоит… Ох, да это ж Фей!
Подбегаю, обнимаю:
- Неужто ты и есть обещанный подарок?
-Неа, - смеётся тот, - я просто соскучился. Смотри на лавку. Смотрите, - с загадочной улыбкой. Увидел-таки!
-Ого!
На лавке огромное перламутровое яйцо. Осторожно беру в руки, тёплое.
-А кто там?
- Увидишь…
-Дракон? – я ж не одна.
-А твоя гостья догадлива, - рассмеялся Фей.
И тут яйцо идёт трещинками, рассыпается и на моих ладонях удобно размещается фиолетовый дракончик. Неуклюже машет короткими крылышками и смеётся.
Да, в такой компании кто угодно рассмеётся.
- И как вы его назовёте? – интересуется Фей, любуясь подарком.
-Чудо?
-Чудо.
-Эх… а в реал его не вытащить?
Фей качает головой:
-Но он будет рядом. Неслышимо, невидимо для кого-либо, но к вам он всегда придёт на помощь.
-Чудо, Чудо, - глажу чешуйчатого друга.
И очередной вопрос:
- Всё не так просто, да?
- Как сказать… Всего лишь доиграть бой, не отступить, не сдаться и смело глядя в глаза всему придти живым.
Ты сможешь.
-Мне страшно даже думать и я почти не верю, но…
- Чудо будет ждать.