Настроение сейчас - а теперь можно спать ^_^

Кто она, вечно растрепанная, бегущая в рыжем плаще сквозь серый поток, мимо ярких вывесок? А ты не знаешь? Осень…
Спи, а я тебе расскажу о том, как с ней легко договориться.
Осень неслась, неслась, ей взбрело в голову успеть пробежать на оранжевый цвет. Зачем - не пойму… Споткнулась. Споткнулась о Пространство, заглянула в него, а там Голос Сверху и Голос Снизу живут, а ещё Марфа. У Голоса, что Сверху три кота в спичечном коробке, все ещё живых: Серин,Черныш и Пух. Они охотятся за красками, потому что Голос Сверху любит красить потолок. Ляжет на спину, достанет свою длинную кисть и давай каля-маля. А когда устанет, гадает по линиям потолка и всем гостям объясняет, что это как по руке, у дома потолок-ладонь и поэтому если у тебя кружится голова и валишься с ног от усталости, стоит лечь на спину и посмотреть на потолок. Поймает в ладонь и укачает. Укачает…
А у Голоса, что Снизу много сестер, на станции «четвертый час» живут. Голос, если очень сильно соскучится, садится на короткую стрелку и тикает на четверку.
Ещё есть Марфа. У неё волосы меняют цвет в зависимости от настроения, а её добрая душа (что занимает кровать второго этажа) закармливает сожителей сладкими гренками и рассказывает страшилки, после которых Голоса прячутся в старинный шкаф и не вылезают, пока не отдавят друг другу ноги. Но это бывает не слишком часто, в основном Марфа (и её душа) спит. Ведь к ней постоянно приходит принц, которого видеть просто нет сил. Принц слышит Голоса:
- Она спит, спит она, - и просит передать красную розу. Каждый день по красной розе, вся комната в бутылках с красными розами, не вянут и колются.
Когда-то по ночам ко всем троим приходила смешинка, одна на всех, но как сильна. Она и теперь приходит, но неспешно скользит, смешинка боится роз.
А днем Голоса и Марфа ходят в гости к Одуванчику Милого Вида, ловить пух, летящий с белоснежной головки, чтобы затем променять его на билеты в парк каруселей.
Иногда ныряют в Высокое Программное озеро и срывают с крючков рыбаков монеты. В том пруду не рыбу ловят, а кошельки, пожирающие железными ртами деньги, те, что на дне и те, что ближе – на крючках.
Так и живут, в комнате с вечной капелью. Кофты, футболки, мочалки с веревки кап да кап, моют пол.
И вдруг Осень.
- Привет. Я к вам.
- А мы разве тебя звали?
- Конечно! Меня все зовут, даже не подозревая. Вон, я даже шнурки не завязываю, вечно наступаю на них, но завязывать лень, все равно шага через два кто-нибудь выглянет в окно и вздохнет «осень», а слух у меня хорош-ший!
- Ну что ж, проходи. Правда, Голос Снизу в зоопарк ушел, дразнить животных, а Марфа спит, в этот раз по-настоящему. Зато есть я – Голос Сверху. А ещё есть особенная шоколадка, не какая-нибудь там только что купленная в ближайшем магазине. Я за ней под ливнем бегала, а это значит, что она заморский гостинец.
Осень понимающе кивнула, взяла дольку, ещё, ещё, чашка, ещё одна… шоколадные крошки и капли дождя. А Голос Сверху не просто Осень рассматривал из-за края чашки, а примечал. Например, в выглядывающую из широкого кармана книжечку в блестящей обложке.
- Что за книжка?
- Это? А в ней мой график, - осень раскрыла книжку, - все дни , отведенные для моей деятельности в ней.
- Здорово… А какая деятельность?
- Разная, по-настроению. Кстати, хочешь с днями поболтай, устрой им соревнование по счастливости… Шоколадка волшебная у тебя.
Держи, листай, шепчи слова, которые подскажет сердце и я.
Шелест листьев, ветер с моря, брызги света, тишина…
Осень ушла.

Спишь? Спи. А у меня отпускание слов, они отрастили крылья за эти почти тридцать дней и теперь сильны, им улететь легко хоть за моря. Хоть и бестолковые, бредовые, но птицы.
Скрип окна, кто-то влетел. Осень, снова ты?
- А кто ж ещё. Опять про меня всем болтаешь?
- Не всем, а тем, кто слышит.
- Их мало?
- Да немного.
- А скоро снег. Я его люблю. Он мне как дедушка.
- Так странно.
- Ничуть. Я под конец своей деятельности обязательно в кого-нибудь влюбляюсь, смотрю в его окно, а он в работе, в семье, в книгах… и некому пропеть «ключ поверни и полетели». И когда я совсем закоченению появляется дедушка-снег, кидает мне на плечи шаль и, разворачивая спиной к окну, толкает вперед:
- Иди, иди, иди.
И я иду, а снег за мной. Ни шагу назад, ни обернуться, потому что если в глаза попадет хоть одна снежинка, то не растает никогда.
Ладно, что я тебе всякую ерунду рассказываю, я ж с подарком. Ага, заморским. Шоколадка, прошедшая ливень. Угостишь зиму.
-Спасибо. А тебя ждут, у раскрытого окна в светлой комнате, думают, ты листом кленовым залетишь и расскажешь, как жить или заберешь с собой. Знаешь про лягушонка, что схватился за ноги птиц и улетел? Так вот, если твои шнурки связать, получится очень удобно, как на качелях лететь.
- Ну, Фантастка, меня ж ведь теперь и правда кто-то ждет!
- Так лети.

а это от очередного исчезнувшего друга, его звали 21 августа

Время приходит и ему плевать на супер - прочные двери, новые замки; на недавно дочиста намытые полы, на то, что ты занят и вообще совершенно не в этом мире, а где-то за страницами книги. Оно пройдет, спокойно, не разуваясь, в твою комнату и, положив тяжелые руки тебе на плечи, скажет:
- Вот я и пришло.
И книжка останется на той же странице на много - много ночей.
А может, это была недописанная история, незаконченный мир, который кто-то только начал создавать, но не успел, потому что время быстро ходит.
Как не успел мой июльский друг. Но кое-что важное он все же сделал: попросил меня долепить его летнюю картинку, в которую влюбился по своему обыкновению по настоящему, получив бессонные ночи и особенную слабость к вишням и дождинкам, нежно ступающим по покрывалу.
Наверное, ему следовало закончить её в июле, но не вышло. Зато я, несясь в август на желтом автобусе, получила его героев с их чудесными разговорами. Может для меня чудесными, а для Большинства никчемным набором слов, но я пишу не для Большинства в строгом костюме, с их презрительной складкой у губ. Я пишу потому что этим путем проходит моя канатная дорога, а мой июльский друг который день напоминает о своей просьбе и порой окунает в чудеса, как бы говоря «черт возьми, ну неужели ты уже все это забыла!».

В вишневом лете Тымс и Кап...

Зеленая-зеленая, густая-густая и просто бескрайняя. Стоишь перед ней и не смеешь ступить, потом вдруг торопливо развязываешь шнурки, стягиваешь старые кроссовки и, оставив их на границе, вбегаешь в теплую, щекочущую голые ноги.
Сначала идешь неуверенно, ожидая, когда нечто новое пройдет внутрь и заработают все мельницы. Мельницы – родительницы ветров перемен. Разом ветра взъерошат волосы и траву – неглубокое море. А тебе хочется глубокое, чтоб тонуть как в чьих-то глазах, не случайно же звучит «око»? Так задери же голову. Там самое непостоянное и самое глубокое море – вечно бегущее и всевидящее небо, уже запустившее красных драконов. Позже они улетят на закат и уснут в вулкане на краю земли, но солнце ещё на самой вершине и, горячо дыша, шелестит:
- Да, я вновь забралось.
Закрывает глаза. Устало. А сквозь полудрему по лучам-проводам до него доходят слова.
- Моя любимая погода? Когда солнце, снег и гроза разом. Только так.
Солнце стряхивает с себя дремоту, та летит платком, тонет в сонном болоте. А на зеленой, бескрайней человек выкидывает из кармана солнечных зайчиков. Всех-всех.
-Ага, это тот самый, что говорил о погоде, - догадывается солнце, - но как же это странно… Обычно они, люди, без конца сетуют о том, как быстро кончаются солнечные монетки, словно плутишка месяц ворует их по ночам. А это… Это что же он несет в пакете? – бормочет небесная скалолазка.
Как будто услышав солнце, человек раскрывает пакет. В нем ярко-рыжие лисички.
- Выпущу лисиц я рыжих, побегут по миру, заметут хвостами реки, дворики, дорожки.
И наступит осень. Нет, не понарошку.
Человек поет и поет, бегут и бегут от него лисицы, а он стоит у самой границы конца. Оборачивается и смотрит на тех, чьи карманы ещё полны солнечными зайчиками- платой за зеленую и обманчиво бескрайнюю.
Но человеку уже начал сниться снег, поэтому он без сожалений выходит из неглубокого, теплого моря и ступает в рыжую листву, в письма, которые отправляют под осень деревья, без конвертов и как будто без адресов. Но человек, не читая, подкидывает огненные листы:
ему следует как можно быстрей найти свои старые кроссовки.
Ведь рыжее море уже холодно.

В колонках играет - лето
Настроение сейчас - обкурилась смехом окончательно

Эта история появилась на свет по довольно простой причине: выдумщица не захотела признаться своей самой замечательной выдумке в том, что носит самую обыкновенную обувь. И пошло, поехало…
В неком славном городе, мимо которого носятся поезда, напевающие одну и ту же песню «От Питера до Москвы», поздним вечером на балкон многоэтажного дома выбежал гном. По причине своего роста ( не знаю кто додумался дать ему рост – метр с шапкой, но точно не я) он не мог показать нам свое возбужденно-радостное лицо, но его крик…
Ах, вы не знаете, что это был за крик. Столько торжества, гордости, восхищения в одном лишь:
-Я это сделал!
Немудрено, что этот вопль умудрился скататься в шар и попасть по прихоти госпожи удачи мне в руки. Этот шарик мне и поведал о чудных изобретениях гнома. Этот многоуважаемый господин создал две печати, красные, в белую крапинку.
«Ну и что в этом такого?» - скажете вы. Да не простые это были печати (вы это, конечно, сразу поняли, но вон до того-о все ещё не дошло) и не золотые (что, простите, за глупости вам лезут в голову?), а волшебные. Одна печать, на что бы её не опустили, будь то лист бумаги или лоб соседа, проводила корректирование и преобразовывала ( будь то лист бумаги или лоб ) территорию в самый настоящий шедевр искусства, в соответствии с характером, ставящего печать. Что значит шедевр искусства? А всего лишь то, что все начинали восхищаться и ахать «Какая красота!», и кто-нибудь глубокомысленно говорил «Это…это…это шедевр искусства!»
Желающие испробовать печать на своем лбу появились? Ан нет, голубчики, облом. Печати-то уже и нет.
Слушайте, слушайте дальше…
Так же была и вторая печать. На первой взгляд полная копия первой, но действует по-другому. Вы хотите, чтобы тот молодой человек с неземными глазами и рюкзаком всегда свежих шуток вас никогда не забыл? Поставьте на его лбу (или ладони, как больше нравится) эту печать и гарантирую: никогда он не забудет то великолепие, которое представляете для него вы. Да-да, именно так действовала вторая печать. Она словно отпечатывала «Никогда не забыть…», оставляя место для вашего имени.

Таковы были изобретения гнома в ту июльскую ночь. Бедняга и не представлял, что совсем скоро с ними расстанется. Уже под утро в его дверь постучались. Только задремавший обладатель потрепанной бороды, пошлепал открывать.
Лучше бы ты этого не делал мой, многоуважаемый гном. Ведь на пороге стол тот, кто тебя выдумал. Как много в этих словах для тебя и как мало для случайного прохожего.
Существует закон, который невозможно нарушить: свежевыдуманная, ещё не ставшая самостоятельно выдумка, не может отказать своему выдумщику ни в одной просьбе. Да какие же это просьбы? Приказы.
Вы наверно уже поняли для чего я к нему зашла. Гном покорно протянул мне свои печати. Красные, в белую крапинку. На его же глазах я сотворила небольшое волшебство:: превратила печати в обувь. Красные, в белую крапинку, не кроссовки и уж точно не босоножки. Обувь-печать. Куда бы ни ступила, там отчего-то расчудесней, где б не прошлась, то место не забудет никогда, и будет звать ночами, вечерами.
Я отвечать:
-Вернусь, раз обещала.

Величественный, роскошный он совершенно не вязался с бедность., серостью. города, разбитыми дорогами, пыльными окнами и покосившимися киосками. Он- Замок вырос внезапно. За ночь до его появления не было и намека на то, что в этом пустынном месте уже завтра появится что-то фантастическое и гигантское. Из-под земли не выглядывали сиреневые купала, а редкие бледные цветы все с той же настойчивостью жадно ловили редкие лучи солнца.
Но на следующий день прекрасный Замок уже стоял посреди города и смущенно разглядывал место своего рождения. Как же ему было неудобно за свой богатый, возвышающий вид перед этим нищим городом и его печальными жителями.
«Ах, если бы мне быть хоть немного поменьше… Ах, если бы можно было уйти, исчезнуть!» - сокрушался Замок и увлажнялись его окна.
Но вскоре он догадался, чем может быть полезен городу. Замок провел ухоженной, мягкой ладонью по близлежащему пустырю, и на том заколыхались пушистые деревья. Казалось они хлопают в ладошки:
- Какой ты молодчина, Замок.
На деревьях появились плоды похожие на яблоки, но, разумеется, вкуснее. Люди собирались под сказочными деревьями и устраивали пикники и праздники. Замок улыбался краешком порога и баловался, чуть приподнимая башенки. Если бы это было возможно, он тут же присоединился к танцующим горожанам, но ему оставалось только наблюдать и выдумывать новые развлечения. Ласковое движение руки и рядом с Замком стало ещё веселей и шумней: появились карусели.
-А ещё… а ещё пускай будет так! – воскликнул Замок и научился пускать из окон мыльные пузыри и воздушные шарики с пожеланиями. Горожане быстро подметили, что эти пожелания сбываются всегда, поэтому после ловли шариков любили обмениваться с остальными ловцами на более желанное. Да, Замок был счастлив, заглядывая в смеющиеся лица жителей города, слушая их песни и наслаждаясь их настроением. Но потом, по ночам, когда все сидели по домам, от тоски у Замка скрежетали стены, и опускались уголки порога. Он мечтал, чтобы кто-нибудь однажды вошел в него. Нет если не хочет, пусть не живет, но пускай хоть изредка приходит в гости, хоть на пару минут.
Иногда посреди празднества Замок осмеливался пригласить, а затем даже попросить:
- Зайдите ко мне, войдите.. – приветливо распахивались ворота , но за шумом плясок не слышно было нерешительного, тихого голоса Замка.
Лишь солнце, месяц и луна, заглядывая в его окна, твердили все одно:
-Подожди. Они заметят.
-Ты услышишь шаги.
- И голос внутри тебя скажет «здравствуй».

В очередной раз убедилась, что все эти дурацкие (я обожаю ругаться) истории мне прямо-таки жизненно необходимы Лекарство от уныния, самобичевания и всепожирающей скуки. Ведь когда пишешь, истории не просто кривляются на листе бумаги или появляются на экране. Нет, они каким-то образом встают на линию жизни и все это проживаешь. Поэтому что такое искроница, про которую ниже, понятно) По огромному секрету (всему свету, ага) вначале она называлась огневицей, но потом я с ужасом обнаружила, что это как раз болезнь. Если могла бы, исправила все словари…

Искроница

В колонках играет - А.К. - Я буду там
Здравствуй, здравствуй, малыш.
Где же шляпа твоя?
Ты её потерял…
Да, не спас от огня.
Как же жить нам теперь?
Ведь в той шляпе мечты,
Ведь та шляпа могла
Оживить наши сны,
За под кладкой её
Ключ от чудных дорог,
А когда голодны
Получали салют,
И из шляпной дыры
Появлялся пирог,
А вкуснее его
Только вечер свобод.

Что же делать, малыш?
Танцевать? Может петь?
Сколько лет прошагать,
Чтобы взгляд твой горел
Из-под шляпных полей,
А я метко стрелял
В банку старых чернил.
Поползла б по листу
Грозовая с дождем,
Заслонив грусть-печаль,
О которой поем.

Голос свой оборвав
И несмело смеясь
Потяну твой рукав:
Не могу больше здесь.
Вдруг ночами придут
Привидение грусть
И живая печаль.
Доставай скорей ключ
Пока шляпа у нас,
Пока время ещё
Спит от пули моей,
Пока можно творить
Всё…
но скорей же, скорей!

Некоторые дни бывают похожи друг на друга как карты, повернутые «рубашкой» вверх, но иногда карта неожиданно разворачивается лицом и мы, вглядываясь в неё, чувствуем «сегодня что-то будет…».
Сэм сидел на самом краю своего огромного гриба, когда почувствовал, что карта сегодняшнего дня развернулась окончательно и бесповоротно. Картина была более чем ясна: именно сейчас этот маленький человечек отправляется на поиски того, кто его выдумал. Пожалуй, следует рассказать хоть немного о месте проживания Сэма и по возможности о нем самом, но не так уж много я знаю. Народец, к которому относился Сэм назывался мушрумчики. Были они небольшого роста, сантиметров двенадцать в среднем, свои дома строили на огромных разноцветных грибах. Вряд ли кто бы из вас мог отнести их хоть к одному из известных нам грибов. Дома на грибы ставились по причине наводнений, которые случались чаще, чем иногда хотелось бы самим мушрумчикам. Эти наводнения происходили не благодаря дождям или весне. Всю благодарность следовало бы адресовать существу, проживающему на дне маленького озерца, в своем крозотном домике. Иногда оно становилось очень болтливо и, плавая по поверхности озера, болтало само с собой. Его беседа была то торопливой, то медлительной, то сердитой, то ласковой, то громкой, то тихой. Она различалась даже по цвету. Так его слова потоком вливались в озеро, заставляя эти по своему характеру спокойные воды заливать поляну мушрумчиков.
Внимательно следя за наводнением, всегда можно было предположить, о чем болтал в этот раз забавный житель озера. Поэтому для маленьких человечков, уютно рассевшихся на грибных шляпках, это было своего рода развлечение.
Но самым любимым увлечением Сэма были книги. Он мог читать их не останавливаясь с восхода до заката, благо у него была одна из самых богатых библиотек грибного городка. Именно из книг он узнал о выдумках и выдумщиках. Не удивительно, что настал день, когда мушрумчик решил разыскать того, в чьей голове он появился.
«Я у него спрошу, зачем он меня выдумал», - улыбнулся Сэм и шустро спустился по лесенке в траву. Ему следовало поспешить, потому что канатная дорога была не близка, а наводнение могло начаться в любую минуту.
Канатная дорога… Она увозила в Никуда, откуда можно было попасть Куда-то. Сэм положился на свою интуицию, и его Куда-то оказалось заасфальтированным, застроенным городом с голубями. Сэм чувствовал, что в таком огромном мире ему не помешал бы самолет или иное средство передвижения. Ощущая себя Нильсом, мушрумчик оседлал голубя и шепнул ему на ушко:
-Лити-ка, дружище, к тому желтому окну.
Голубь бережно приземлился и Сэм, погладив его на прощание, взглянул в окно. Там сидел аккуратный старичок, задумчиво смотрящий на исписанный лист бумаги.
Понаблюдав за человеком, Сэм забарабанил в окно, старичок тут же поднял голову и с изумлением распахнул окно.
Ох, он сразу же узнал этого маленького человечка.
- Сэм! Моя самая любимая выдумка, мой самый идеальный собеседник!
Старик посадил малыша на руки и, с восторгом рассматривая его, качал головой:
-Совсем-совсем, такой…
Эти руки… Если бы на них взглянул, умеющий читать эти паутинки, черточки, линии, он возможно рассказал бы как одинок был этот человек и как редко ему встречались понимающие, и как совсем никогда близкие по духу люди.
- Как же долго я тебя ждал, дружок…- дрогнул голос старика, сердечко Сэма забилось чаще, чаще, чаще, а стрелки старых часов вдруг завертелись назад.

Вам когда-то давали чашку чая с пятого этажа?
А со мною так бывало, но теперь сама не своя.
Это было в нездешнем мире и быстрее прошло, чем жизнь.
Не успела сказать спасибо тем, кто счастьем меня напоил.
Я запомнила чашку с цветами, помню площадь, каких-то людей,
Но дорогу в то место наверно не возможно найти мне теперь.
Но я знаю: слова успевают прыгнуть между прикрытых дверей,
Потому всем им посвящаю, пусть услышат: я помню о них.
Последние строчки пришли лишь недавно, и на их лице я не обнаружила и тени вины, они уверены, что пришли вовремя. Поэтому именно сейчас)

"а помоги мне что-нибудь придумать такое веселое, задорное, но немного загадочное и чтобы немножко кофе ^_^"

Однажды малыши Ми и Ли отправились на поиски загадочного Кофе, который так любили их родители. Начали поиски они с царства Подкроватного: немного повоевали с вполне безобидной пылью, поняли, что Кофе там и не пахнет (как оно пахнет они не знали, но чувствовали, что чем-то таким... крепким и ароматным).
- О, я знаю! - воскликнул маленький Ли, - оно должно быть засело на шкафу! Кто знает, быть может Кофе - это некая домашняя птица?
Ми с готовностью кивнул, и ребята полезли на шкафы, которых в их квартире было немало.
Там они обнаружили полным-полно вещей, вроде, не пишущего фломастера, детальки от лега, мишки безглазого и клубка желтых ниток. Было решено, что все эти вещи имеют непосредственное отношение к Кофе, поэтому ребята устроили допрос.
Начать решили с Мишки, как с самого представительного. Но тот оказался партизаном, каких поискать: молчал и вращал единственным глазом кофейного цвета.
Тогда Ми угрожающе ткнул бедной игрушке в живот. На что Мишка требовательно ответил :
- Хочу варенья!
Ребята опешили, переглянулись и полезли в холодильник за наградой для допрашиваемого.
Было решено дать самое вкусное - вишневое. Просто малыши любили его сами и надеялись присоединиться к трапезе Мишки. Банка была открыта не погодам сильными мальчиками с первого раза и поставлена перед носом требовательной игрушки
-Ну? Ешь и выкладывай где ваш Кофе запрятался, - приказал Ли.
Но Мишка безмолвствовал. Тогда Ми в очередной раз ткнул бедняжку в животик
Тот ему выдал очередную фразу :
- Хочу малинового варенья
Малыши разозлились:
- Ну, ты вообще, Мишан. Как можно быть таким привередой, - покачал головой Ли.
- Малинового нет... - вздохнул Ми
-Ладно.. Обойдемся собственными силами, - решил Ли, - этих, - указал мальчик на остальные трофеи, - допрашивать тем более бесполезно.. У них ведь даже рта нет...
И началось методичное рассматривание содержимого шкафов.
Спустя пол часа Ми совсем отчаялся найти загадочный Кофе и пришел к выводу, что этот Кофе является невидимкой или родители забирают его с собой на работу.
Но Ли оптимистично заявил:
- Тот, кто ищет, тот всегда найдет! - и раскрыл дверцу кухонного шкафчика.
Да так резко, что задребезжали чашки (я же говорю: мальчики не по годам сильны), а большая банка, стоящая с краю опрокинулась, приоткрыла (явно из любопытства) крышку и щедро посыпала не в меру любопытный нос Ли коричневым порошочком.
Малыш испуганно чихнул, уставился на банку, быстренько прочитал по слогам "ко-фе" и закричал: - Ми, Ми! Он на меня напал! На мой нос!
Ми мужественно бросился спасать брата. Он не побоялся несколькими взмахами освободить нос Ми от Кофе и вернуть банку в обычное положение, чтобы не выбежало подкрепление.
Затем малыши шустро закрыли дверцы шкафа и сели передохнуть.
Ли нарушил молчание первым:
- Знаешь, Ми, по-моему, оно вкусное...
Ми вопросительно взглянул на брата.
- Я успел его немного лизнуть, - пояснил Ли, - а ещё, там же нарисована кружка...
и что-то написано про кипяток. Мне кажется, этот воинственный Кофе следует сразу из банки в чашку засадить, так чтоб он и опомниться не успел. А потом кипятком... мама говорит: от него даже микробы умирают.
- Наверное, ты прав, - важно кивнул Ми, но может быть следует подождать маму? С ней нас будет больше, и мы будем сильней - добавил он нерешительно.
Ли задумчиво покачал ногой и, улыбнувшись, показал брату язык:
- Боиш-шься...
Ми не стал напоминать трусишке Ли его недавние крики, а пожав плечами подошел к шкафу.
Но открыть дверцу он не успел: в замке входной двери заскрежетал ключ - вернулась домой мама.
Она с интересом посмотрела на сыновей:
- Многое успели натворить, шалунишки?
-Ничего, - буркнул Ли.
-Только с Кофе воевали, - честно ответил Ми.
- С кем? - мама сначала удивилась, а потом рассмеялись: - и как успехи?
- Мы скоро выиграем, - пообещал Ли и распахнул дверцу шкафа.
Правда, взять банку он не решился. Зато мама уже успела подойти и с удовольствием достала ту самую хранительницу воинственного кофе.

-Эх, вы... Как с эти можно воевать? Его пить надо.
Таким образом, в тот вечер Ли и Ми поняли, что всё загадочное обязательно вкусное и прячется в банках.

Этот воздух, оставленный уже пролившимся в самые губы города дождем, можно вдыхать бесконечно, со всей жадностью, доселе молчащей где-то в районе груди. А улыбка, улыбка словно зонтик, с такой же сиюминутностью раскрывшаяся на лице смешного человека. Он знал, что его улыбка прикроет от любой самой шустрой и напористой грусти. И он бесстрашно бежал по этому городу, напоминающему только что родившегося, смышленого младенца с влажными зелеными глазами. Как же человек любил этот город после дождя, он на ходу торопливо целовал нежные руки новорожденного и сыпал звонкое «спасибо» на умытые мостовые, ещё не успевшие сохранить ни одного следа.
Ему было за что благодарить и чему радоваться: после дождя оживала его знакомая – Одинокая Лужа. Она жила в маленьком дворике, у забора, за которым с весны по осень всегда цвели цветы, и поэтому Лужа называла себя счастливой. Она влюблялась в каждый новый цветок, а когда тот погибал, что-то всплескивалось в ней, словно сердце-рыбка, но вскоре она любовалась очередным жителем Зазаборья.
Человек познакомился с Лужей во время очередного дождя. Он просто услышал ей песню. Та песня была о нем, об этом странном существе с сумасшедшим взглядом, который он и не трудился спрятать.
Как ни странно Лужа оказалась отличным собеседником. Единственное, она нередко высыхала практически до дна (но никогда до «самого») и ей было трудно, даже невозможно, разговаривать со свои двуногим знакомым. Потому–то человек так любил дождь. Ничья беседа не доставляла ему столько удовольствия, как эти разговоры у Зазаборья.
Что же, что же ему могла поведать пусть необыкновенная, но всё же Лужа?
А сказки она ему, ребята, рассказывала. Блестящие и не очень, холодные и способные зажечься от взгляда, с многоточием в конце и с восклицательным знаком в начале.
Какие только истории не хранились на её загадочном, никогда не высыхающем дне.
-Откуда же ты знаешь столько сказок, подруга? – спрашивал её человек.
-Мне рассказывает их дождь, - отвечала Лужа, отражая уже чистое небо, с закатными штрихами – нитками. Но сказки уже ускользнули сквозь порванный небесный карман.
Небо, ты как всегда не успело их задержать.
Но тот человек, болтающий со своим отражением, что-то успел запомнить.
Ты его иногда слушай, небо.
11.06

В одной зимне-весенней сказке с льдинами и кораблями, путешествующими по океану, жил мишка Умка. А в другой, солнечной, покрытой ковром гигантских пушистых одуванчиков жила девочка Облачко. Сказки эти располагались по соседству, а между ними была маленькая деревянная дверца. И однажды мишка, толкнув её, столкнулся нос к носу с девочкой Облачком, которая уже несколько минут держалась за ручку, но не решалась приоткрыть дверь. Оба обрадовались встрече, потому что иногда, особенно по вечерам, им было скучно в их сказочном одиночестве, а еще, если считаешь звезды один, так легко сбиться со счета.
Буквально в первый вечер они обнаружили, что луна это не половинка, а целый желтый шар. Просто когда Умка и Облачко находились по своим сказкам, то каждый из них видел ровно половину луны. А чтобы увидеть всю, необходимо было собраться вместе в одной из сказок. Друг к другу в гости они ходили с подарками. Мишка, перед тем как зайти в дверцу, плавая на льдине, ловил в море конфеты «Мишка на Севере», они там обитали вместо рыбы. А девочка не забывала насобирать корзинищу малины и разных-разных душистых трав для чая. Правда, льдины, на которых плавали друзья, быстро становились дырявыми, потому что горячие чашки причудливо проплавляли во льду ровные дырки. И достаточно было посчитать количество дырчатых льдин, чтоб дознаться, сколько же чаепитий проводилось таким чудным способом. Но считать было некому, потому что если кто и был в этой сказке ещё, то все они были далеко-далеко, бороздили океан на своих не тонущих кораблях в поисках чудес. Умка и девочка Облачко иногда смеялись над ними: неужели они не чувствуют откуда дует ветер чудесностей, неужели они настолько глухи, что не слышат наш смех, неужели они не видят, что над нами самое яркое северное сияние? Как их жаль.
Как-то в светлый майский день Умка показал девочке Облачку свою любимую игрушку – самолет с золотистыми звездочками на крыльях. Друзья летали над всем океаном, выделывая на самолете захватывающие виражи, влетали в небо, где звезды заботливо подкрашивали крылья их игрушке. Но самым замечательным был полет сквозь северное сияние, потом что оно оказалось своеобразным порталом и переносило самолет во сны ребят. Умка и девочка Облачко, чувствуя себя настоящими летчиками, помогали детям спасаться от ночных кошмаров и отвозили в любую сказку, напевая колыбельную Умки, чтобы спалось ещё крепче.
А что друзья задумали, любуясь луной сквозь уже побелевшие одуванчики… Они насобирали много-много парашутиков и, дождавшись попутного ветра, полетели на луну. Ох, как же их там встретили цветные мостовые, сырные фонари, лунные барашки и добродушный капитан – обладатель бескрайнего трюма, заваленного сувенирами. Он-то и подарил Умке и девочке Облачку по калейдоскопу. Это были особенные калейдоскопы: они не просто складывали фигурку, а составляли живые картины, показывающие кусочек любого мира. Друзья прилетели на луну очень своевременно, как раз в это время там проводился праздник танцев до упаду. В прямом смысле. Все танцевали беспрерывно, а кто оставался последний на ногах получал необычный приз. Можно и не говорить, что приз достался именно девочке Облачку и Умке. Им вручили косточку дивного дерева, а какого не сказали. Заспешили путешественники домой, приземлились на зеленый ковер и тут же посадили косточку. Прошло три дня (как и полагается в сказках) и чудный приз пророс. Это оказалось звездное дерево, чем выше оно росло, тем больше на нем становилось звезд и тем светлее становилось по ночам в сказке Девочки Облачка. Вскоре звезды начали падать, они были теплыми-теплыми и походили на лампочки. Несколько штук Умка отнес в свою сказку, некоторые опустил в океан, другие подбросил в небо. Небо ловко словило отданные ему звезды и гордо приладило их рядом с обыкновенными, не такими яркими. А звезды, подаренные океану, повели себя совершенно неожиданно: они начали расти, достигли неправдоподобных размеров и, всплыв на поверхность, заняли определенные места, словно материки. Умка понял, что возможно скоро на них появятся маленькие, уютные города, и быстренько сбегал за девочкой Облачком, чтобы наблюдать вместе.
Да, было, есть многое, все рассказать невозможно. И это отличная новость.
Скажу только, что ни Умка, ни Девочка Облачко не узнали слова «потом». «Потом» было сродни схождению поезда с путей, а у них не поезд, трамвай и несется со звоном, неважно по небу/земле.
Я смотрю из окна по ночам, вижу как далека их планета. Туда время добраться не сможет никогда, никогда, никогда.

Настроение сейчас - это был тот случай, когда развязывается мешочек с невыговоренностью. а, пусть будет)

Когда-то мы давали тысячи прозвищ, практически никогда не называя друг друга по имени, а окружающие про нас говорили «они друзья». Мы не задумывались, кем приходимся друг другу, у нас просто не было на это времени.
Хотя бы что-то успеть. Успеть пока не погаснут окна. Когда гаснут окна, нас перекидывает в другой мир. Мы это уже знали, так как и для меня и для него этот мир был не первым.
Окна погасли, а мы… Мы почти ничего не успели сказать на прощание. Разве что заверить друг друга, что когда-нибудь научимся безмолвной речи. И погасло сначала его, а спустя мгновение - мое окно.
Новый мир оказался неплохим. В нем было с кем поболтать, но чего-то в нем все же недоставало. Какая-та маленькая, но важная деталь, способная все перевернуть, как запятая. Мне хватило немного времени, чтобы признаться хотя бы собственному отражению, что не хватает именно моего старого знакомого. Непонятно что в нем особенного, чем он лучш6е других новых и старых, но что-то видно в нем было. Может мой ключ от коридора между мирами? А то понимаешь ли никакой свободы выбора. Как на егэ куда посадят там и сидишь, умоляя себя: ну давай, милая, вспоминай как это жить счастливо.
Но признаться, «сожаление об ушедшем» в моем списке дел не было единственной записью. Благо в этом мире было немало презабавных, скажу вам, вещей. Например, домофон. Я полюбила брать трубку и, представляясь разными голосами, вести диалоги. Почему-то по телефону это не так весело. Выслушивать весь мой бред приходилось брату. Ну, сам виноват, нечего ключи забывать. Вот и в тот день, помеченный в моем личном календаре звездочками, затрезвонил домофон. Схватив трубку, я ляпнула первое попавшееся (наверное в некий сачок, который ловит всевозможные мусор слов) :
-Клиника доктора Стравинского слушает.
- Я, - глухо ответил брат.
Секунд через двадцать он уже взбежал на наш пятый и возмущенно возопил:
- А ты знаешь, что тебя на весь двор слышно! А там люди на скамейках сидят! Они, знаешь, как смеялись!
Уж, явно не так как я.
А надо было топать на почту. Заодно я собиралась взглянуть на сидящих у подъезда. А вдруг они уже в очередь построились в булгаковскую клинику мечты.
Ну, вот. Остался всего один человек. Я слаба в описаниях людей, но выглядел этот гражданин, как самый что ни на есть волшебник, пятидесяти человеческих лет. Увидев меня, он тут же заулыбался:
- Это не в вашей квартире клиника доктора Стравинского?
а вдруг?))

В колонках играет - вчерашний дождь и молнии
- Как же трещит твоя лампа…
- Как стрекоза.
- Ага. Вот-вот улетит, - согласилась мама.
-Нет! – Дождь испуганно подбежала к своей настольной лампе, - я не хочу, чтобы кто-нибудь улетал, - почти со слезами пояснила девочка. И тут ветер, заглянув через балкон в комнату, подхватил последний рисунок Дождинки, и нарисованный папа полетел на белоснежном листе-самолете в город.
-Стой! – девочка успела поймать рисунок и, бережно разгладив помятые в погоне края листа, с любовью посмотрела на своего папу. Она чувствовала, что скоро он появится в её жизни. С таким же смелым взглядом, смеющимися ртом и сильными руками. И главное: он будет любить Дождинку и её маму. Неслучайно под его свитером девочка нарисовала сердце, а на нем подписала «Дождинка» и «Полина». Дождинка была совершенно уверена в своем успехе, ведь с мамой-то получилось. Да, мама тоже была нарисованная. Однажды ранним утром Дождинка услышала строгий голос зеленого карандаша (обычно он разговаривал с мягкими интонациями):
-Дождь, что же ты медлишь? Рисуй скорей свою маму. Она уже заждалась.
Девочка охнула и принялась за работу. Мама получилась зеленая, курносая, с большими ушами (чтобы всегда слышать Дождинку) и зелеными, красивыми глазами в пол лица.
-Ой, мамочка, ты у меня как елочка! – воскликнула Дождь и, положив рисунок на тумбочку, заснула. Ей снились чудные сны о ёлках, которые оборачивались мамами, а она думала какая мама её совершенно, а какая другой Дождинки.
А когда девочка проснулась, её уже ждала мама. В салатовом костюме, с огромной добротой (потому что доброта жила в маминых глазах), ласковыми руками и о, счастье, с не огромными, а вполне себе обыкновенными ушами (Дождинка понимала, что с ними все же погорячилась).
Так и зажила Дождинка с мамой и верой волшебство.
Но вскоре её захотелось видеть рядом с собой и папу. Нарисовать его было нелегко, ведь он должен был понравиться и маме.
Но к концу мая Дождинка всё-таки справилась с поставленной задачей.
Осталось ждать и главное не переставать верить. А тут мама про улетающую лампу заговорила, да ещё нарисованный папа чуть не улетел. Дождинка сильно забеспокоилась. Мама, заметив это, обняла дочку:
- Пойдем, Дождинка, на балкон. Мы сейчас узнаем для чего его строили.
-Для чего? Для чего? - застрекотала Дождь и, схватив нарисованного папу (ну ему же скучно одному будет) выбежала на балкон.
-Тучи, - чуть погрустнела девочка, взглянув на небо.
-Что ж, значит, мы попадем в бурю.
- Ой, так это же корабль! – Дождинка даже в ладоши захлопала, радуясь своей догадливости.
-Правильно. И сейчас мы отправимся в путешествие.
-Но как же дом? Он же будет скучать по нам.
-Мы же скоро вернемся, глупышка, - улыбнулась мама.
-Вернемся? Так значит и он тоже, - посмотрела Дождинка на рисунок, - и лампа. Лампа, ты можешь лететь, но возвращайся к ночи! И ты, папуля, лети, но возвращйся все-таки повзрослевшим. Таким ты меня не поднимешь.
Рисунок, подкинутый Дождинкой закружился, закружился и опустился на ладони стоящего на самом нижнем балконе человека.
Он внимательно разглядел рисунок и, рассмеявшись, посмотрел на притихших маму и дочку.
Какое-то время с пятого по первый этаж и обратно носились письма-улыбки. Но вскоре Дождинке эта наскучило:
- Папа, почему это у тебя свой корабль? Давай к нам! У нас небо ближе.

29.05.

а хотите я вам расскажу о царстве цветов? * не слушайте её. ей семнадцать лет и она сумасшедшая.*

*В подарок Fairy Violin*

- Ты на фоне заката – замечательная картина, - заметил он, отрываясь от своих программ.
- А то, - улыбнулась она, вынырнув из содержания толстой серебристой книги.
Это был теплый, майский день и они убрали стены их квартиры, за исключением той, что граничила с соседями (зачем людей волновать). Стесняться им было нечего: много ли найдется людей, разглядывающих пятый этаж? Их город вполне заслуженно назывался «Город смотрящих вниз», а они были забавным исключением и смотрели вверх.
- Ах, как же, как же потрясающе летать! – закружилась она по комнате, начитавшись Булгакова. Она смеялась, и уголки её губ искрились, по волосам и плечам скользили искры света и плясали, кружились вокруг неё. А она вдруг подбежала к нему, с радостью заметившему в её глазах те дикие огоньки, что появлялись порой и как факелы вели эту пару в безумные приключения. Да, она подбежала, обняла и заразила своими искрами, которые щекотали до смеха и подталкивали: полетели, полетели…
-Ну, что ж, милая, разве я могу отказаться?
-Не можешь - не можешь! – воскликнула та и пронеслась к шкафу. За ним был спрятан огромный старинный ковер, усыпанный пуговицами всех цветов и форм. Они подтащили его к краю, за которым начиналось закатное солнце, и с силой раскинули дорожку, зависшую чуть ниже огромной березы. Уже через мгновение двое, взявшись за руки, со смехом прочувствовали каждую пуговицу, а город, неожиданно сменив «заставку», заулыбался им горящими фонарями, словно летящими вниз, благодаря поднимающейся выше и выше дорожке. В день их первой встречи город подмигивал все теми же фонарями, а он не мог понять: почему каждый фонарь при его приближении неизменно начинает мигать. А город знал, что в маленьком ресторанчике она подсядет к нему и с деланным равнодушием поинтересуется:
- Не скучно ли вам?
А он ответит:
- Мне не по кому скучать.
-А хотите, будете скучать по мне? – ровным голосом предложит она.
Он засмеется в ответ, вглядится в неё и серьёзно кивнет. А потом бешено закрутятся стрелки часов, увлекая его и её в волшебные вечера, отраженные в небе и разносимые птицами по секундам то в один том, то в другой дом, как бы говоря: смотрите, смотрите, как можно жить, как можно любить.
И в этот майский вечер небо отражало крепко держащих друг друга за руку, деревья подслушивали их разговоры, а ветер наслаждался их молчанием.
Вдруг они остановились.
-Ты заметил? Да, ты тоже заметил, - рассмеялась она.
- Мы все младше и младше…
- Моложе и моложе!
- Нам лет под пятнадцать.
- Легко! О, игра…
Дорожка привела их арке. Из чего та была сделана и по какой причине зависла в воздухе их не интересовало. Их привлекла лишь блестящая вывеска над аркой «Игра».
- Мы играем? – неуверенно спросил он свою спутницу.
- Играем, - повлекла она его сквозь арку.
-Постой. Но вдруг нас разлучат? – раздался его гулкий под сводами голос.
- Мы найдем друг-друга. Мы как магниты.
Их раскидало по разным краям игрового поля, но в чем заключается игра, они поняли в одно и тоже время.
- Крестики-нолики… - задумчиво произнесла она, вспомнив свое детское увлечение.
- Откровенность против равнодушия, - понял он, обзаведясь случайными знакомыми из той и другой армии.
Они видели, что строй равнодушия быстро душит любую откровенность. И город уже почти весь покрылся жирными нулями.
Влюбленные, на бегу рисуя кресты, неслись навстречу друг к другу, но она вдруг споткнулась, и на нёе успели накинуть ноль.
Он нашел её почти безжизненную, опустившую без сил руки на скамейке. Заглянув в глаза подруги, он испугался той темноты, что царила там.
- Как? Они затушили факелы.
-А это ты…- прошелестела она.
- Маленькая, смелая девочка, - обнял он её за плечи, - как же мне тебя вернуть?
Она его словно не слышала:
- Я поняла одну важную вещь: откровенность делает нас слабыми и беззащитными. Будь откровенен и тебя раздерут при любом удобном случае, потому что ты расплавил все свои щиты нежностью, сжег плащи-обманы в теплых фразах и гуляешь в рубашке на распашку, вместо того чтоб надеть броню.
- Глупости! Глупости! – закричал он и отбежал от неё на несколько шагов.
- Мы сидим в занавешенной пыльной комнате? Открыл бы ты окно, - не меняя положения, попросила она.
- Окно? – он посмотрел в затянутое тучами небо, опускающееся все ниже и ниже и усмехнулся, - окно значит.
Достал из кармана складной ножик и, подпрыгнув к небу, с размаху распорол его серое полотно. Лоскуты опускались на крыши домов, висли на кронах деревьев, в беспорядке падали на асфальт и город казался заброшенной площадкой съемок какого-то муторного фильма.
Но влюбленные этого не видели, потому что из-за вспоротых штор показалось солнце, и он заспешил набрать в ладони безграничного солнечного тепла и умыть свою подругу.
Наградой ему был её смех.
-А, как щекотно! Чем ты меня умываешь?
-Солнцем, любимая, солнцем.
Подставив лицо солнцу они сидели, крепко взявшись за руки, на скамейке.
- А я ведь не усела до тебя добежать… И откровенность проиграла… - заговорила она, расчерчивая песок на квадратики носком кроссовок
- Нет, нет, нет. Она ещё не проиграла. Посмотри в небо.
- Мы…
-Да. И мы ещё поборемся.
- И все добровольно поскидывают латы.
- Без исключения.
-И мне не страшно будет рассказывать сказки первому встречному.
-В котором узнаешь чуть позже друга.
-Ничуть не страшно.

- Смотри, закат раскинулся крестом.

- Ника, а напиши сказку про моего Барсика. – попросила меня сестренка, обнимая своего огромного пушистого кота.
- Хм, а у меня может есть про него…
- Расскажи - расскажи!
- Подожди. Есть про белого котенка, но этот не белый.
- Не белый.
- Есть про кошку, которая сбежала из фонаря, но это кот.
- Кот, - кивает.
- Надо ещё посмотреть… Про рыжего ещё есть…
Что ж, значит будет.

Кот Барсик не отличался ничем особенным, скажем, от соседского Тишки. Разве что расцветкой: серой с рыжим и пушистой шерсткой. Но если бы кто заглянул в карие глаза кота, ох, как бы он удивился и испугался. Ему бы показалось, что он познакомился одновременно по меньше мере с сотней различных людей, услышал тысячи разговоров и побывал в различных местах и временах. И все потому что свою тайну Барсик запрятал именно в глазах. Точнее пытался. Ну не мог же он, в самом деле, ходить постоянно с закрытыми глазами. А тайну свою познал он, как это часто и бывает, случайно.
Как-то раз, прогуливаясь по огороду, кот прыгнул в старую детскую коляску, поспать.
Но его желанию не суждено было сбыться, потому что стоило ему поудобней устроиться на жестоком дне, как он оказался замотанным в какие-то тряпки, небо над головой украсилось яблоневыми ветками и периодически заслонялось незнакомыми, улыбающимися лицами. А самому Барсику пришлось вскоре констатировать, что он больше не кот, а ребенок, самый настоящий – розовощекий и ревущий. А та женщина с раздражающей погремушкой – его мама. Барсик, все ещё сохраняя память о себе настоящем, хотел распутать стесняющие тряпки, но ничего не вышло: его сильные лапы остались в замечательном прошлом. Он хотел возмущенно промяукать, но и голос ему совершенно изменил, оставив хозяину нечто плачущее и лопочущее. Как не был Барсик упрям, но тут ему пришлось смириться. Он знал, что в этом мире ничто не долговечно. Умный кот оказался прав: спустя минут двадцать погремушка, тряпки исчезли, зато появилась старая коляска и родная шерстка. Барсик мяукнул и, горделиво выбравшись из коляски, прошествовал на кухню. После такого приключения и подкрепиться не помешает. Но для кота все только начиналось. Буквально на следующий день стоило ему присесть на хозяйскую одежду, как он сам оказался в шикарном, изумрудном платье в центре залы, по которой кружились в танце чинные кавалеры и прекрасные дамы. А на его лапах, простите, уже ножках, были надеты туфельки на тончайшем каблуке. Кот их как увидел, так пошатнулся. Но тут к нему подбежал молодой человек и, услужливо поддержав, пригласил на танец. Барсику ничего не оставалось, как согласится, на ходу про себя заметив: видно я превратился в премиленькую леди. Мур. Танец, за танцем, партнер за партнером. А потом лица стремительно закружились, стены взлетели вверх и кот очутился дома, в своем родном обличие. Разве что духами чуть от шерсти пахло. Кот облегченно вздохнул и поплелся на кухню. В этот раз он действительно проголодался: угощений на балу не предлагалось. Потом Барсику захотелось поспать, именно на табуретке, обтянутой такой уютной материей. Кот растянулся, закрыл глаза и аж подпрыгнул от резкого окрика:
- Так ты спать вздумал, лентяй! – над котом возвышалась остроугольная (по-другому и не скажешь) женщина и в гневе размахивала учебником математики.
- А вы кто? – хотел всего лишь недовольно мяукнуть кот, но получилось по-мальчишечьи дерзко. Да он и был уже мальчиком, сидящим за партой.
- Кто я? – учительница, чуть не подавившись своим возмущением, схватила Барсика за шиворот и с силой вытолкнула за дверь, туда же кинув портфель и слова:
- Без родителей не возвращаться!
Барсик недоуменно шмыгнул носом и уселся на школьном подоконнике. Но скучать ему не пришлось, вскоре прозвенел звонок и одноклассники всей гурьбой окружили его.
- Ну ты даешь, Дениска!
- Сказать так Палке!
- Нечто! – восхищались дети.
Кот, усвоив, что зовут его теперь Денис, смущенно улыбался. Перемена кончилась и пришлось идти на следующий урок. Это была биология, учительница что-то тихим голосом рассказывала, а Барсик размышлял. Его интересовало, что случается с теми, в кого он превращается, пока он в их теле.
- Да ничего с ними не случается, - сказала вдруг соседка по парте – Ксюша.
Мальчик с испугом на неё покосился. «Я же вроде не говорил вслух…».
- Нет, конечно. Просто я читаю мысли немного. И ещё ты ведь немного моя выдумка, - объяснилась девочка.
- Вот как.. – протянул Барсик.
- Вот так. Ты уж не обижайся, что твоя жизнь теперь – постоянное приключение.
- Да нет, я доволен. Правда. Я в душе романтик и фантаст. Когда только родился, первая попавшая книга была – «Чужак». Фраевский. Я его тогда уже полистал…
Ксюша рассмеялась, потом испуганно посмотрела на увлеченную рассказом учительницу и продолжила откровенничать:
- Тех, кем ты становишься, не существует. Окружающие просто временно вспоминают о существовании, например, Дениса Крыжовникова.
- Значит, как только я вновь стану котом, эта гм.. Палка про мою выходку всё забудет?
- Ага, - со смехом согласилась девочка, - а то б такой шок на всю жизнь. Мда.
Они успели ещё погулять после школы, болтая о самом важном - ни о чем. Но вечер ещё не настал, а Барсик вернулся домой и в себя. С тех пор и понеслась череда его путешествий-превращений. Иногда он встречал ту девочку Ксюшу. Она тоже умела путешествовать, но время и место выбирала всегда сама и самое главное всегда оставалась собой. Даже если надевала остроконечную шляпу и летала, подметая кончиком метлы небо.
- Когда-нибудь и я научусь так же как ты, - мечтательно мяукал кот.
Ксюша чуть грустно кивала, она то знала… А впрочем неважно.
Пока коту всё ещё не удается исчезнуть в другой мир в своей шкурке. Сегодня он имел неосторожность присесть на листы исписанной бумаге. И вот он уже сидит перед клавиатурой, которая зовет: а напечатай, напечатай о…
И он печатает:
«Кот Барсик не отличался ничем особенным…»
Мяя-у.

Настроение сейчас - в космосе)

Чудачка Чу включила фонарик и по стенам поползла огромная световая медуза, затем прыгнула на потолок, добежала до темной люстры, прокралась на балкон и погасла.
«Погасла? Что-то тут не так, я ж его не выключала»
Девочка спрыгнула с кровати на пол, выбежала на балкон, но медузы уже не было, зато к ногам Чу жалась световая кошка. Как светлая тень, но в то же время объёмная. Гладишь и чувствуешь покалывание. А глаза у неё фиолетовые.
- Хозяйка, я та-ак хочу гулять, - мурлыкнуло это чудо света, показав розовый язычок.
«Совсем как настоящая», - мелькнуло в голове Чудачки, а руки уже раскрывали окно балкона.
Кошка пучком света вылетела в ночь и как светящийся парашутик-одуванчик приземлившись на асфальт, понеслась по улице и вскоре скрылась за углом.
-Ох, куда ж ты так быстро! – крикнула с досадой Чу и, вернувшись в комнату, выбежала в коридор.
А в коридоре, прислонившись к косяку, застыла Лея. В голове её набатом звучали одни и те же строчки: «надо заново придумать некий смысл бытия. Нафига? Хоть бы пропасть, хоть бы исчезнуть и ничего этого не видеть…»
И вдруг девушка увидела приведение. Маленькое, светящиеся приведение, которое детским голосом что-то говорило.
- Эй, ты что? – приведение подошло совсем близко и оказалось маленькой девочкой в ночнушке. Той самой Чу, которую Лея обнаружила вечером уже вчерашнего дня на скамейке у подъезда. Кроме имени девочка про себя ничего больше не рассказала.
-Ох, это ты…
-Я. У меня луч от фонарика в кошку превратился и убежал, - чуть обиженно пожаловалась Чудачка.
-Вот как. Сказочница ты у нас, - улыбнулась Лея, уже планируя, что сейчас уложит девочку в постель, расскажет её какую-нибудь сказку и сама, быть может, заснет с детской полуулыбкой на лице.
- Да, я ж правду говорю, - Чу сбегала за фонариком и продемонстрировала, - вот видишь луча нет, а то что внутри светится. Говорю же, луч сбежал.
- Ого… Странно, - девушка повертела фонарик в руке, но пожав плечами добавила, - это, конечно, интересно и загадочно, но давай оставим этот вопрос до утра. Утро вечера мудренее. Тем более ночи.
- А зачем нам мудрее? – искренне удивилась Чу, - нам надо сумасшественней! Побежали за кошкой из фонарика, а? Она ж следы оставляет на асфальте. Светящиеся, вот мы по ним.
- Что ж…- Лея устало улыбнулась,- пошли.
А девочка уже сбегала вниз по лестнице.
На улице они действительно обнаружили чуть-светящиеся следы кошачьих лапок.
Чудачка на ходу одаривала любопытными улыбками фонари и стены домов, а больше всего темно-синее небо да тонкий месяц. И в конце-концов поинтересовалась:
-Лея, а ты гуляла раньше по ночам?
- Бывало…
-А вы?- поглядела девочка на единственную пятерку горящих окон.
- А мы нет…- вздохнули окна.
-Так летите же! – махнула рукой им девочка.
И пять ярких окон как картинки покинули ниши и, сложившись пополам, превратились в огромных квадратных бабочек.
«А так я сплю. Тогда все понятно» - подумала Лея, любуясь летящими окнами-бабочками.
А потом рассмеялась:
-Чу, а как же те, кто живет в этих квартирах? У них теперь свет погас навсегда?
- Нет, что ты. Они щелкнут выключателем и на окнах вырастут новые световые бабочки. А позже, когда погасят свет, окна, как и эта пятерка, вспорхнут и улетят.
Между тем следы провели гуляющих мимо рынка.
- А ты знаешь, что рынок-корабль?
- Почему это?
- А видишь, полотна в сине-белую полоску?
-Которые соединяют крыши противоположных секций?
- Ага. Это паруса. Каждую ночь рынок- корабль улетает за новыми товарами, - пояснила Чу.
-Похожи, - кивнула Лея, - ты, наверное, права: я не раз замечала, что стоит походить по рынку, сетуя, что вот такой-то кофточки нигде нет, как на следующий день находишь именно то, что нужно.
-Во-от.
Они свернули за угол и увидели светящуюся кошку. Та была очень занята: макала хвостом как кистью в банки с краской и раскрашивала серую вывеску «Весна», следуя правилам радуги, поэтому подошедших удостоила лишь одной лукавой улыбочкой.
-Ой. А я знаю этот магазин! – рассмеялась Лея, – несколько лет назад мы с подругой тут гуляли и поразились невзрачности, и я бы даже сказала, убогостью сей вывески, ещё и двери такие страшные.
Кошка докрасила «А» и быстрыми мазками украсила дверь разноцветными кляксами, потом довольно покивала головой и вдруг, резко повернувшись к Лее, провела той по щеке кончиком хвоста.
- О, ты теперь желтенькая! – захлопала в ладоши Чудачка, - сейчас добавим, - и девочка быстрыми движениями раскрасила Лею во все цвета радуги.
-Ох, зачем? – только и смогла выдохнуть опешившая девушка.
- А потому что твой город – расскрашка. Но ещё никто не удосужился подсунуть её какому-нибудь дитю, любителю покрасить черно-белые рисунки. Потому вы и неживые, потому и не можете улететь, потому и тоскливо, - серьезно пояснила Чу и отчего-то показалась Лее разом повзрослевшей.
-Понятно. Эх, какая же я смешная, - покосилась девушка на свои брюки, роняющие цветные капли на асфальт.
- Просто правильная, - улыбнулась Чудака.
- Ой, а почему ты босиком? – спросила неожиданно Лея.
- Хм. Ну, я, видишь ли, уже давно цветная.
«А ведь и правда…» - девушка только сейчас заметила, как объемно, ярко смотрелась Чу на фоне города.
- А ходить по расскрашке для здоровья, думается, не вредно, - хитро прищурилась Чудака, - и вообще на себя посмотри. Какой нормальный человек ночью разгуливает в тапочках в месяце апреле?
- А в другие месяцы можно? – живо поинтересовалась Лея, и обе рассмеялись.
- Я все забываю, что это сон, - добавила девушка.
- Сон? Ну да, сон. Ну что, Лея, полетели за кошкой? Она нам будет как фонарик, указывающий путь, а окна, по-моему, прекрасная декорация.
- По-ле-те-ли!
Световая кошка лучом взметнулась в небо, за ней понеслись, взявшись за руки Лея и Чу, а замыкали небесное шествие окна, размахивая квадратными крыльями.

Ночь, мысленно поблагодарив за чуть-раскрашенный город, проводила их мечтательной улыбкой и растворилась. А утру довелось услышать разговоры старушек, бывших соседок Леи:
-Пропала Леюшка! Вот исчезла и все.