На тех состязаниях произошло небольшое событие. Вернее, несколько. Вот какого свойства. После того, как мы с Беарнасом исполнили две песни вдвоем, сорвали свои аплодисменты, мы спокойно пошли и сели на места под навесом, смешавшись со зрителями. К нам пробрался Маэдрос. Не заметить его могучую фигуру даже среди довольно-таки рослых эльфов было трудно. Он даже постарался занять нам места, но потом оказалось, что их заняли три девушки-эльфийки – арфистки, подруги одной из выступавших. Наш достойный сотник, конечно же, без слов уступил им места. Мы уселись на скамье, а Маэдрос, не долго думая, принес свой походный мешок, положил его в проходе, затем водрузил на него свернутый аварийский маскировочный плащ, сел, и его голова оказалась где-то вровень с нашими плечами. Кроме него, в проходах сидело немало зрителей, опоздавших к началу состязаний певцов и музыкантов. Вот глашатай протрубил в рог, и объявил имя очередного выступавшего. Мы даже расслышали: «Галадриэль Огненноволосая, дочь достойных Тинувиэль и Анборна-сотника». И на сцену поднялась девушка-эльфиечка, невысокая, довольно милая, с золотисто-рыжими волосами, свободными волнами спадающими на плечи (у эльфов Средиземья, и эльфов Востока в частности, не считается зазорным, если женщина распускает волосы. У эльфов-авари со свободно распущенными волосами ходят в основном незамужние девушки. Замужние женщины, как правило, носят на голове широкий обруч, вроде диадемы, или платок, просто схватывающий волосы. Это я пишу для читателей, которые незнакомы или плохо знакомы с обычаями авари.) На ней было надето просторное, не приталенное ярко-зеленое платье с длинными рукавами. Такие платья зовутся «куивененка», или «журавлиные крылья» - у нас в Широколиственных Лесах; они обычно не подпоясываются, но застегиваются почти под самой грудью на две –три застежки. По случаю довольно-таки холодного ветра ее плечи и грудь были закутаны палантином или шалью, чуть темнее платья, но руки, которыми она держала небольшую ручную арфу, были полностью свободны. Выйдя на сцену, она изящным движением перехватила инструмент поудобнее, чинно поклонилась зрителям на все три стороны и улыбнулась. Со стороны восточных трибун раздались приветственные крики, и скандирование: «Га-ла-дри-эль! Га-ла-дри-эль!»
Она снова улыбнулась, как мне показалось – немного застенчиво, и чуть тронула струны пальцами. Раздались чуть слышные, мелодичные звуки. Потом аккорды зазвучали более сильно, словно оживая, обретая силу. Она мастерски наиграла веселый звападно-средиземский напев, который я слышал давным-давно, еще когда в ранней юности забрел в Арнор. Под аккомпанемент арфы она исполнила веселую песню про лунаря, попавшего на землю. Содержание той песни я знал, даже знал несколько строф на всеобщем языке. В общем, неплохая шуточная песня, под пиво и веселую музыку – в самый раз. Но в исполнении этой хиридэль, с ее голосом, то звонким, то низким, сильным и глубоким, да еще спетая на аварине – она прозвучала как-то совсем по-другому («хиридэль» – то же самое на аварине, что и «мисс» на английском, то есть вежливое обращение к незамужней женщине, девушке. Квенийское «хириэль»(«госпожа») – у авари чаще используется по отношению к замужней женщине, матери семейства, или особенно уважаемой женщине - примеч. автора). Более гармонично, и в то же время с большим юмором. Когда она спела «тут корова вдруг взвилась…», сзади и впереди нас послышался веселый звонкий девичий смех. Сидящий же через два места воитель-эльф со знаками различия старшего десятника слегка нахмурился, а потом улыбнулся. Песня про «лунаря» была встречена довольно сдержанными аплодисментами западных и северных трибун, и более сильными – на восточной трибуне, где сидели как раз в основном эльфы с севера Широколиственных Лесов, немногочисленные свободные зарахи, и совсем немногочисленные гномы, дорваги и люди Баррского Хребта.
Затем Галадриэль исполнила старинную народную песню эльфов Востока. Тут даже западные и северные трибуны оживились. От моих внимательных глаз не укрылось то, с каким обожанием и восторгом смотрел Маэдрос на эту певицу. «Никак наш сотник влюбился» - подумал я, - «что ж, такое случается». Глашатай снова протрубил в рог, призывая всех к порядку, и провозгласил: «Тише, почтенные зрители! Достойная Галадриэль Огненноволосая желает спеть для вас старинную песню о битве за Дол-Феафарот.» «Огненноволосая» певица снова улыбнулась, на этот раз открыто и смело. И наиграла торжественный благородный напев, незнакомый мне до этого. Играла она чудесно. Струны словно ожили под ее пальцами. А потом она запела печальную, распевную, но смелую и мужественную песню. Перевести слова этой песни, вернее, гимна, на всеобщий язык с древнеэльфийского можно примерно так:
Дол-Феафарот – прекраснее место трудно найти.
Дол-Феафарот – здесь весной расцветают степные цветы.
Красками яркими степь расцветает, когда уходят прочь холода.
Птицы свободно кружат над этой землей, любят эти края.
Дол-Феафарот – от века здесь нет угнетенья и зла.
Нет здесь рабов и господ, и нет власти кнута.
Люди свободные ездят верхом по степи, не таясь,
Не признают над собою слуг Моргота темную власть.
Эти края испокон веку были приютом для всех,
Кто не бежит от труда, и не ищет бездумных утех.
Здесь, чтоб прожить, тяжкий труд приложить ты должен к земле,
Но немного спустя, щедро будешь вознагражден ты в честном труде.
Именно здесь сошлись рати Света и Тьмы,
В годы, когда над землей стоял дым Великой войны.
Страшный удар Саурон замыслил тогда,
К северу полчища Кхамул провел без труда….
Здесь я привожу собственный свой перевод начала этой песни, не очень точный, да простит меня читатель. Ибо я не самый лучший стихотворец. Но я старался наиболее точно перевести песню на всеобщий язык, чтобы ее смыл был понятен и западному, и восточному читателю, и квенди, и человеку, и гному.
Голос юной певицы звучал сильно, смело и глубоко, гармонируя с красивыми, сильными звуками арфы. Мне казалось, что я отчетливо вижу не только сильный румянец, выступивший на щеках девушки, но и вижу блеск в ее светлых глазах. Даже она стала как будто выше ростом. Словно обрела силу и внутреннюю мощь своей тезки – королевы Запада, ведущей в бой войска, сокрушившие Дол-Гулдур. Когда она допела до того места, где повествовалось о решающем моменте битвы, в который резервный полк молодых Авари ударил во фланг конным дружинам Кхамула, трибуны замолчали, как перед боем. Не слышно было ни шушукания, ни переговоров, ни критических замечаний. Старший десятник, который сначала хмурился, заворожено слушал. Девушки-арфистки украдкой смахивали слезы. Я снова краем глаза взглянул на Маэдроса. Тот смотрел на юную огненноволосую исполнительницу с бездумным обожанием. Восточные трибуны встретили песню с восторгом, эльфы аплодировали, гномы, дорваги и зарахи стучали мечами о щиты и восторженно кричали: «Слава Галадриэль!». Даже с северных и западных трибун прозвучали крики: «Просим! Просим еще раз!» Зарумянившаяся певица крикнула: «Спасибо!», неслышно прозвучавшее в громе аплодисментов и приветственно-одобрительном шуме. Распорядитель, высокий эльф величественной наружности, вроде бы даже – родственник короля, с поклоном подойдя к ней, что-то сказал. Она улыбнулась, кивнула, и снова тронула струны. Тут подул резкий, холоднющий ветер, хотя день вообще был солнечный. Девушки-арфистки, сидевшие впереди нас, стали плотнее кутаться в плащи, и даже надели капюшоны. Кто-то крикнул распорядителю: «Подождите!», и какая-то девушка, видимо, подруга выступавшей, вбежала на сцену, и набросила на ту длинный аварийский плащ. А затем застегнула его на уровне верха груди, и второй застежкой ниже пояса так, чтобы он не мешал рукам арфистки. Поспешно отбежав, девушка-эльфийка села на ступеньки, где, по правилам, разрешалось находиться только самым доверенным лицам выступающего, что обязательно согласовывалось с распорядителями. А Галадриэль снова заиграла и запела.
…Конники Кхамула ринулись с воем в атаку тогда,
Думая строй куивененцев прорвать без труда,
Меткими стрелами встретят Авари слуг тьмы,
Щедро устелят телами своими поле битвы они.
Славных дорвагов дружины встретили грудью напор,
Здесь отличились и гномы из Северных гор…
Когда она закончила выступление, получила заслуженные бурные аплодисменты, раскланялась и собралась уходить со сцены - по крайней мере четыре руки эльфов и эльфиечек протянулись, чтобы поддержать ее на ступеньках. Но распорядитель громко сказал: «Позвольте, господа!», сам опередил исполнительницу, и подал ей свою могучую длань, помогая ей сойти с лестницы, служащей для спуска и подъема на помост. Старший десятник, который хмурился сначала, встал и начал аплодировать первым. Маэдрос аплодировал громче и дольше всех. Девушки-арфистки вскочили и восторженно закричали: «Га-ла-дри-эль!»
Потом уже, когда наступил перерыв в состязаниях, и мы шли в лагерь за городом, где нам пришлось остановиться – места в самом Сосновом Бору уже не хватало для всех приехавших, - я спросил у Маэдроса:
- Скажи, капитан, а кто та огненноволосая хиридэль, которая пела песню про Дол-Феафарот ?
(Уже в то время мы меж собой звали Маэдроса капитаном. Да и не только мы; хотя по званию он был всего лишь сотник, и был еще молод, он уже приобрел известность почти по всей стране. Как бесстрашный, искуснейший воин и опытный проводник торговых караванов, и разных посольств через леса и степи Востока Средиземья.)
- Ты разве не знаешь, Финдор? Это же Галадриэль Огненноволосая! Певица, арфистка, искусница. Причем одна из лучших!
- Ее имя я расслышал и запомнил. А вот что она искусница… я и правда не знал. В чем она искусна?
- В танцах. В вышивании. В ткачестве. Кроме того, обучает игре на арфе и некоторым другим вещам.
- Ты хорошо знаком с ней?
- Не очень. Виделись последний раз давно. Я тогда попал, что называется, «с корабля на бал» - и потом почти сразу сорвался на очередную войну с гуррами. А когда вернулся в Сосоновый Бор – оказалось, что она, само собой, уехала на Север.
- Так когда вы с ней познакомились?
- Лет сто назад… или нет, погоди. Точно! Сто двадцать семь. Тогда тоже были состязания. Певцов, музыкантов, воинов и искусников.
- А сколько ей лет, не знаешь?
- Нет. Но вроде совсем молодая. Ей и тогда было от силы… тридцать восемь, или сорок. В общем, почти девочка. А с чего ты вдруг ей так заинтересовался?
(Если эльфийской женщине не исполнилось ста пятидесяти лет, про нее говорят – «совсем молодая», если не исполнилось еще четырехсот – просто «молодая»)
- Да вроде не я ей заинтересовался, а ты. Ты же на нее смотрел с таким восторгом, как будто она сама светлая Элберет.
- Скажешь тоже – Элберет! Элберет – вала все-таки, а она… Просто девушка-квенди. Но она и правда… анориэль.
(«Анориэль» – на аварине «солнышко», выражение особой нежности у эльфов Востока к ребенку, любимой женщине или близкому – здесь и далее примечания автора).
Последние слова Маэдрос произнес вполголоса.
- И ты, похоже, влюблен, мой друг?
- Не знаю. Но похоже…
Через день после этого, когда прошли состязания, мы, все четверо, неожиданно получили приглашение на пир от самого короля. Явившись туда в полном парадном облачении, при мечах, мы были встречены одним из распорядителей и проведены за один из столов. И там, совсем неподалеку, в окружении своих друзей, сидела Галадриэль. Тут я смог поближе рассмотреть ее. Она была совсем невысока ростом (для эльфийки, конечно, среди гондорок она считалась бы довольно высокой, среди северянок – дорважинок или ангмарок – спокойно сошла бы за среднерослую) – всего пяти футов и шести – семи дюймов, стройна, хорошо сложена – не полная, но и не худая. Первый раз, когда я ее увидел, она показалась мне полноватой – как я понял, из-за просторного платья, относительно невысокого роста и лица мягко округлой формы. Золотисто-рыжие волосы, как я уже упоминал, пышными, свободными волнами падали на точеные плечи девушки. Лоб у нее был довольно высокий, чистый и белый, тонкие, настоящие эльфийские, темные брови – красиво очерчены, румяные щеки – полноваты, но не слишком, в самый раз. Носик был немного широковатой формы, особенно внизу, но мягко очерчен, и приятно гармонировал со всеми остальными деталями облика юной певицы. Губы ее были тоже приятно полноватыми, подбородок – округлый, но вместе с тем твердый, крепкий. У людей такие подбородки, что у мужчин, что у женщин – обычно считаются признаком упорства и сильной воли. Когда она улыбалась – а улыбалась она, по крайней мере, тогда – охотно и часто – ровные, безупречной белизны зубы блестели, как жемчуг. Ее скорее можно было бы принять за дорважинку, чем за эльфийку-авари из Куивенена или Широколиственных лесов, если бы не выражение ее юного лица, не веселость, и, главное – если бы не ее глаза. Лучистые, ясные, очень живые, абсолютно искренние, - в общем, глаза настоящей юной эльфиечки. Не удивляюсь нисколько, что даже наш друг Маэдрос, которого вообще удивить или смутить чем-то трудно, влюбился в нее, и крепко. Будь я помоложе, и не люби я солнышко-Тириэль всем сердцем, я бы, скорее всего, тоже влюбился бы в сию хиридэль. Да, забыл сказать, что глаза у нее были серо-голубого цвета. И очень гармонично сочетались со светлой, безупречной кожей лица и цветом волнистых, совсем не прямых, волос. Руки, обнаженные по локоть, у нее были загорелыми, сильными, с хорошо, но не слишком, развитыми мышцами. Девушка явно не пренебрегала физическими упражнениями. (К слову, волосы у Тириэль тоже волнистые, на концах чуть вьющиеся, только темно-каштановые, сама она чуть смугловата, черты лица у нее тонкие, настоящие эльфийские. А глаза ее – цвета моря, или, проще сказать, темно-зеленые. Будь у нее волосы посветлее, и будь я художником – писал бы королеву Лориена с нее. Если вы обратили внимание, дорогие читатели, юную певицу и искусницу зовут так же, как и повелительницу Лориена, упомянутую в Алой Книге Хоббитании, излагающей историю Великой Войны. А ударение в имени «Галадриэль» ставится на второй слог. Что на Квенее, что на синдарине, что на аварийском наречии)