Густо-паркое марево тяжело нависало над пыльной грунтовкой, ведущей со стороны шоссейки, когда на околице разморенного июльским зноем села появился странная высокая фигура в широком и рваном рубище. Мокрый от пота красный голый череп украшала всклокоченная борода неопределенно-пегого цвета, в почерневших от загара костлявых руках мужик держал длинный суковатый посох и тощий холщовый мешок на лямке. Сбитые в кровь длинные волосатые ноги были босы и грязны, вокруг них вились надоедливо зудящие мухи. Никто не обратил на путника внимания, кроме своры лениво перебрехивающихся дворняг, пока он не вышел на заросшую лопухами площадь между правлением колхоза «Светлый путь» и райпо, у которого притулились на лавочке в прохладной тени раскидистой яблони пара старушек, ожидающих окончания обеденного перерыва.
Когда репродуктор на стоящем у магазина столбе увенчал трансляцию «Сельского часа», хрюкнув что-то нечленораздельное в финале, вышедшая на крылечко покурить продавщица Нюрка с интересом обратила насыщенный томной негой взор на таинственного незнакомца, в нерешительности озиравшегося на самом солнцепеке. После того, как районную кинопередвижку угробил на местных буераках вечно бухой водила, с доступными развлечениями на селе стало совсем напряженно, если не считать танцы под гармошку и патефон вечером по субботам, на которые подтягивалась молодежь даже из соседних деревень. Но в предчувствии вселенской любви нежная душа и перезрелое от тяжкого труда при продуктах тридцатилетнее тело требовали чего-то большего, доброго и вечного, нежели суетливая ночная возня в колючих кустах у местной речушки.
- Кого ищешь то, гость нежданный? – глубоким контральто буквально пропела работница советской потребкооперации. Ее низкий и чувственный голос буквально обволакивал мягким бархатом и завлекал в чудесные чертоги, полные небывалых наслаждений и страсти, но ответ прозвучал неожиданно резко и кратко.
- Человека, - однако, заметив удивленно-испуганные взгляды своей маленькой аудитории, мужчина смешался и снова замолчал, оглянувшись вокруг и не спеша вдаваться в излишние подробности. А там уже начали собираться, заслышавшие шум соседские бабки, дряхлые деды и вездесущие дети.
- Настоящего, а не мерзавца. Народу то много, а людей совсем мало, - спустя минуту добавил он, облизав потрескавшиеся губы, и с трудом сглотнул пересохшим горлом с острым кадыком. Кто то из только что подошедших выразительно крякнул, но народ привычно безмолвствовал.
- Мань, а Мань, ты глянь! - позвала Нюрка бухгалтершу сельсовета с порога храма торговли, переделанного некогда из сельской церкви. Несмотря на разницу в возрасте, они были закадычными подругами, с наслаждением обсуждающими вечерами за рюмочкой чая любое мало-мальски значимое событие в скучноватой деревенской жизни.
Дебелая финансистка с трудом выбралась из-под разомлевшего на столе председателя, не спеша оправила юбку, прическу и безразмерный бюстгальтер. Потом глянула в зеркало и лишь затем высунулась в окошко. Прикрыв глаза пухлой ладонью, повидавшая на своем веку многое женщина недолго раздумывала над происшествием.
- Петр Фомич, глянь, что творится, - обернулась она к непосредственному начальнику. Тот, уже принявший по жаре стакан, осоловело открыл глаза, привстал и недоуменно оглядываясь, начал нервно застегивать брюки. После чего подошел к окну, легко оттеснив пассию на задний план изрядным пузом и от неожиданности икнул.
-Ты это, Мань, пригляди пока за порядком, а я пойду, Шапкина позову, кабы что не случилось, - шепнул председатель на ушко своей верной соратнице и кинулся из горницы в соседний кабинет, где творили сиесту парторг с предводительницей комсомольцев.
- Братья и сестры мои, покайтесь, в грехе и стяжательстве живете, дела творите богомерзкие, - откашлявшись, несколько неуверенно начал залетный докладчик, оглядев немногочисленную аудиторию и отпихнув путающуюся под ногами курицу.
- Ты погоди ругаться, может, водички с дороги выпьешь? – подскочила к нему шустрая Нюрка с откупоренной бутылкой ситра, - народ у нас тут всякий, не ангелы, знамо дело, но зачем же с порога бочки катить? Мы тут люди простые, живем себе и ничего не знаем.
- Верно говорю я, земным кумирам капища воздвигли, тельцу золотому поклоняетесь, свои святыни утратив. Отца небесного заповеди забыли, - жадно отхлебнув из горлышка, дурным голосом возопил странник, воздев над собой смятые листочки.
Господи-боже мой, никак листовки антисоветские?! – перекрестился на портрет в красном углу примчавшийся товарищ Шапкин и начал накручивать трясущейся рукой диск единственного на селе аппарата. Положив трубку, спохватился, – а где Мишаня?
Но радист и по совместительству электрик уже давно закрыл свою будку, погрузился на велосипед и уехал на рыбалку, так что возобновить трансляцию из репродуктора с целью глушения вражеского голоса и партийной контрпропаганды не удалось.
Грядет расплата неминуемая, падет кара с небес, когда и знать не будете. Рассыпятся в прах чертоги окаянные, сгорят в очищающем огне книжицы лживые и образа дьявольские. Никто не спасется, ни стар, ни млад, - нагнетал международную обстановку незваный пророк, не забывая прихлебывать из бутылки.
- Это он про ракеты, что ли, ядерные толкует? – всполошился деревенский грамотей-учетчик, единственный читатель всех центральных газет, приходивших в сельсовет. К сожалению, понять он из них мог гораздо меньше, чем требовалось, чтобы объяснить жене приносимую ей копеечную зарплату.
- Накажет Всевышний непослушных овец своих, зальет он их слезами горькими леса и поля, так что скроются под водами глубокими и горы, и города, - продолжал кликушествовать распалившийся оратор, - умоются кровью люди и придет конец нынешнему порядку вещей. Встанут тогда мертвые из могил, и начнется Страшный суд.
- Ну, так ведь, когда плотину то в соседней области строили – и в самом деле, сколько деревень и кладбищ под водохранилище ушло. Так скелеты прямо в гробах всплывали! Неужто и у нас такое сотворят, ироды проклятые?! – охнул инвалид с клюшкой, потерявший ногу в исправительно-трудовом лагере на такой же стройке века.
- Если у тебя есть фонтан – заткни его, - блеснула эрудицией стильно стриженая студенточка, приехавшая к родне из города. Девушка начиталась великих и мнила себя постигшей истинные нужды хлещущих вешним потоком чувств и мыслей воспаленных душ настоящих мастеров художественного слова, что не ровня каким то деревенским пророкам.
Жалкий фигляр, не обращая внимания на критику с мест, продолжал свою агитацию, предложив собравшимся срочно построить ковчег, взять каждой твари по паре и на 40 лет отправиться искать на нем Землю Обетованную. В пути он предлагал не пить, не курить и питаться только манной небесной, что не вызвало горячей поддержки ни снизу, ни сверху.
- Да это ж, черт знает что, вредное сектантство какое то! Вы, что, колхоз разорить желаете? Немедленно прекратите! Товарищи, вяжите вражину! - высунувшись из окна, заорал Петр Фомич, но заметив, что односельчане реагируют вяло, рисковать авторитетом и настаивать не стал. Шапкин с комсоргом тоже запропали от греха подальше.
- Какой же это сектант? На нем и креста то нет! – раздался скептический голос эксперта по культам, попа-расстриги, кормящегося ныне библиотекарем-сексотом. Он до сих пор нюхом чуял идеологических конкурентов и с готовностью разоблачал их тлетворное влияние, стремясь выслужиться перед своим куратором из органов.
- Нехристь! Чтоб наш человек и не пил?! – истерично завыла скрюченная карга с клюкой, промышляющая на досуге отменным парвачом, которым не брезговали подчас и руководящие кадры. Сама она не злоупотребляла, но успела похоронить трех мужей и четверых сыновей, загнувшихся от цирроза печени и белой горячки.
- Да знаю я его. Он, кажись, бывший завклубом с птицефабрики, - крикнул кто-то из набежавшей немаленькой толпы. Это было другое дело. В силу недостатка образования население относилось к работникам культпросвета почти так же уважительно, как к городским лекторам в штатском из общества «Знание» и не спешило расходиться.
Вскоре из райцентра на грохочущем трехколесном мотоцикле с коляской приехала пара милиционеров, вооруженных планшетом, пистолетом и наручниками. Они грозно оглядели несанкционированный митинг и приняли меры по его пресечению, моментально оценив диспозицию и определив виновника массового волнения.
- Сержант Потапчук, - козырнул старший. - Попрошу документики, гражданин. Почему безобразия нарушаете? Незадачливый проповедник лишь молча развел руками, показав отсутствие штанов и потайных карманов. Он замолк и стоял, покорно повесив голову и не делая попыток сопротивляться или убежать.
- Почему нет? Не положено. Пройдемте! Может, Вы – иностранный агент? - рявкнул второй прибывший. Быстро похлопав пришельца по бокам, он цепко ухватил пришельца под локоть и повел в правление, на ходу обратившись к стоящим. – Попрошу не расходиться. Будем оформлять протокол, свидетели есть?
- Да это юродивый, не видите, больной же совсем. Отпустили б вы его! Бог с ним, - вступилась за пришельца сердобольная Нюрка, смахнув тайком набежавшую вдруг слезу, и ушла закрывать свою лавочку. Толпа тоже начала незаметно рассасываться. Вечерело и всем вдруг стало недосуг торчать без дела.
В итоге бумагу подписали председатель с бухгалтершей, а милиционеры усадили приунывшего юродивого в коляску и скрылись в клубах пыли, медленно оседавшей на утомленные за день поля. Треск мотора еще долго раздавался издалека в наступившей тишине, пока не растворился полностью в несмолкаемом стрекоте кузнечиков. Закат окрасил на прощание багрянцем скаты крыш и покачиваемые легким ветерком верхушки деревьев. На село опустились теплые летние сумерки, и лишь гнавший колхозное стадо на вечернюю дойку ханыга-пастух заметил, как луч мотоциклетной фары вдруг поднялся вертикально и постепенно растворился в раскинувшемся над миром черном бархате, украшенном россыпями сверкающих бриллиантами далеких и загадочных звезд. Но ему, разумеется, никто потом не поверил. А наутро разверзлись хляби небесные, и пошли бесконечные дожди.