senat.org/senat-news/108012008.html

Есть в Париже площадь. Она называется Сталинградской. В отличие от бывшего СССР и сегодняшней РФ, никто никогда ее не переименовывал, не называл «Волгоградской», или как ни будь иначе. Соответственно есть и станция метро «Place Stalingrad». Один раз, в середине 90-х годов ушедшего века, ехал я в парижском метро. Это было время позорного правления «либеральных демократов», когда предавалось и сдавалось все, что только можно было продать и сдать. Россия была унижена и оклеветана.
Напротив меня на сиденьях электрички сидели немцы: пожилые, лет шестидесяти, двое мужчин и две женщины. Они весело разговаривали о чем-то своем, беззаботно смеялись, собственно, вели себя так, как ведут себя приехавшие в пьянящий и жизнерадостный Париж иностранные туристы. Ехали они по ветке, которая ведет к Монмартру, к Плас Пигаль, то есть к самым веселым районам французской столицы. Электричка медленно остановилась возле перрона очередной станции. Один из немцев мельком посмотрел в окно на скучную и грязную станцию парижского метро. И вдруг его лицо изменилось, на нем отразился какой-то даже не испуг, а ужас, смешанный с тоской и каким-то еще непонятным чувством: на стене большими буквами была написано: «Place Stalingrad». Немец ткнул пальцем в эту надпись и медленно даже не произнес, а прошипел: «Ш-Ш-Шталингра-а-ад!». Это были не слова, а стон, стон неподдельной боли и страха. Собственно это его слово ни к кому не было обращено, но спутники его также уставились в окно, не произнеся ни звука. Так же молча, они поехали дальше, от веселого их настроения не осталось и следа. Бедные немцы! Они никак не ожидали в комфортном и уютном Париже, в сердце Запада встретить это страшное для любого немца слово: «Шталинград!», которое означает для них то же самое, что для французов «Березина», ставшее давно уже именем нарицательным, означающим великое бедствие.
Мне было жаль этих немцев. По всей видимости, славные люди, родившееся в самом конце войны. Может быть, там, на далекой Волге, в Сталинградской мясорубке погибли их отцы или деды.
Но жалость к этим старикам полностью оттеснялась в душе моей другим чувством: чувством величайшей радости, за то, что я русский, за то, что Сталинград – история моего народа, а значит во мне, как и во всяком русском живет частичка Сталинграда. Это чувство переполняла душу потому, что там, в Сталинграде, в неимоверно тяжелых условиях, армия моего народа разбила очередные полчища «культурной» Европы, которые шли поработить и уничтожить Россию. Именно мой народ свернул шею этой армии, да так, что и через 60 лет одно имя великого города на Волге заставляет вздрагивать потомков этих завоевателей. В тот момент, я понял, что никакие «либералы», «демократы», «масоны» не способны погубить Россию до тех пор, пока в ней жива память о Сталинграде.