В год 75-летия со дня рождения Анны Герман журнал «СЕНАТОР» еще раз обращается к теме творчества и личной жизни певицы, предлагая своим читателям новый очерк о её ленинградских гастролях. Автор очерка, скромно называющая себя «вечным корреспондентом Анны», – ЛИЯ ЛЕОНИДОВНА СПАДОНИ. Она одна из самых близких людей Анны Герман в СССР и её ближайшая подруга, бывшая журналистка Ленинградского радио, а сегодня – обитательница дома престарелых работников сцены Санкт-Петербурга. По её собственному признанию, после известной публикации «чесночной истории» на страницах «Комсомолки» накануне 75-летия певицы, ей стало трудно наблюдать со стороны, как по-хамски пишут об Анне. «Поэтому, несмотря на слабость, я решила дописать свой очерк, начатый ещё два года назад. Знаю, что все, кто помнит и любит песни Анны Герман, могли бы обойтись без знания того, что я написала в этом очерке. Но я не смогла стерпеть эту публикацию так низко опустившегося когда-то уважаемого молодёжного издания. Вот и решила рассказать сегодняшним читателям о жизни и творчестве Анны, о том, как нелегко было ей удержаться на Олимпе советской эстрады настоящей мега-звездой».
21 августа 2009 года я разбирала ненужные бумажные холмы и откуда-то сбоку выпорхнул веер обветшалых листочков. «Кто вы?» – хотела я их спросить, но едва заглянув в них, почувствовала знакомую речь, стройные фразы… Это было живое дыхание Анны Герман, как письмо от неё, через 27 лет мертвящей разлуки.
Боже! Как это могло случиться? Непостижимо...
Я годами ждала какого-нибудь знака, звука, чего угодно, но говорящего о том, что я могу обратиться к ней, что буду услышана, принята...
Эта вековая невозможность объяснения терзает меня неустанно. Ничто в этом мире смещённых категорий времени, пространства, сна, действительности, фантазий, идей уже казалось бы неспособно удивить... Но эти совершенно реальные листочки, таящие присутствие Анны... Откуда? Каким образом? А-а-а-а, те-ле-фон!..
Анна часто звонила мне. Она назначала мне время встречи или просто долго-долго мы говорили, вернее, она рассказывала о себе, о свих делах и делилась со мной в ночные часы своим внутренним миром – невзгодами и радостями. Я тогда была журналистом Ленрадио.
Да! То был XX век, почти 40 лет назад.
В 1964 году на Международном фестивале эстрадной песни в Сопоте польская певица Анна Герман исполнением песни Катаржины Гартнер «Танцующие Эвридики» завоевала первую премию, и на некоторое время исчезла из поля внимания воспалённых поклонников. Песня «Танцующие Эвридики» звучала повсюду, а сведения об исполнительнице сводились к краткому: «Международная звезда, что вы хотите, гастролирует где-нибудь...»
И вдруг в киоске на углу Невского и ул. Бродского я покупаю журнал «ПОЛЬША» с портретом невероятно истощённой, но с громадными сияющими глазами и счастливой улыбкой, Анны Герман на обложке. Спешно нахожу статью и читаю: «О, ужас!» – о катастрофе, постигшей её в Италии, и чуть не лишившей жизни. Только сейчас, через 3 года непрерывных страданий и двухлетней реабилитации, она едет на свои «первые» гастроли. И едет она в СОВЕТСКИЙ СОЮЗ.
«Я должна говорить с этим человеком!» – властно и внятно произносит кто-то в моей груди.
Ждать!
И она явилась.
Цветы распускались как сумасшедшие. Бушевала весна. Сияли млечно-розовые афиши «ПОЁТ АННА ГЕРМАН». Всё было полно ожиданием вернувшейся Эвридики.
Слова, которыми можно описать впечатление от её внешнего облика, ушли из сегодняшнего языка. Она была на вершине мировой славы. Победив нечеловеческие испытания, претерпев невозможное и преодолев неодолимое, она возвращалась в мир, увенчанная высоким страданием, преисполненная жаждой жизни и служения людям.
Она была очень высока и стройна, и вряд ли кто мог догадаться, что её тело после той аварии буквально заново сложено хирургами. И позвоночник, и обе руки. Медицина редко встречает случаи, когда глубоко травмированный человек, испытывая глубокие страдания, функционирует как бы «над болью». АННА ГЕРМАН была ТАКИМ ЧЕЛОВЕКОМ!
Тогда, почти опьянённые радостным восхищением, мы не могли сознавать того, что Анна Герман дана нам во спасение. Она приходила как наделённый высшей силой миротворец, душеспаситель, высший духовный авторитет, проясняя сознание, очищая души, предотвращая нас от той безжалостной бесчеловечности, к которой мы катимся сейчас с пугающим ускорением. Залы были разными, но результат почти всегда один. Казалось, что самую проникновенную высокую кристальную ноту подают Анне откуда-то сверху. Устанавливалась особая, почти неведомая ныне, атмосфера АННЫ ГЕРМАН, атмосфера благодати.
И обновлённые необычным переживанием люди нравились себе именно такими, как в атмосфере этого зала, этой ауры, где они становятся ЛУЧШЕ. Появлялось ощущение, что между слушателями возникает негласный уговор – держаться своего обновления, этой свободы в груди до следующего приезда Анны. Не подводить её, не рвать это защитное золотое полотнище – держаться! И многие «держались», долго держались. Вера в Анну бала очень велика.
Я всё это наблюдала, исполняя таинственный приказ внутреннего голоса: «говорить с этим человеком!». И получив от редакции «добро» на запись беседы с Анной, – автором вышедшей в Польше книги «Вернись в Сорренто», я с трепетным ужасом отправилась на задание. То был первый концерт Анны в Ленинграде в театре Измайловского сада.
Не объясняясь с администрацией, я сразу села в зал. И... испытанное мною было подобно встрече с доброй стихией. Такого я ещё не видела и не слышала никогда. ВСЁ ИНОЕ!!! Внешность! Исполнение! Поведение! Общение!.. Высокая простота и изысканность. Таких исполнителей сейчас не увидишь на нашей сцене. Почти солнечные светящиеся и греющие лучи, наполняющие зал. Глубина возникающей тишины. Паузы. Бури восторга. И – голос!!! Нездешний. На пиано он уходил и растворялся там, откуда наверно и пришёл. Душа была полна.
Я подошла к гримуборной, у двери толпились люди. Я прислонилась к стене. Неожиданно дверь приотворилась, в промежутке появилась чья-то рука и поманила меня: «Лия, иди, Аня зовёт». То была Лидочка Дубинина – музыкальный редактор Ленинградского телевидения, сопровождавшая Анну. Я пришла в ужас: меня звала небожительница!
Я шагнула, но большие кусты букетов, за которыми Анна была не видна, преграждали мне путь. Тогда Лидочка, волевым движением, взяла меня за плечи и вставила меня в какую-то невидимую тумбочку у Анниных ног. Мы оказались глаза в глаза. И дальше тишина – то была «встреча»! С этого мгновения и начался мой разговор с «этим человеком», который письменно и устно длился почти 8 лет.
Анна сидела в таком изнеможении, после трёх «бисов» подряд, нежные вьющиеся локоны как-то растерянно рассыпались, руки бессильно свисли со стола, – что терзать её расспросами было по меньшей мере бессердечно.
– Я пойду? – сказала я. – Вас мучить просто невозможно...
– Останьтесь! – почти шёпотом сказала Анна. – Когда там будет в другой раз?..
После паузы она произнесла:
– Вы говорите со мной как доктор, так что давайте, заводите вашу «тарахтелку».
Голоса у Анны почти не было. Я проверила «тарахтелку» и оказалось, что такой уровень звука она не берёт. Я была в отчаянии. Сколько ни крутила, ни трясла, воспроизведения не было. И опять! Мне (уже нам) помог какой-то тихий ангел. Анна говорила и говорила. Я не сдаваясь, не признаваясь, записывала и записывала, ни единым словом не понуждая измученного человека говорить громче. В итоге всё записалось прекрасно, каким чудом – я не узнаю никогда. Эта запись прошла по многим радиоэфирам, потому что большие, содержательные интервью Анна давала преимущественно в нашем городе.
Наиболее удивительным было почти родственное единение аристократки духа, изысканной звезды эстрады (в 1964 году признанной американской Апполонией, «лучшей певицей мира») с трудовыми коллективами «Электросилы», «Кировского завода» и других предприятий. Необычайная, почти неземная женщина, преисполненная редкой прелести и внутреннего благородства, обращалась к «массам» с такой непривычной для них искренней радостью и доверчивой простотой, что у многих почти сразу наворачивались слёзы. Таким отношением к себе трудовые люди были явно не избалованы... А высокогорный воздух, принесённый Анной, был так чист, доверие этой необыкновенной певицы настолько возвышающим, что люди поднимались в собственных глазах. Ничего ещё не было безнадёжно потеряно, все были добры, молоды и красивы!
Я каждый раз диву давалась, когда по праву корреспондента радио, в антрактах или позже, задавала людям вопросы о их впечатлениях об АНЕ, АНЕЧКЕ, АННУШКЕ...
«Какой тонко чувствующий народ! Как всё точно!» – думала я.
Группа молодёжи наперебой, с восхищением: «Вот ведь полька, а какая своя!»
Пожилая женщина: «Никогда такого не испытывала, как будто в душу тебе смотрит. Хочется лучше стать, правда. Помочь ей в чём-то хочется».
Мальчик: «Так интересно. И споёт, и расскажет, я теперь польский обязательно изучать буду. А вдруг в Варшаву поеду!?»
Сопоставлять Анну Герман с коллегами из развлекательной эстрады почти неуместно. Она из всенародно избранных святых, кто самоотверженно отдавал себя высокому служению, таких как Ксения Петербуржская, Мать Мария... Она из таких. Великомученица, блистательная и кроткая, до какой же степени она любила людей, чтоб изо дня в день, преодолевая неизбежные после катастрофы в Италии (46 переломов и обширная рана на голове!») боли, поднимаясь над ними, выходить на сцену, вынося и принося радость людям, умиротворение и веру в себя, терпение и мужество, титаническую силу воли, способность надеяться, верить, ждать и быть счастливыми.
Её орудием была великая самоотверженная любовь к людям, не испытывая которой, она бы не позволила себе выйти на сцену. И бывали времена, особые дни, ослепительно наполненные её доброй силой концерты, когда люди осознанно вставали под её знамёна, предотвращающие от душевной чёрствости, глухоты и жестокости того, от чего сейчас мы так страдаем. Как не хватает нам её сейчас! Как мы нуждаемся в ней!
Она так хотела всем добра, так страстно и всей душой принимала зрительный зал в свои объятия, что многие испытывали эйфорию, где без болезней, недовольства собой они дышат полной грудью и живут полной жизнью.
При магической власти над залом, в её песнях были интонации заговора от боли и печалей, и как благодарно люди впитывали эти добрые слова. Все были так захвачены певицей, что никому не приходило в голову, что Анна Герман – Миротворец, Душеспаситель, что она послана нам во спасение, что самые высокие проникновенные ноты ей подают откуда-то сверху, и она нежно окутывает ими зал. То была атмосфера Анны Герман.
Когда Анну спрашивали о секрете того поразительного контакта, который она с первых песен устанавливает с залом, она отвечала:
– Я выхожу с огромным уважением к людям. Я люблю их... Вот отсюда всё и происходит. То была святая правда.
Неправдоподобно совершенная, с дивным лицом, красоту которого передавало милое, доброе, приветливое выражение окружающее его как лёгкое светлое облачко, она вызывала всеобщую непреодолимую симпатию. Её власть над залом была грандиозна. Она обладала могучей целительной энергетикой, и так страстно, всей душой принимала зал в свои объятия, что каждому казалось, что она обращается именно к нему, и концерт становился незабываемым событием его личной жизни. Анна просто вошла в духовную плоть нашего народа. На концертах Анны в залах устанавливалась никогда и нигде не бывшая атмосфера благодати. Души распахивались. Люди были счастливы с ней, и оторваться, проститься после концерта просто-напросто не находили в себе сил. Всё бродили, шептались, расходились, снова сходились... и когда это происходит под кронами Михайловского замка – это так прекрасно.
На гастролях Анна была предельно загружена, и перед встречей необходимо было детально договориться. Я безвыходно сидела дома в эти счастливые дни и ждала звонка. Всегда ждала. Звучало это приблизительно так: «Лия, подождите немножечко, меня опять куда-то увозят» или «Лия, придётся перенести, меня опять тащат в посольство. До завтра. Хорошо?».
Завтра опять не получается и я снова жду. Но вечерами... еду с ней на концерт, или с ней с концерта. Счастливейшие вечера XX века!
Казалось, что Анна готова расходоваться на концертах дотла, безоглядно, иногда полностью отбрасывая инстинкт самосохранения. Временами переутомление доходило до такой степени, что при взгляде на неё, сидящую окаменело–спокойно, без кровинки на лице, в ожидании автобуса, хотелось вызвать «скорую помощь». Не выдавая своего состояния, она держалась подчёркнуто прямо (возможно, чтобы не упасть!), всю дорогу молчала. И только её почти беззвучное «спокойной ночи» я слышала на прощание. Но проходил час, другой, её усталость постепенно отступала, а сон не приходил. После многочисленных тревог и переживаний концерта, Анне было необходимо умиротвориться, выговориться... и тогда она набирала мой номер (так было в 1975 году) и я слышала:
– Лия, я подумала, может, Вы ещё не спите...
И я замирала у телефона почти молча, не в силах прервать дивный поток её взволнованного, трепетного щебета. Боже мой, с каким самозабвением она относилась к своей работе! Я была настолько поглощена её голосом, почти реальным присутствием, что мне казалось, что я ничего не записывала. Стол был далеко, никакой бумаги не было! Но нет! Оказывается, засыпая, я ещё и ещё раз прокручивала в памяти услышанное и записывала сказанное на случайных ЛИСТОЧКАХ. Да, да... как сомнамбула, рефлекторно повторяя по памяти её речь, записывала её на листочках. Вот на этих самых, которые держу сейчас в руках. Вот тогда и началась по-настоящему наша полуночная связь.
Что же волновало, тревожило, не давало Анне уснуть тогда, почти 40 лет назад? Допустив из соображений формы некоторую правку, я не изменила ни единого слова Анны Герман.
…Однажды она позвонила мне непривычно рано.
– Лия, скоро концерт, а меня сейчас всю вырвало…
Концерт был праздничный, какой-то молодёжный, в 12 часов дня. Анна приехала. Перед её выходом я стояла в зале, замирая от ужаса. Величественно и внешне абсолютно спокойно Анна подошла к микрофону, сказала несколько милых приветственных слов и запела «Когда цвели сады». Овации! Пронесло. Даже нервные требования администрации в повышенной подвижности и весёлости были полностью удовлетворены. Войдя в гримуборную, Анна развернулась и спросила:
– Лия, я Вас очень разочаровала?
– О чём Вы говорите? Я вообще не понимаю, как Вы держались?..
Анна была на четвёртом месяце беременности.
Вышли к автобусу. Кругом как всегда толпа, Анна села. К ней потянулись руки за автографами. Ведущая сказала: «Заготовь карточки заранее и раздавай».
– Ну что ты, – сказала Анна, – Им же приятнее так, зачем?..
Но в автобусе произнесла:
– Ненавижу вот так сидеть, все смотрят как в зверинце.
Заговорили о предложенном мной сценарии – «НАША АННА ГЕРМАН», который был равно одобрен и Ленинградской киностудией научно-популярных фильмов «Леннаучфильм», и самой Анной Герман. Я изложила дополнительные подробности, Анна согласилась. Миновали Казанский Собор молча.
– …Я ничто – сказала я. – Я Вас обманула. Я просто больная. Я неполноценна.
Анна страшно растерялась:
– Но как? Временами одно Ваше слово...
Ехали по Невскому проспекту, но я как в тумане ничего не видела, даже Анну не видела почему-то. Все устали. Реакции были сбиты... Трудный был вечер. Доехали до Октябрьской гостиницы, простились, я вернулась домой.
В половине двенадцатого звонок:
– Лия, подумала, что Вы, может быть, не спите, и решила пожелать Вам спокойной ночи. Меня страшно огорчило то, что Вы мне сказали...
Она стала меня утешать (измученная).
– Вы знаете, иногда медицина ошибается, это может длиться долгие годы, а потом человек находит интересное дело и всё становиться хорошо. Вы меня спросили, там после концерта, хочу ли я ребёнка, я сказала, что экстаза не испытываю, но мы с мужем решили, что нужно всё испытать... Так вот, чтобы доказать своё доверие к Вам, искренность, я сейчас скажу: я не хочу жить, поэтому мы решили, что может быть ребёнок привяжет меня...
О чём говорили дальше, я не помню…
Продолжение на странице:
http://www.annagerman.senat.org/Eurydyka/SpadoniGerman.html
— Считаю крайне подлым обвинять нашу армию в отсутствии систем связи и не сообщать при этом простым мирным обывателям, что наши части на территории бывшей УССР действуют при трёх-четырёхкратном превосходстве противника по живой силе и при полной поддержке противника всей разведывательной и радиотехнической мощью НАТО.
