«Бульвар Гордона» 10 Июля, 2014 00:00

7 июля исполнилось ровно 90 лет со дня рождения выдающегося советского нейрофизиолога, академика, директора Института мозга Натальи Бехтеревой

Она заявила во всеуслышание, что верит в вещие сны, жизнь после смерти и альтернативное видение. Это был вызов добропорядочному ученому сообществу. Академик Бехтерева — и вдруг такое? Ее клевали за «лженаучность», ставили в вину нездоровый интерес к мистике, паранормальным явлениям, но она стояла на своем — если «зазеркалье» существует, наука не имеет права его игнорировать. Ее собственный опыт говорил, что оно существует.

Наталья Петровна была человеком удивительной судьбы. Внучка великого ученого Владимира Михайловича Бехтерева должна была бы обладать пожизненным иммунитетом против любых невзгод. А Наталье Петровне достались репрессированные родители, детдом и ленинградская блокада, семейная трагедия, борьба с яростной критикой. Словно упрямый росток, она пробивала асфальт, в который ее хотели закатать. Об этом она говорила в многочисленных интервью и в своей книге «Магия мозга и лабиринты жизни», одну из глав которой так и назвала — Per aspera, что значит — «через тернии».

«СМЕРТИ НЕТ, ГОСПОДА, ЭТО МОЖНО ДОКАЗАТЬ!»

Она родилась в год смерти Ленина. Спус­тя три года ушел из жизни ее знаменитый дед — психолог и специалист еще в нескольких человековедческих дисциплинах Владимир Михайлович Бехтерев. По мнению его сына и внучки, Владимира Михайловича убили.

Одно время распространенной была версия, связывавшая убийство Бехтерева с именем Сталина. Якобы Бехтерева как успешного ученика самого Шарко и директора Института по изучению мозга и психической деятельности пригласили осмотреть Иосифа Виссарионовича на предмет сухорукости. Выйдя от вождя, Бехтерев как будто кому-то сказал, что тот болен паранойей. Дни академика были сочтены.

Однако Наталья Петровна эту версию сначала поддерживала, а позже отвергла. Объясняла: дед был крупным ученым и врачом, который свято чтил законы профессиональной этики и разгласить тайну пациента не мог.

Наилучшее представление о Владимире Бехтереве дает его портрет кисти Ильи Репина. Белый китель, едва не трещащий на широкой груди, густая лопата бороды, седая, но все еще мощная шевелюра на косой пробор, острые глубоко посаженные глаза, очевидная мощь характера и судьбы.

Игорь Губерман, некогда живший в СССР, писавший не только «гарики» в стол, но и издавший книгу о Владимире Бехтереве, рассказал в ней об отце и детстве героя: «Становой пристав Бехтерев умер от злой чахотки, когда младшему сыну Владимиру было только восемь лет. И отца он даже помнил мало. Только был, очевидно, не совсем обычен этот мелкий деревенский полицейский, царь и бог в своей ок­ру­ге. В доме его непрерывно гостил, подкармливаясь и избывая тоску, ссыльный поляк, участник восстания 63-го года. Он-то и обучил грамоте и арифметике шестилетнего сына своего странного опекуна и благодетеля».

Недюжинная сила требовалась, чтобы из сыновей пристава вырасти в академики. Владимир Михайлович Бехтерев ушел из жизни в 70 лет, но и тогда был полон сил, на здоровье не жаловался и незадолго до этого женился вторым браком на молодой, по крайней мере относительно жениха, женщине. Вот на нее-то и упало подозрение.

С 30-летней Бертой они познакомились, когда ее муж лечился у Бехтерева. Пациент скончался, и, когда овдовел и Бехтерев, он сделал предложение руки и сердца Берте. Это произошло через 10 лет после их знакомства. Наверное, Берту, как и многих, завораживал ореол необыкновенного мыслителя, первооткрывателя в самой интригующей сфере познаний, занимающейся человеческим мозгом и психикой.

Психолог, психиатр, невропатолог (этот термин изобрел и ввел в медицинский обиход Бехтерев, существует также болезнь, названная его именем, ею болел,

Дед Натальи Владимир Михайлович Бехтерев — выдающийся психиатр, невропатолог, физиолог, основоположник рефлексологии и патопсихологического направления в России, основатель Санкт-Петербургского психоневрологического института (1907 год)

например, Николай Островский), Владимир Михайлович владел искусством гипноза. Опыты по передаче мыслей на расстоянии ставил совместно с дрессировщиком животных Дуровым.

Маленькое отступление. Участие в сеансах принимал и профессор Леонтович, затем вернувшийся из Москвы в родной Киев, где стал академиком АН УССР. Взгляды Бехтерева и Леонтовича произвели большое влияние на Бернарда Кажинского, ставшего прототипом одного из героев книги фантаста Александра Беляева «Властелин мира». Дважды там упоминаются идеи Бехтерева. Труд Кажинского «Биологическая радиосвязь», посвященный Леонтовичу, единст­венный раз вышел в свет в Киеве.

А Бехтерев в одной из своих научных работ — «Тайна бессмертия» сделал вывод: мысль материальна и является разновидностью всемирной энергии, стало быть, в соответствии с законом сохранения энергии исчезнуть не может. Это прозвучало в разгар Первой мировой войны, когда человеческая жизнь не стоила понюшки табака и люди перестали понимать, за что погибают, если все решает пуля-дура. Бехтерев провозгласил: «Смерти нет, господа, это можно доказать!». Он вернул веру в осмысленность жизни и, значит, ответственность за поступки.

Именно Бехтерев ввел понятие психического микроба, способного приводить к психическим пандемиям. «Достаточно, чтобы кто-нибудь возбудил в толпе низменные инстинкты, и толпа, объединяющаяся благодаря возвышенным целям, становится в полном смысле зверем, жестокость которого может превзойти вся­кое вероятие».
Западные спецслужбы очень интересовались работами и личностью Бехтерева. В Берлине и Париже разведуправления завели на него учетные карточки. В СССР, как полагают некоторые исследователи, Бехтерева пытались привлечь к созданию оружия, которое в наше время назвали бы психотропным. Он отказался.

По семейному преданию, озвученному Натальей Петровной Бехтеревой, деда отравила Берта, исполнив приказ свыше. Академик оказался неугоден из-за того, что, исследуя мозг умершего Ленина, пришел к заключению: вождь пролетариата страдал сифилисом. Вскоре после этого Бехтереву предстояла поездка за границу на международную конференцию. Власти опасались, что своим открытием он может поделиться с коллегами и это нанесет вред имиджу советского государства. Решили, как всегда: нет человека — нет проблемы. Но все это лишь версия, которую нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть, а факт — то, что Берту Бехтереву расстреляли в 37-м.

В день смерти деда маленькая Наташа впервые столкнулась со странным совпадением. 24 декабря 1927 года ее родители наряжали рождественскую елку. Под разлапистую ветку отец поставил Деда Мороза и три свечки. Любуясь композицией, сказал жене: «Смотри, как Дед Мороз похож на отца». В эту минуту раздался телефонный звонок: Владимир Михайлович ско­ропостижно скончался.

Официальной причиной смерти стало от­равление консервами. Есть снимок, на котором голова лежащего в гробу Бехтерева подвязана белой косынкой. Она скрывала последствия трепанации черепа. Незадолго до смерти ученый сам выступил с идеей создать Пантеон мозга великих людей. «И судьба распорядилась со свойст­венной ей иронией, — писал Игорь Губерман: первым оказался в музее мозг его соз­­дателя».

Спустя много лет Наталья Петровна поинтересовалась, где хранится мозг дедушки. Ей ответили, что уже давно весь его изрезали на препараты, но ничего особенного, отличающего мозг выдающегося ученого от людей заурядных, не обнаружили.

«ПАПЕ ТРУДНО УСТОЯТЬ НА НОГАХ, ОН ПАДАЕТ — И Я С КРИКОМ ПРОСЫПАЮСЬ»

Всего вещих снов Наталье Петровне при­снилось за жизнь четыре. Первый — в 37-м, об отце.

Петру Владимировичу Бехтереву, сыну Владимира Михайловича, передался пытливый ум отца, но профессию он избрал инженерную, занимался разработкой военной техники. Его часто премировали, и в доме царил, казалось, вечный праздник.

Вдруг — страшный сон: «Стоит папа в конце коридора, почему-то очень плохо одетый, в чем-то старом, летнем, как будто в парусиновых туфлях. А папа даже дома одевался хорошо, хотя и иначе, чем на работу. И вдруг пол начинает подниматься, именно с того конца, где стоял папа.... А под полом — огонь, причем языки пламени — по бокам коридора. Папе трудно устоять на ногах, он падает — и я с криком просыпаюсь».

На следующую ночь Наташа проснулась от шума: за папой пришли. Домой он больше не вернулся. Семье сообщили — 10 лет без переписки. Они еще не знали, что это значит на самом деле.

Вскоре забрали в лагерь маму. Сказали, на пять лет, вышло восемь. Много позже На­талье Петровне показали список на арест, ее имя стояло рядом с маминым. Но ей было только 14 лет, и детскую колонию заменили детским домом.

От Наташи, ее брата и сестры, детей «вра­гов народа», отвернулись даже родст­венники. Много позже Наталья Петровна оценит их предательство как благо. По крайней мере, она не узнала, что такое быть приживалой. А душевные терзания от навалившейся беды были бы такими же в семье черствых людей, как и в детдоме, где вновь прибывавшие дети плакали перед сном, накрывшись одеялами с головой, — плакать вслух не разрешалось. «И каждую ночь я засыпала с мыслью — завтра придут веселые папа с мамой, заберут нас с братом домой, и все снова будет хорошо. А мой добрый, талантливый и безвинный папа уже был расстрелян».

В детдоме перед Натальей открылось две дороги. Одна — после семилетки идти работать на кирпич­ный завод, там «исправ­ляли сознание» детей «врагов народа». Вторая — во что бы то ни стало быть отличницей, лучшей из лучших. Наташа не хотела на кирпичный завод.

В детском доме она узнала, что началась война. Его обитателей погрузили в вагоны, но эвакуировать не получилось, Ленинград уже попал в железное кольцо. Поезд покружил-покружил вокруг города, чудом успевая удирать из-под бомбежек, и вернулся туда, откуда вы­ехал.

В детдоме хоть как-то кормили, поэтому там бы­ло лучше, чем на воле, где голод и холод косили целые семьи. Впро­чем, настрадались и детдомовцы. Прежний, любимый, директор ушел на войну и погиб, а на его место поставили другого, оказавшегося садистом. Перед каждой едой новый директор детдома выстраивал детей на линейке и требовал тщательно пережевывать пищу, пока она не превращалась в застывший комок. Наталья Петровна признавалась, что и лет через 10 после окончания войны никак не могла наесться досыта, мучил фантомный голод.

«БЕХТЕРЕВА ОДНОЙ ИЗ ПЕРВЫХ УВИДЕЛА НА ЭКРАНЕ МОЗГ И ВОСХИТИЛАСЬ»

Несмотря на весь ужас блокадного существования, она умудрилась поступить в мединститут. Запомнила не так мороз той зимы, как ледяной ветер. Всякий раз, подходя к мосту, где от ветра не было спасения, хотела повернуть назад, забраться под одеяло и больше не выходить из дома. Но доходила до середины моста, а там становилось все равно — вперед идти столько же, сколько назад, поэтому шла вперед.

Окончание войны и расцвет радужных надежд на безоблачное счастье совпали для Натальи с большой любовью. Но человек, который внушил ей это чувство, как рассказали знакомые, по-прежнему любил другую, погибшую в начале войны. Наташа начала тяготиться отношениями с любимым. Ведь получалось, что он держит ее при себе в качестве замены. Она порывалась уйти, он не отпускал.

Однажды во сне Наталья пошла в дом, где горевали о его бывшей возлюбленной. Оказалось, что виновница горя сидит как ни в чем не бывало за столом и пьет чай. «С радостью обращаюсь к ней: «Здравствуйте, Татьяна (почему-то называю ее так), — простите, не знаю вашего отчества». Ответ: «Алексеевна». Здороваясь, не встает. Снова (это все во сне) ложусь спать. Затем (уже наяву) просыпаюсь, бегу сообщить новость о том, что Тася жива, — ни минуты в этом не сомневаюсь — и застаю Тасю именно в той же позе, в том же белом платье, что и во сне. «Здравствуйте, Татьяна (почему опять Татьяна?), — простите, не знаю вашего отчества». — «Алексеевна». Мы пожимаем друг другу руки. Т. А. не встает. А дальше я узнаю, что она на девятом месяце беременности. Убегаю ужасно счастливая». После предвестия о папе то был второй вещий сон Натальи Петровны, один в один реализовавшийся в действительности.

Гранит науки она разгрызала легко, как орешки, и без особого труда поступила в аспирантуру. Потом была «оттепель». Она принесла реабилитацию мамы и папы и горькое знание того, что все годы, пока она мечтала о встрече с ним, он, расстрелянный вскоре после ареста, лежал в сырой земле.
Она жадно набросилась на работу, во многих направлениях началось продвижение. Но «заморозки» принесли разочарование и анонимку. Ею занялась парткомиссия обкома. О сути обвинений Наталья Петровна не рассказывала — зачем тиражировать клевету? И тогда в обкоме возмутилась, ведь еще царь Петр велел не давать хода подметным письмам. В ответ пообещали превратить Бехтереву в лагерную пыль. Знали, какая струна отзовется в ней особой болью. К счастью, как ни старалась пристрастная комиссия, фактов, подтверждавших анонимные обвинения, не нашла. Издерганная, Наталья вернулась к работе, рубец в душе остался на всю жизнь.

Родители Натальи Петровны — Зинаида Васильевна (врач) и Петр Владимирович (инженер-изобретатель) — были репрессированы: отца расстреляли, мать отправили в лагерь

Во времена Владимира Михайловича Бехтерева ученые только подступались к тайнам мозга. Раньше о нем думали как о монолите, не поддающемся изучению. Или как о «божественном сосуде», посягать на изучение которого — святотатство. Подвиг ученых бехтеревского поколения состоял в том, что они сняли это табу.

Во времена внучки Бехтерева наука оснастилась томографами и другими чудо-приборами — понятно, что для этого потребовался иной уровень знаний и навыков. Наталья Петровна одной из первых увидела на экране мозг и восхитилась. «Допускаю, что некоторые более молодые сотрудники из нейрофизиологических лабораторий и лаборатории ПЭТ (позитронно-эмиссионная томография. — Авт.) идут в институт как на обычную службу... А жаль, если это так... Удивление перед чудом при­роды — мозгом человека, постепенно познаваемым через все развивающуюся технологию, и озаряющие мозг ученого идеи — большая, стимулирующая радость в жизни».

Однажды на научную конференцию заглянула Раиса Горбачева. Философ по образованию, она с большим интересом выслушала доклад Бехтеревой, потом подсела к ней в зале, они долго говорили, в результате в Ленинграде появился Институт мозга АН СССР с клиникой при нем, принесшей исцеление многим. Бехтеревцы научились помогать людям в тех случаях, которые до них считались безнадежными, восстанавливали память, способность двигаться, говорить, читать. Наталья Петровна, ставшая директором института, напишет, что осуществилось когда-то загаданное — о Замке ее Мечты.

Ей и ее сотрудникам удалось прорваться ко многим тайнам. Она написала более четырех сотен научных трудов, получила признание коллег с мировыми именами, стала орденоносцем и членом многих зарубежных академий. При этом была нетипичным ученым, и, например, гипотеза о том, что сверхсложный механизм интеллекта имеет инопланетное происхождение, была ей ближе, чем принятое утверждение о его земной эволюции.

«ПРАВДА МОЗГА И ЖИЗНИ ОБЩЕСТВА, ПО-ВИДИМОМУ, ЕДИНА»

Чем больше Бехтерева исследовала мозг, тем увереннее приходила к выводу: «Правда мозга и жизни общества, по-видимому, едина». Благополучно функционирующий мозг подобен грамотно устроенному обществу. Особенно актуально звучит ее утверждение, что для гармоничного существования общество и мозг должны распределять часть полномочий на периферию по принципу оптимальной децентрализации.

Наталья Бехтерева стала очень популярна в годы перестройки. Дочь репрессированных, сама едва не угодившая в ГУЛАГ, она всей душой хотела перемен к лучшему, умела говорить убедительно и без оглядки на критиков. Когда на нее нападали: «Не суйте нос в государственные дела», отвечала: «Кто безошибочно знает, что и как нужно делать? У меня хоть есть модель — мозг».

Многие помнят собственные вещие сны, которым поначалу не придавали значения, а потом удивлялись, что они сбываются. Но стойко бытует мнение, что все это выдумки, суеверия. Чтобы не зацикливаться на непонятном, в народе придумали отговорку «спится — и снится». Нынешний взгляд на тайну сновидений прост: во сне мозг продолжает перерабатывать информацию, полученную днем. Точка. Многим вообще ничего не снится, есть такие счастливчики. Академику Бехтеревой снились вещие сны.

Однажды это был сон о маме, которую Наталья Петровна отправила с надежным сопровождением в Краснодарский край отдохнуть, подышать чистым воздухом, поесть фруктов. Оттуда приходили письма, из которых дочь узнавала, что здоровье мамы удовлетворительно.

Вдруг во сне почтальон принес телеграмму «Ваша мама умерла. Приезжайте хоронить». Во сне же дочь помчалась на похороны, приехала, попала в окружение незнакомых людей, которых почему-то называла по именам. Все выглядело до содрогания реально. Проснулась в слезах и рассказала сон мужу. Он был скептичен: «Неужели ты, специалист в области мозга, веришь снам?». Тревога не отпускала ее, она хотела бежать на самолет, но и знакомые, которым она рассказала о сне, уговаривали не верить. Она устыдилась своей «ненаучности» и не поехала.

«Ну, а дней через 10 все произошло именно так, как это было в моем сне. Причем до мельчайших подробностей. Например, я уже давным-давно забыла слово

Наталья была дочерью «врагов народа», росла в детдоме, пережила блокадный Ленинград, окончила 1-й Ленинградский мединститут имени Павлова

«сельсовет», оно просто никогда не было нужно. Во сне же я искала сельсовет, и наяву мне пришлось его искать — вот такая история».

Бехтерева не отмахивалась от возможности заглянуть в «зазеркалье», как назвала странные, необъяснимые явления, связанные, по ее мнению, с деятельностью мозга. Побывав в Болгарии с научными лекциями, пожелала встретиться с Вангой. На Софийской студии документального кино ей показали фильм о знаменитой прорицательнице, так что к встрече Наталья Петровна была подготовлена.

Машина остановилась, не доезжая до очереди, тянувшейся к дому Ванги. Наталья Петровна в окружении коллег пошла по мягкой пыли проселочной дороги. Ни слышно, ни видно их из дома не было. Встали в конец очереди. Из дома донесся крик: «Я знаю, что ты приехала, Наталья, подойди к забору, не прячься за мужчину!». Наталья Петровна не удивилась: наверное, Ванге сообщили о ее приезде.

Встреча началась конфузом: Бехтерева не принесла с собой кусочка сахара, который, как требовала Ванга от всех посетителей, нужно было сутки держать при себе.
Ванга была недовольна. Но то ли сахар все-таки не является таким уж обязательным вместилищем информации, то ли у ясновидящей были другие способы разгадывания сидевшей перед ней русской, но Бехтерева была прощена.

Она протянула Ванге роскошный павловопосадский платок в полиэтиленовом пакете, та вынула, погладила и разочарованно произнесла: «Да ты же к нему совсем не прикасалась...». То есть не оправдалась надежда и на этот источник информации. Вдруг сказала: «Вот сейчас твоя мать пришла. Она здесь. Хочет тебе что-то сказать. И ты ее можешь спросить».

Наталья Петровна приготовилась услышать какой-нибудь упрек. Из просмотренного в Софии фильма она знала, что умершие обычно порицают за что-нибудь живых родственников. «Нет. Она на тебя не сердится, — сказала Ванга. — «Это все болезнь, — она говорит, — это все болезнь». И тут Наталья Петровна обмерла. Мама дейст­ви­тельно часто произносила именно эту фразу: «Это все болезнь, это все болезнь». Уж этого Ванге никто не мог рассказать, кроме... Потом Ванга сделала жест дрожащими руками, показывая, чем болела мама. Да, согласилась Наталья Петровна, она болела паркинсонизмом.

Ванга продолжила: мама просит дочь поехать в Сибирь. Наталья удивилась: в Сибирь? Что там делать? Нет у нее в Сибири ни друзей, ни родственников.
Похоже, Ванга не потрясла Бехтереву, как многих других визитеров, ясновидением, но точно заинтересовала. Когда Наталья Петровна вернулась в Ленинград, на столе ждало приглашение в Сибирь. Просили приехать на чтения, посвященные Владимиру Михайловичу Бехтереву.

«НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА НАДЕЯЛАСЬ, ЧТО ЭТО ОЧЕРЕДНАЯ СТРАШИЛКА АЛИКА, — ОН И РАНЬШЕ ГОВОРИЛ О САМОУБИЙСТВЕ, НО ВСЕ ОБХОДИЛОСЬ»

А еще в ту встречу Ванга сказала Наталье Петровне: «Что-то я очень плохо вижу твоего мужа, как в тумане. Где он?». — «В Ленинграде». — «В Ленинграде... да... плохо, плохо его вижу». Возможно, понимать надо было как «вижу что-то плохое».

Второй брак Натальи Петровны с Иваном Ильичом Каштеляном был непростым. «Опоздание домой — маленькая трагедия, большое опоздание — катастрофа. Я воспринимала это как огромное неудобство, далее — как угнетение, далее — как сложность высокого порядка». Сетовала, что тепло, которое впервые в жизни получала, не компенсировало ущемления свободы. Дошло до того, что у нее развилась гипертония, а вместе с приемом таблеток — сонливость, усилившая чувство дискомфорта. Она замыкалась, больше времени проводила за письменным столом.

А тут еще в газетах началась травля, нередкое явление конца 80-х, когда страна разделилась идеологическими баррикадами. Самое обидное, что авторами многих статей были прежние друзья.

Муж настаивал, чтобы Наталья Петровна дала бой. Пришлось взять на себя этот непосильный труд, что привело к психическому и моральному истощению. «Сон начинал буквально сваливать меня, как только я входила домой. И казалось: еще не­много — и я засну и не проснусь... Мой муж, наоборот, чувствовал себя хорошо, все время говорил мне: «Брось свое никому не нужное дело, и ты отдохнешь, будешь такой, как я». Это по вечерам. А ут­ром он вновь был теплым дружком — и его поддержки хватало на несколько часов работы и очень непривычной и очень оскорбительной защиты».

Но все эти переживания оказались прелюдией к тому, что произошло дальше. Алик, сын Ивана Ильича от первого брака, «был бесконечно любимый и очень трудный. Красивый, способный врач, женатый, имевший сына. Наркотики...».

В тот день он позвонил попрощаться, сказав, что примет цианистый калий. Отца покинули силы, на квартиру к Алику поехала Наталья Петровна в сопровождении своей сотрудницы Раисы Васильевны.

Наталья Петровна надеялась, что Алик в очередной раз пугает, он и раньше говорил о самоубийстве, но все обходилось. Она долго стучала, звонила кому-то, чтобы привезли ключи, впоследствии ругала себя: надо было сразу ломать дверь. Наконец, войдя в в квартиру, нашла Алика в петле. Позвонил Иван Ильич, она, потрясенная, сказала, как есть.

Когда Наталья Петровна с подругой вер­нулись домой, по виду спокойный Иван Ильич принес из кухни и поставил на стол нарезанный арбуз. «Мне кажется, он только постепенно осознавал эмоционально то, что уже знал. Через полчаса-час — мне трудно сказать, сколько времени прошло, — муж почти спокойно сказал, что по­йдет спать. Лег — и через четыре-пять часов мы срочно вызвали врачей, но врачи не смогли помочь. Оглядываясь назад, я понимаю, что спасти его я могла бы, лишь уложив в реанимацию сразу по приезде от Алика. Однако ужасного финала не предвещало ничто».

Она терзалась тем, что не помогла ни Алику, ни мужу, который так на нее надеялся. «Прямо на тающем снегу стоит странно одетый человек и — глаза в глаза — смотрит на меня. Я знаю его даже слишком хорошо, но этого просто не может быть. Никогда».

После двойных похорон вокруг нее начало происходить такое, во что бы сама она ни за что не поверила, считая, что стала жертвой миражей больного воображения. Но рядом находилась свидетель — Раиса Васильевна.

Обе они отчетливо слышали шаги в комнате, когда, кроме них, там никого не было. В другой раз Наталья Петровна, моясь в ванной, снова услышала, как кто-то идет к ней, испугалась, позвала Раису, та не ответила, но шаги стали удаляться. «Когда я через шесть-восемь минут вышла, Р. В. сказала мне: «А зачем вы выходили только что? И почему не ответили мне?». И добавила, что сидела спиной к «шагам», причем испытывала странное чувство: ей было трудно повернуться ко «мне». Она пыталась заговорить со «мной», но «я» не отвечала. История эта произвела на нас обеих очень сильное впечатление, впечатление чьего-то присутствия».

В спальне висел большой портрет мужа. Наталья Петровна подолгу беседовала с ним, как с живым. Однажды они с Раисой Васильевной вошли в спальню и замерли: из правого глаза Ивана Ильича текла крупная слеза. Не веря себе, зажгли свет. Слеза продолжала катиться.

Наталья Петровна пыталась критически осмыслить увиденное: «Это «странное» явление я вписываю в «зазеркалье» условно. У меня был страх позднего прихода, хотя бояться было, к сожалению, уже некого. И какую-то особенность портрета я могла в этой ситуации принять за слезу... Да, но почему мне казалось, что слеза движется? Потому что слезы обычно движутся? Вот здесь — не исключаю. И почему все-таки Р. В. тоже сказала о слезах? Вот это уже сложнее для простого объяснения. И все же правило: где можно хотя бы предположить обычный механизм, не «зазеркальный», — принимать именно его. И в этом случае он вероятен».

Надо было успокоиться, но не получилось. Вскоре, случайно выглянув в окно, она увидела: «Сойдя с поребрика, прямо на тающем снегу, стоит странно одетый человек и — глаза в глаза — смотрит на меня. Я знаю его даже слишком хорошо, но этого просто не может быть. Никогда».

Она позвала в комнату Раису Васильевну, но не сказала зачем. Та вдруг посмотрела в окно: «Да, это Иван Ильич там стоит!.. Неужели вы его не узнали?!». Наталья Петровна, конечно, узнала.

С сыном от первого брака. Святослав Всеволодович Медведев — директор Института мозга человека, доктор биологических наук, профессор, член-корреспондент РАН

Она никогда не была примитивным материалистом в духе «марксистско-ленинского учения». Но своему «зазеркалью», где могла, сопротивлялась, относила видения-слышания к галлюцинациям на фоне измененного состояния сознания из-за навалившейся трагедии. Но как тогда быть с теми же «галлюцинациями» у Раисы Васильевны? Наталья Петровна допускала, что своим эмоциональным состоянием вызвала в ней аналогичную реакцию (вспомним «психический микроб» Бехтерева). И все-таки утверждала: «И сейчас, по прошествии многих лет, не могу сказать: не было этого. Было».

В те же скорбные дни ей приснилось, что она встретилась с мужем под окнами их дома. Рядом на скамейке лежала кипа исписанных на машинке листов. Говорили долго о разном. Потом: «Я спрашиваю: «Но как же ты пришел? Ты же умер?». — «Да, умер, очень надо было — отпустили». — «А что там, где ты?» — спрашиваю. «Ни-че-го». — «Но из ничего нельзя прийти». — «Узнаешь потом. Ты никогда для меня не имела времени, я тебе был не нужен». — «Как? Я же тебя так люблю». Он: «А я не о том, не было времени, обходилась сама, не просила. Теперь проводи, все поняла?».

Она проснулась в ужасе и поняла, что упустила что-то самое важное, то, для чего он приходил, для чего его отпустили. На следующий день перед сном взмолилась: «Приди объясни». Он пришел: «Пустая трехкомнатная квартира. По ней ходит улыбающийся И. И. В руках у него листки с машинописным текстом. Обнимает меня ласково: «Ну что ты не поняла? Ты знаешь, рукопись не успел издать, ты не прочла, не было у тебя для меня времени. Постарайся!».

О существовании этой рукописи Бех­те­ре­ва просто не знала. Наверное, самолюбие, успокаивать которое у нее не было сил, не позволило ему привлечь внимание жены к своей большой работе.

Наталья Петровна перерыла бумаги Ивана Ильича и нашла кипу исписанных на машинке листов. Отдала в издательство, напечатали. Она была довольна: «Хорошая вышла книга». Исполнился четвертый вещий сон.

«Я ЗНАЮ, КАК ОПАСНО ДВИНУТЬСЯ В ЭТО «ЗАЗЕРКАЛЬЕ»

«Странные» явления еще больше подорвали ее здоровье. Под предлогом нарушений сна попросилась в привилегированную больницу, она имела на это право как народный депутат СССР. Режим дня, водные процедуры пошли ей на пользу. «Подлечили страдающую женщину», — иронизировала она.

Но тоска не отпускала, и Наталья Петровна пошла в церковь. После 15-минутной беседы со священником депрессия прекратилась. И всякий раз, когда снова настигала, священник ее снимал. «Правда есть правда, и зачем же мне, всю жизнь искавшей (и не всегда находившей) правды природы, лгать тогда, когда дело касается меня самой (и в общем тоже природы)? То, о чем я здесь пишу, вряд ли прославит меня, однако я была бы в конфликте со своим чувством долга и совестью, если бы не сказала эту правду».

Наталья Петровна уже понимала, как рискованно интересоваться «за­зеркальем». Но решила встретиться в США с ясновидящим Андерсеном. Их встречу взялся организовать Владимир Познер, который уже интервьюировал Андерсена и узнал много такого, о чем не догадывался, но что впоследствии нашло подтверждение.

Наталья Петровна очень хотела выяснить, не шарлатан ли этот Андерсен, и если нет, то не связан ли он каким-то образом с «зазеркальем». Но ее духовник отсоветовал, опасался, что после перенесенных потрясений ей не выдержать этой встречи.

Чуть больше 10 лет назад накатила новая волна критики. Глава по борьбе с лженаукой РАН физик Эдуард Кругляков назвал Бехтереву в ряду авторитетных людей, не отвергающих того, что не одобряет официальная наука. Говорилось о Минобороны (работает с колдунами), МЧС и лично Шойгу (пользуется услугами астрологов), Бехтеревой инкриминировали интерес к феномену альтернативного зрения.

Наталья Петровна ответила незамедлительно: «Академик-физик считает для себя возможным безапелляционно критиковать физиологическую статью. Заметим: опубликованную не где-нибудь, а в реферируемом уважаемом журнале РАН «Физиология человека» — статью, прошедшую все полагающиеся в таких случаях процедуры... Несколько лет назад в Институт мозга человека РАН обратились люди, претендовавшие на способность видеть с завязанными глазами... Конечно, проще всего было бы ответить, что мы занимаемся высокими научными проблемами и нас не интересуют дилетанты. Однако многолетний опыт изучения мозга человека приучил нас с уважением относиться к его возможностям... Мы пригласили ребят и попросили их выполнить разработанные нами задания... Результат: 100 процентов правильных ответов! Таким образом, мы установили, что феномен существует, и хотя многое еще остается неясным, этим интересно заниматься и это надо исследовать».

Академик Бехтерева понимала, что, не­смотря на значительные успехи ее любимой науки, не удалось предложить не то что теорию, но даже правдоподобную гипотезу того, как работает мозг. Например, установлено, что он обрабатывает полученную информацию на гигантской скорости, а существующая техника фиксирует слишком медленное взаимодействие нейронов. Значит, полагала она, мозг обладает пока не обнаруженными свойствами.

Подводя итоги наблюдений над собой, над своими снами и видениями, она писала: «Я знаю, как опасно двинуться в это «зазеркалье». Я знаю, как спокойно оставаться на широкой дороге науки, как повышается в этом случае «индекс цитирования» и как снижается опасность неприятностей — в виде разгромной, уничтожающей критики... Но кажется мне, что на земле каждый, в меру своих сил, должен выполнить свой долг». И сейчас, если заходит речь о Наталье Петровне Бехтеревой, можно услышать: да, выдающийся ученый, бесспорно, только зачем ее занесло в мис­тику?

Но дело в том, что когда обычные люди рассказывают о «странных» явлениях и предвидениях, им можно верить или не верить. Чаще им не верят, иногда правильно: шарлатаны очень любят порезвиться на поле малоизведанного. А вот «зазеркальным» опытом Натальи Петровны Бехтеревой трудно пренебречь — ее честность, человеческий и научный авторитет неоспоримы.

И ведь всегда так было. Всегда находился кто-то с незашоренными глазами, для кого не существовало раз и навсегда прописанных догм и кто восклицал: «А все-таки она вертится!». И оказывалось, что она действительно вертится...