манящая картина города, который медленно погружается в дожди. мечта о летагрии цивилизации воплотится в статистике прошений к богу на стене плача. сухие цифры и знамя толерантности - лучшая самозащита надутых губ от собственной причастности к той же крайности мнения, пускай и не столь очевидной стороны выбора.

это мир перевёртышей, мир первертвов. мир повторяющихся кругов мельничных лезвий, окольцовывающих бесконечность временем. уместно ли говорить о трагедии личности в рамках деградации поколения? не то время и не то место перевешивает чашу весов и искомое расположение перестаёт быть целью. воплощение прошлых столетий сконцентрировалось в новой точке и имя ей побег. и в очередном сужении спица остаётся лишь спицей, щепка - щепкой, упорно продолжая отстраняться от колеса, также как колесо не мыслит себя частью повозки или дороги.

город, которому суждено раствориться в воде, превратив людей в тусклые туманные силуэты. это красивое окончание, в пасмурных красках и тихих отголосках от эха акварельных клавиш фортепиано. но, увы, это город, который не будет существовать, потому как ему предназначено не быть, не произойте. город, которому не дадут случиться. раскрывайте зонты и вызывайте аварийные бригады. потопа не будет. город, который закончится на увертюре и вернётся в своё привычное существование.

обрушенная лирика мимолётности саданит пылью. насилует оглушающей громкостью смеха. разбрызгивается чужой грязью одной единственной идеи собственной исключительности. настежь распахнутые рты, гогот, выплёскивающийся из ртов. истории, истории и истории. в лагере напротив вдоль стен крадутся тени от людей, безмолвные и мёртвые в своей беспомощности.  между двух концов одной линии - серый градиент, которому не дано осмыслить себя частью чьей-то палитры.

я хотел, чтобы всё смыло грязной водой. вместо этого от сырости отказала правая часть мозга.
визуализация? кажется, дождь привёл на дно.