Обычная кухня на первом этаже обычной девятиэтажки на Троещине. С улицы доносится шум машин и крики детей. Наталья Дзюбенко-Мейс заваривает кофе и вспоминает первую встречу с Мейсом. Литературная украинская речь с эмоциональными вкраплениями разговорных оборотов. Время от времени в голосе звучат волевые нотки.
— Мы сидели с коллегой на летней площадке кафе возле дома Союза писателей. Что-то обсуждали. Вдруг коллега говорит: «Смотри, Мейс идёт». Мы поздоровались, Мейс подошёл. Сначала я даже не поверила, что он это он. Я привыкла к словосочетанию «комиссия Мейса», мне он представлялся седовласым учёным. «Если вы Мейс, — говорю, — вам должно быть девяносто лет». Он смеётся: «Мне на самом деле сто, это всё американские технологии».
— Как он выглядел?
— Костюмчик серенький, портфельчик затёртый, хотя кожаный. Внешне на иностранца совершенно не похож.
— А акцент?
— Акцент на тот момент был жуткий, — Наталья Язоровна долго размешивает сахар, будто пытается разглядеть в кофейной воронке свои воспоминания.
— Ваше первое ощущение при взгляде на него?
— Я как-то сразу угадала: с человеком беда. Понимаете, мы с ним были очень похожи, даже внешне, и, наверное, поэтому я тут же почувствовала родственную душу. Слово за слово, начала выспрашивать: что с деньгами, где живёте? А у него тогда был очень тяжёлый жизненный период — с женой в Америке развёлся, всё имущество оставил ей. С какой-то небольшой суммой приехал в Украину и за месяц всё спустил.
— Это был 1993-й?
— Да.
— Тогда у нас всё очень дёшево стоило в долларовом эквиваленте.
— Он в такую среду попал, ушлую…
— Писательскую?
— Можно и так сказать. Психология у наших людей была такая: «Джим пришёл, Джим платит». Чуть ли не каждый вечер рестораны, женщины вокруг него вертелись — американец! Короче говоря, в тот момент, когда мы встретились, у него осталось 20 долларов. Говорю: «Покажи паспорт». Показывает. Я: «Джим, где виза?» Виза просрочена. Так вот поговорили, и я поняла: надо спасать. Пошли к нему домой, я ахнула: стола нет, печатной машинки нет, стиралки нет. Глянула в шкаф — забит нестиранными вещами. Навела справки: сколько платишь, кто сдал. Оказалось, брали с него за это жильё 100 долларов, хозяин — пьяница. Тут надо понимать: индеец и приятель-пьяница — это для индейца дорога в ад.
— И что вы сделали?
— Взяла его за руку и привела сюда. Вернее, не сюда, я тогда жила в двухкомнатной квартире в самом конце улицы Бальзака. Дала ему стол, стул, печатную машинку. Это было перед международной конференцией, мы всю ночь тогда над его выступлением работали, произношение ставили. Выступление, кстати, прошло блестяще.
— Джеймсу понравилась Троещина?
— Долго заворожённо смотрел на эти дома, потом говорит: «Марсианский пейзаж».
— Его украинские «друзья» впоследствии вам не докучали?
— Постоянно. Приходят: «Джим, дай 20 долларов». «Джим, переведи рукопись». Я глянула: там триста страниц. Кричу: «Выкину!» А гости смеются. Джим садится, начинает переводить.
— И?
— Выкинула. Собирали потом листики под окнами, больше не приходили. Ещё была беда: в гости звали. Так я за ним бегала… Берите кофе, пойдёмте в комнату.
тканини, прив’язувала паличку і давала, як іграшку, тому в основі ляльки — хрест. Людина вигадувала ляльку-мотанку, подібну собі, як забавку для дитини, як оберіг дому. Виготовляючи цей сакральний предмет, жінки вкладали у неї свою енергію, певні думки і побажання. Ляльку-мотанку передавала мати дочці, коли віддавала до іншого роду, а дочка, у свою чергу, своїй дитині. Це ніби ниточка, яка зв’язувала увесь рід.