Предыстория Великого Кризиса западного христианства обширна. В двух словах не скажешь. Если же попытаться в трех, то получается, что Церковь, забыв свои первоначальные задачи, к началу XVI века сгнила. Причем, если хвост еще как-то трепыхался, то голова казалось вовсе безнадежной. Много политики, много стяжания, много креатива, доходившего до прямого безбожия в самом Ватикане, презрение к пастве, пренебрежение всеми принципами, и так далее. А смельчаков, пытавшихся докричаться до Святого Престола, предупредить, поправить, отправляли на костры. Низы, со своей стороны, отвечали адекватно, - и в конце концов, появился Лютер, взорвавший бомбу. В какой-то момент показалось даже, что Римско-Католической Церкви пришел песец, - причем, вполне заслуженный. Нельзя сказать, что Папство не боролось. Боролось, конечно. И проповедями, и кострами. Но проповедям сытых, хорошо одетых священников уже никто не верил, как бы они ни были красноречивы,, а костров было мало: многие светские государи, учуяв возможность поживы, поддержали протестантов. Души от Рима отпадали целыми странами.

И тогда появился Игнатий Лойола.

Очень коротко. Он был храбрым офицером, гулякой и отъявленным безбожником. Но так уж легла карта, что, тяжело раненный при защите Памплоны от французов, слег надолго, без перспективы выжить. Гангрену в те времена лечить не умели. А жить хотелось. Тут поневоле взмолишься. И взмолился. А взмолившись, выжил. И с тех пор уверовал. Но, поскольку по складу ума, тупо поверить не мог, начал читать книги. Начиная с Нового Завета, - с которым, по его собственному признанию, «познакомился в 30 лет», - а далее все, что можно было найти в библиотеках.

О дальнейшем можно рассказывать долго. Но нет нужды. Биографий Лойолы в Сети более чем. Главное, что Игнатий прошел длинный путь. С сомнениями, с тяжкими кризисами, с «уступками дьяволу и победами над собой». Было даже несколько попыток самоубийства. Он пытался проповедовать, но над ним, еле-еле грамотным, смеялись, и он, уже в 33 года, сел за парту с мальчикам семи-восьми лет, и только через десять лет получил диплом богослова. «Глаза моего разумения начали открываться, - писал он. - Это не было видение, но мне было дано разумение многих вещей, как духовных, так и касающихся веры, и с такой большой ясностью… Я стал иным человеком…»

Без гроша в кармане, на покалеченных ногах он совершил паломничество, более года бродил по Палестине, вернулся в Испанию и вскоре попал под колпак инквизиции: кризис веры в те времена был уже таков, что любая страстная проповедь считалась признаком «лютерской ереси». Поскольку кривить душой Игнатий не хотел, откровенно называя вещи своими именами, в воздухе запахло дымом. Начались аресты, допросы. Спасало только то, что Игнатий искренне верил в святость Папы, а отцы-инквизиторы все-таки старались отделять зерна от плевел. На первый раз, в Алькале, его отпустили, велев следить за языком, на второй раз, в Саламанке, признали «еретиком» и чуть было не вывели на процесс, но главный инквизитор города в последний момент отменил решение, сочтя Лойолу «не еретиком, но слабоумным».

Затем был Париж. Библиотеки, бдения, диспуты, волонтерство в госпиталях. Там вокруг Игнатия сплотился маленький кружок монахов и мирян, - Франциск Ксавье, Жак Лайнез, Пьер Эмиль Лазар Фавр, Альфонсо Салмерон и другие, - всего семь человек. Очень разные, но равно согласные в том, что без помощи снизу Церковь не сумеет справиться с кризисом. В 1534-м «семерка» принесла обеты «духовного рыцарства» (добровольная дружина Христова): их клятва заканчивалась словами: «Аd maiorem Dei gloriam» -«Ради вящей славы Божией!» Это было еще не «Общество Иисуса», но первый шаг к его основанию. Еще три года Семеро учились, прислуживали в госпиталях и так далее, а в 1537-м все, - уже не Семерка, а Дюжина, и все в духовном звании, - отправились в Рим, где, к тому времени, о Лойоле уже были наслышаны.

Им разрешили проповедовать, и ни во что не верящее римское простонародье спустя сколько-то времени начало идти на их проповеди толпами, потому что искреннее верующие проповедники в Святом Городе к тому времени перевелись. Но начались и проблемы. Своими речами, а главное, личным примером Дюжина вызвала гнев кардиналов. Они не критиковали иерархов, отказываясь говорить о нравах клира, но объяснение отказа было хуже пощечины: «Что вам за дело до жирных и подлых, до тех, кто в пурпуре и тех, кто окружен куртизанками? Перед Христом каждый отвечает лишь за свои дела!». Начались наезды. Зашевелилась инквизиция. Вновь запахло костром. Ордер на арест пошел на подпись к Папе, Папа вызвал Игнатия для объяснений, - и тут случилось то, что случилось.

Папа Павел III не был светочем веры. Отнюдь. Он был плоть от плоти своего времени, и даже не факт, что вообще верил. Но он был умен, дипломатичен, сросся с политикой и прекрасно понимал, в какой заднице находится Святой Престол. А кроме того, он умел разбираться в людях. И после беседы с глазу на глаз, - все один час, - Игнатий и его друзья были «обелены» и объявлены «дружиной Святого Петра», - а в 1540-м было утверждено и «Общество Иисуса». Первый орден Церкви, названный не по имени основателя, а непосредственно именем Господа, считавшегося его покровителем.

Далеко не факт, что Папа, давая высочайшее «добро», стремился спасать веру. На мой взгляд, его интересовало спасение структуры. Но второе не противоречило первому, - и хотя, по условию Понтифика, считавшего, что «истинных праведников во всем мире ныне не более полусотни», количество адептов нового ордена сперва ограничивалось цифрой «не свыше 60», но достаточно скоро, - когда выяснилось, что «праведников», ранее незаметных, куда больше, - ограничение было снято.

Устав ордена написал лично Игнатий, на основе своих «Духовных упражнений», назвав  целями ордена «возвращение смятенных умов на путь истины и внушение веры Христовой жителям отдаленных стран». Он же сформулировал основополагающие принципы: жёсткая дисциплина, централизация, беспрекословное повиновение снизу вверх, абсолютный авторитет Папы и полный отказ от любых видов стяжательства. В том числе, и от церковных должностей и титулов (иезуиты никогда не были ни епископами, ни кардиналами, ни настоятелями доходных монастырей). А кроме того, accomodativa, – то есть, действий в зависимости от обстоятельств. При этом, орден был, собственно, не орденом, а именно Обществом, построенным по армейскому принципу, состоять в нем могли не только монахи, но и миряне, готовые посвятить себя служению, - и этим мирянам позволялось не афишировать свою принадлежность к организации.

Вступая в Общество, - этот акт был категорически добровольным, - человек присягал на всю жизнь, и тем не менее, добровольцев нашлось очень много, - главным образом, из мирян. Принимали не всех, а только прошедших долгий, очень сложный испытательный срок, подтвердивших свою веру, готовность жертвовать собой и способности к учению. И процесс пошел. Главным оружием Игнатий объявил «проповедь на основе знания». Его последователи обязаны были изучать все «ереси» и все научные достижения. Это считалось великим подвигом, - и католики, впервые с начала века, начали выигрывать диспуты с протестантами, которым было очень сложно спорить с лично безупречными оппонентами, знающими их доктрины назубок.

Один за другим открывались коллегиумы, дававшие самое лучшее по тем временам образование (и отдать туда в учение считали за честь самые знатные аристократы), а проповедники Общества разъехались по всем концам земли, вплоть до амазонской сельвы и Японии, и везде стараясь не только дружить с «верхами», но и защищать интересы «низов». Впрочем, это уже совсем иная история, хотя и крайне интересная, но не для сейчас. О Симабарском восстании и Парагвае, возможно, еще поговорим.

Правда, со временем, - люди есть люди, - последователи Игнатия, увязнув в политике, перестали быть похожи на «отцов-основателей». Но речь идет о самом Игнатии Лойоле, его идеях и достижениях, а тут не поспоришь - Общество, не прибегая к кострам, сумело добиться того, ради чего было создано: Европа вновь поверила Риму, и «ереси» понемногу начали отступать. Пусть и не по всем фронтам (добиться этого было уже не под силу никому), но много где. Так что, если искать параллели в истории России, Лойолу следует сравнивать, скорее всего, с гражданином Мининым и князем Пожарским в одном лице.

И еще.

Поминая Игнатия и его Дюжину, очень многие критики обожают бросать на стол неубиенный, по их мнению, козырь. Дескать, а как же насчет «Цель оправдывает средства»?. А вот никак. Ибо никогда ни Игнатий, ни кто-то из Дюжины, ни их преемники такого не говорили. «Здоровье не лучше болезни, - сказано в «Духовных упражнениях», - богатство не лучше нищеты, почести не лучше унижения, долгая жизнь не лучше короткой. Лучше то, что ведет и приводит к цели, смысл которой в спасении души. Все же остальное, что есть на земле, создано ради человека, для того, чтобы помочь ему достичь цели, ради которой он сотворен. Отсюда следует, что человек настолько должен пользоваться всем созданным, насколько оно ему помогает в его цели, и настолько должен от него отказываться, насколько оно ему в этом мешает».

Вот так. Не меньше, но и не больше.

Что же касается «цели, которая оправдывает», так все претензии к месье Паскалю. Именно он «сократил» приведенную выше цитату из Лойолы до «Мы исправляем порочность средств чистотою цели», вложив фразу в уста вымышленного иезуита, с которым якобы беседовал. В том же духе рассуждал и англиканин Томас Гоббс («Поскольку тому, кому отказывают в праве применять нужные средства, бесполезно и право стремиться к цели, то из этого следует, что раз всякий имеет право на самосохранение, то всякий имеет право применить все средства и совершить всякое деяние, без коих он не в состоянии сохранить себя»). И лютеранин Герман Бузенбаум («Кому дозволена цель, тому дозволены и средства»). Но какое они имеют отношение к Обществу, я лично понять не в силах…