1.      Как, когда, сколько, почему?
     Предчувствую  множество  вопросов,  ждущих  ответа, множество сомнений, требующих разрешения. И отвечаю:
     - Не знаю.
     Всякий  раз, когда, отложив  книгу, ты начнешь плести  нить собственных размышлений, - книга  достигла  цели.  Если  же,  в поисках  точных указаний и рецептов лихорадочно листая страницы, ты досадуешь на их скудость, знай, что если и есть в этой книге советы и предписания, они появились не по авторской воле, а вопреки ей.
     Я  не знаю и не могу знать, как неизвестные  мне родители в неизвестных мне условиях могут воспитывать  неизвестного мне ребенка, подчеркиваю - могут, а не хотят, могут, а не должны.
     "Не  знаю". Для науки это туманность, из которой  возникают, из которой рождаются новые мысли, все более и более приближающиеся к истине.
     "Не  знаю"-для  ума,  не приученного  к  аналитическому  мышлению,  это пугающая пустота.
     Я хочу,  чтоб  поняли и полюбили  чудесное, полное жизни и ошеломляющих неожиданностей творческое "не знаю" современной науки о ребенке.
     Я хочу, чтоб поняли: никакая книга, никакой врач не заменят собственной живой мысли, собственного внимательного взгляда.

     Часто  можно  слышать,  что  материнство  облагораживает женщину,  что только став матерью, она созревает духовно. Действительно, материнство ярким пламенем освещает задачи духовного бытия женщины, но их можно и не заметить, и трусливо откладывать на  потом,  и  обижаться, что  нельзя  приобрести  за деньги готового решения.
     Велеть кому-нибудь продуцировать нужные тебе мысли-то  же, что поручить сторонней  женщине  родить  твоего  ребенка.  Существует  категория  мыслей, которые надо рождать самому,  в  муках,  и они-то и есть  самые ценные.  Они решают, что  ты,  мать, дашь  ребенку  грудь  или  вымя, воспитаешь  его  как человек или  как самка, будешь руководить им или силой на  вожжах  тянуть за собою, будешь  играть  им,  крошечным, и  нежностью к  нему восполнять ласки равнодушного или немилого  мужа, а  когда он подрастет,  бросишь на произвол судьбы или станешь ломать.

     2. Ты говоришь: "Мой ребенок".
     Когда, как не во время  беременности, имеешь ты наибольшее право на это местоимение? Биение  крохотного, как персиковая косточка, сердца-эхо  твоего пульса. Твое дыхание дает  ему кислород. В вас обоих течет общая кровь, и ни одна  красная ее капля не знает, будет  она  твоей или его, или,  вылившись, погибнет, как постоянная   дань  тайне зачатия  и  рождения.  Ломоть  хлеба,  который  ты  жуешь, - строительный материал ног, на которых он  будет бегать,  кожи, которая будет его покрывать,  глаз, которыми он  будет  видеть,  мозга, в  котором родится мысль, рук, которые он протянет к тебе, улыбки, с которой воскликнет:      "Мама!"
     Вам обоим  еще  предстоит пережить  решающую  минуту: вы  будете вместе страдать от боли. Удар колокола возвестит:

     - Пора.
     И сразу он,  твой ребенок,  объявит:  я готов  жить своей жизнью, и  ты откликнешься: теперь ты можешь жить сам, живи же.

     Сильными судорогами будешь  ты гнать его из себя в мир, не думая о том, что  ему  больно,  и  он будет  пробираться вперед,  с силой  и отвагой,  не заботясь о том, что больно тебе.
     Жестокий акт.
     Нет. И ты, и он, вы вместе произведете сто тысяч невидимых глазу,      мелких,  удивительно слаженных движений, чтобы, забирая  свою часть  из тебя, он не забрал больше, чем положено ему по закону, по вечному, всеобщему закону жизни.
     - Мой ребенок.
     Нет. Ни в месяцы беременности, ни в часы родов ребенок не бывает твоим.

     3.      Ребенок, которого ты родила, весит 10 фунтов.
     В нем восемь фунтов воды и горстка угля, кальция, азота, серы, фосфора, калия, железа. Ты родила восемь фунтов воды и два фунта  пепла. Каждая капля твоего  ребенка  была дождинкой,  снежинкой, мглой,  росой,  водой, мутью  в городском  канале.  Каждый  атом угля или азота связывался в миллионы разных веществ или разрушал эти соединения. Ты лишь собрала воедино то, что было.
     Земля, повисшая в бесконечности.
     До ближайшей звезды-Солнца-50 миллионов миль.
     Диаметр маленькой нашей Земли 3000 миль огня с тонкой, всего  лишь в 10 миль, остывшей оболочкой.
     На тонкой скорлупе, заполненной огнем, посреди океанов - островки суши.
     На суше, среди деревьев и кустов, мух, птиц, зверья - роятся люди.
     Среди миллионов людей и ты  произвела на свет нечто. Что  же? Стебелек, пылинку - ничто.
     Оно такое слабое, что его может убить бактерия, которая, если увеличить ее в 1000 раз, предстанет глазу как точка...
     Но  это  ничто - плоть  от  плоти  морской  волны, ветра, молнии, солнца, Млечного Пути.  Эта  пылинка - в кровном  родстве  с колосом,  травой,  дубом, пальмой, птенчиком, львенком, жеребенком, щенком.
     В ней заключено  то, что чувствует,  видит, страдает, радуется,  любит, надеется, ненавидит, верит, сомневается, притягивает и отталкивает.
     Эта пылинка обнимет мыслью- звезды и океаны, горы и пропасти, -   все. Что  есть содержание души, как  не целая вселенная, только в  иных масштабах?
     Таково извечное противоречие человеческой натуры, которая возникает  из праха и в которой живет Бог.

   4.      Ты говоришь: "Мой ребенок".
     Нет, это ребенок всех - матери и отца, дедов и прадедов.
     Чье-то  далекое  я, спавшее  среди  предков,  чей-то  истлевший,  давно забытый голос вдруг зазвенел в твоем ребенке.
     Триста   лет  назад,  во   время   войны  или   мира,  в   калейдоскопе перекрещивающихся  рас, народов,  классов кто-то овладел кем-то по обоюдному согласию  ли, насильно ли, в минуту вожделенья  ли,  любовного  упоения  ли, обманул ли, соблазнил ли, - никто не знает кто, когда, как, но Бог записал это в книге судеб, и антрополог уже гадает по форме его черепа или цвету волос.
     Иной раз впечатлительный ребенок выдумывает, что он - подкидыш,  чужой в  родительском доме. Так и есть: тот. чей образ он повторил, век тому назад умер.
     Ребенок-папирус,  убористо  заполненный мелкими иероглифами, ты сумеешь прочесть лишь часть их, некоторые же  тебе удастся стереть либо вычеркнуть и наполнить своим содержанием.
     Страшный закон. Нет, прекрасный. В  каждом твоем ребенке он кует первое звено в  бессмертной  цепи поколений. Ищи спящей частицы  себя в  этом твоем чужом ребенке. Может, ты и найдешь ее, даже, может, сумеешь развить.
     Ребенок и бесконечность.
     Ребенок и вечность.
     Ребенок - пылинка в пространстве.
     Ребенок-мгновенье во времени.

     5. Ты говоришь:      - Он должен... Я хочу, чтоб он...
     И ищешь примера, которому он должен  быть  подобен, моделируешь  жизнь, достойную его.
     Ну и что ж,  что вокруг - посредственность и обыденность. Ну и что ж, что вокруг - серость.
     Люди  хлопочут,  копошатся,  суетятся,   -   мелкие  заботы,  ничтожные стремления, пошлые цели...
     Обманутые . надежды, иссушающая печаль, вечная тоска...
     Несправедливость торжествует.
     Холодеешь от ледяного равнодушия, от лицемерия перехватывает дыхание.
     Оснащенные иглами и когтями нападают, тихие уходят в себя.
     И ведь не только страдают люди, но и мараются...
     Каким ему быть?
     Борцом или тружеником, вождем или рядовым? А может,  пусть будет просто счастливым?
     Где счастье, в чем оно? Знаешь ли ты дорогу к нему? И существуют ли те, кто знает?
     Справишься ли ты с этим? Можно ли все предвидеть, ото всего защитить?
     Твой мотылек  над бурлящим  потоком жизни. Как придать ему твердости, а не снижать полета, как укрепить его крылья, а не подрезать их?
     Собственным примером, помощью, советом, словом?
     А если он их отвергнет?
     Через 15 лет он будет смотреть в будущее, ты - оглядываться в прошлое.
     В тебе - воспоминания и опыт, в нем - непостоянство и  дерзкая  надежда. Ты колеблешься - он ждет и верит, ты опасаешься - ему все нипочем.
     Молодость,  если  она не насмехается,  не отталкивается,  не презирает, всегда стремится исправить ошибки прошлого.
     Так должно быть.
     И  все  же...  Пусть  ищет,  только бы не  заблудился,  пусть  штурмует  вершины, только бы не расшибся, пусть корчует, только бы не поранился, пусть воюет, только осторожно-осторожно...
     Он скажет:
     - А я думаю иначе. Хватит меня опекать.
     Значит, ты не веришь мне?
     Значит, я тебе не нужна?
     Ты тяготишься  моей любовью? Неосторожный ребенок.  Бедный, не  знающий жизни... Неблагодарный!

     6.      Неблагодарный.
     Разве земля благодарит солнце за то, что оно светит? Дерево-семечко, из которого оно выросло? А разве соловей посвящает свои трели матери за то, что та когда-то обогревала его собой?
     Отдаешь ли ты ребенку то, что сам получил от родителей, или одалживаешь на время, тщательно учитывая и подсчитывая проценты?
     Разве любовь-услуга, которую можно оплатить?
     "Ворона мечется, как сумасшедшая, садится едва ли не на плечи мальчика, клювом долбит его палку, повисает  над ним и бьет  головой, как  молотком, в пень, отрывает маленькие веточки и каркает  хрипло, натужно, сухо, отчаянно Когда  мальчик  выбрасывает  птенцов, она кидается  на землю с  волочащимися крыльями, раскрывает клюв, хочет каркнуть,- но голоса нет, и  опять  она  бьет  крыльями и скачет,  обезумевшая,  смешная,  у  ног мальчика... Когда убивают всех ее детей,  она взлетает на дерево, обшаривает пустые гнезда и, кружась над ними, скорбит о своем". Жеромский.
     Материнская  любовь-стихия. Люди изменили ее на свой лад. Весь  мир, за исключением  носителей   некоторых  цивилизаций,   практикует  детоубийство.

Супруги, у которых двое детей, в то время  как  их могло бы быть двенадцать, убили  те  десять,  что  не  родились,  среди которых возможно,  и  был  тот единственный,  именно  "их  ребенок". 

Может, среди  неродившихся они  убили самого дорогого?..
     Так что же делать?
     Растить. Не тех детей, которых нет,  а  тех, которые родились  и  будут жить.