Сейчас, возвращаясь с работы домой под проливным ноябрьским дождем и вдыхая терпкий запах отдающей тленом палой листвы, я думаю о тебе, знаю, что встретишь у метро, а потом дома, в нашей небольшой, но светлой квартирке, выходящей окнами на ржавые крыши соседних обшарпанных пятиэтажек, мы приготовим еду, и будет так хорошо и приятно делать что-то вместе, зная, что У НАС ЕСТЬ МЫ.

Ты зажжешь тонкие белые свечи и принесешь в комнату фигурно вырезанные канапе, любовно разложенные на китайском фарфоровом блюде, и приготовленный тобой плов, в котором янтарно светится медовыми окружиями курага, глянцевито прячется ароматный чернослив, темными вкраплениями приглашающе мелькают зира и барбарис.

Ты аккуратно и неторопливо заваришь в фарфоровом чайнике «Те Гуань Инь», медленно разольешь чай в изящные пиалы, а потом, обжигаясь, подашь мне. Я буду цедить маленькими глотками божественную жидкость и вдыхать ее аромат, а еще – смотреть, как ты гладишь меня по руке своими тонкими аристократичными пальцами с овальными голубоватыми лунками ногтей, как смотришь в мои глаза, подслеповато улыбаясь без очков… Ты без них так беззащитен и бесхитростен, будто снял наконец запрещающую разглядеть душу завесу, и серовато-зеленая радужка заискрилась золотыми искорками, шаловливо проявившимися из глубины.

Окна нашей гостиной, открывающиеся в наглухо-черную зашторенную ночь, имеют и оборотную сторону: если смотреть с улицы, виден свет. Это главное: научиться смотреть так, чтобы всегда видеть свет, Ким.

Я хочу смеяться и подкалывать тебя, вызывать раздражение, показать, что ты не хозяин надо мной, пусть мы и вместе.

Я вижу в тебе себя, иногда более слабого, чем я, иногда более сильного и более состоявшегося, и в этом есть гармония НАС двоих: дополняя друг друга, мы искореняем свои недостатки, избавляемся от комплексов и каждый день обновляемся, изменяя какие-то клетки в нашем странном, почти родственном симбиозе.

(Ирина Горюнова, "У нас есть мы")

впечатлительным людям нельзя получать впечатления, это так черевато)

нельзя читать книги про отважных летчиц, смотреть фильмы про волевых спортсменок, слушать песни эмоциональных решительных певиц, создавать творческие проекты с умными и развитыми всесторонне журналистками-кинематографистками)))

люблю я женщин, которые знают что делают.

надеюсь и я в глазах остальных такая же.

даже если что=яичница, когда=раз в год.

встаньте к плите, отшвырните ногой табуретку, метко киньте яйца на скокородку, солите все вокруг, перчите так чтобы глаза слезились и подавайте на тарелке с зачйчиками-и я вся ваша)

и нене, я вам ничо не говорила. ни о чем. вы не поняли, я не говорила. 

но если в книгах есть такие, в жизни..может все таки тоже?

Прекрасная вещь — довольство, безболезненность, эти сносные, смирные дни, когда ни боль, ни радость не осмеливаются вскрикнуть, когда они говорят шепотом и ходят на цыпочках.

Но со мной, к сожалению, дело обстоит так, что именно этого довольства я не выношу, оно быстро осточертевает мне, и я в отчаянии устремляюсь в другие температурные пояса, по возможности путем радостей, а на худой конец и с помощью болей.

Стоит мне немного пожить без радости и без боли, подышать вялой и пресной сносностью так называемых хороших дней, как ребяческая душа моя наполняется безнадежной тоской, и я швыряю заржавленную лиру благодарения в довольное лицо сонного бога довольства, и жар самой лютой боли милей мне, чем эта здоровая комнатная температура. 

Тут во мне загорается дикое желание сильных чувств, сногсшибательных ощущений, бешеная злость на эту тусклую, мелкую, нормированную и стерилизованную жизнь, неистовая потребность разнести что-нибудь на куски, магазин, например, собор или себя самого, совершить какую-нибудь лихую глупость, сорвать парики с каких-нибудь почтенных идолов, снабдить каких-нибудь взбунтовавшихся школьников вожделенными билетами до Гамбурга, растлить девочку или свернуть шею нескольким представителям мещанского образа жизни.

Ведь именно это я ненавидел и проклинал непримиримей, чем прочее, — это довольство, это здоровье, это прекраснодушие, этот благоухоженный оптимизм мещанина, это процветание всего посредственного, нормального, среднего.

(Герман Гессе "Степной волк")

Я выросла на правильных книжках я считаю. Если бы не было этих книг-не было бы меня. Хотя это семья виновата все равно-до меня их читали мои дедушки)

Я тону в ностальгии и ощущениях подвига, мужественности, чести и доброты от произведений Джека Лондона, О Генри, Эрнеста Хемингуэя, Жюля Верна,  Стивенсона, Даниэля Дефо, Эрнеста Сетона Томпсона, Джералда Дарелла и тп и тд до бесконечности.

Но когда мне задают вопрос, что же я люблю больше всего-книги Джека Лондона. И зарубежную прозу 19-начала 20 века)

А вот собственно картины Рокуэлла Кента, хоть и могу показаться в электронном виде мазней детской, при реальном ознакомлении просто дышат севером, как бы подтверждая и проникая в каждое слово, котороые подарил мне Джек Лондон.

Я очень мечтаюоднажды проснуться в Доусоне, канада и расплакаться, потому что мечтать невозможно о таком счастьи даже. Хотя на Корфу я побывала, мсье Дарелл)

Повествование об одном из немногих удачных побегов из концентрационных лагерей.

Описывается Освенцим, Биркенау (Бжезинки) и некоторые мелкие лагеря.

Аннотация издательства: В начале октября 1941 года в Освенцим прибыли эшелоны, к которых находилось примерно двадцать тысяч советских военнопленных. Через год в живых осталось только двести человек. Остальные погибли, не выдержав чудовищных условий жизни в лагере. 6-го ноября семьдесят наших соотечественников, прорвав оцепление во время поиска пропавшего узника, совершили единственный в истории Освенцима массовый побег. К сожалению, до Родины смогли добраться единицы, и среди них Андрей Погожев и Павел Стенькин. В воспоминаниях этих людей, переживших ужас Освенцима, подробно описывается по-немецки четкая система, направленная прежде всего на подавление психики человека, превращение его в полуживотное, а затем и его физическое уничтожение. Выжить в этих условиях могли только люди с фантастическим запасом духовных и физических сил. Откройте книгу и познакомьтесь с ними.

Читать

Отдельно призываю не пропустить прикрепленные к книге иллюстрации, если кто то не видел. 

на фото автор мемуаров, Андрей Погожин, уже в зрелом возрасте.

Я прочитала что то, что совсем не могу никак описать.

Всухую.

Мемуары женщины, которая провела 3 года в Освенциме и смогла выжить. Единственная из своего "транспорта".

Ее зовут Кристина, Кристя Живульская.

Прочитайте пожалуйста. Я отлепиться не смогла и читала всю ночь.

Тыкаем и улетаем в 1943... 

Великобритания, Мексика, Германия, Америка, Франция. 

Случайно вышло так, что я подобрала порцию ВЕЛИКОЛЕПНЫХ книг, и оказалось что все они принадлежат перу авторов разных совершенно стран.

Вообще я считаю что люди, которые читали одни книги обречены просто стать друзьяими или, по крайней мере, неплохими собеседниками.

К чему я?

Далее я сделала вам списочек книжек со ссылками на скачивание. Давайте читать, разминать мозг, книжно "путешествовать" и находить новые темы для обсуждений)

1. Уильям Сомерсет Моэм "Бремя страстей человеческих" - Великобритания

Роман «Бремя страстей человеческих» во многом автобиографичен, это история молодого человека, вступающего в жизнь. На долю героя романа — Филипа Кэри — выпало множество испытаний. Рано осиротев, он лишился родительской заботы и ласки, его мечта стать художником так и осталась мечтой, а любовь к ограниченной порочной женщине принесла одни страдания. Но Филип мужественно прошел через все уготованные ему испытания и сумел найти в жизни свое место.

2. Лаура Эскивель "Шоколад на крутом кипятке" - Мексика

Представление о мексиканских сериалах вы, наверняка, имеете. «Шоколад на крутом кипятке» – из той же когорты. Он любит ее, она любит его, но по каким-то сложным причинам они много-много лет не могут быть вместе. Зато потом воссоединяются с такой силой страсти, что умирают в объятиях друг друга. Приправлено все это, на радость читателю, острым юмором. И, на радость кулинарам, бесконечными рецептами блюд, кои изготавливаются главной героиней, прирожденной кухаркой, пылкой и верной единственной любви Титой, по ходу действия. Любовь с перчиком – мексиканская экзотика!

3. Бернхард Шлинк "Чтец" - Германия

Шлинк, на момент написания романа бывший 50-летним профессором истории права, чуть ли не всю свою карьеру посвятил изучению вопроса коллективной вины того поколения немцев, что появилось выросло на руинах Второй Мировой. «Чтец» тоже об этом – его главный герой, обычный 15-летний школьник, волей случая оказывается вовлечен в бурный роман с женщиной на 20 лет его старше, а много лет спустя, уже будучи студентом права, неожиданно встречает её на судебном процессе над охранниками концлагеря в числе обвиняемых. 

4. Натаниель Готорн "Алая буква" - Америка

Это произведение о нравах пуританской Америки начала становления. История жизни Эстер Принн — молодой женщины, не только согрешившей со священником, но и родившей от него ребенка — маленькую девочку, похожую на эльфа. За свою любовь она стала отверженной, которая всю оставшуюся жизнь будет вынуждена носить на своем платье алую букву «А» — adulteres — прелюбодейка. Повествование о слабой женщине, несущей свой «позор» с высоко поднытой головой, о ее бесконечной силе духа.

5. Фредерик Стендаль "Красное и черное" - Франция

Заурядный случай из уголовной хроники, лежащий в основе романа, стал под рукой тонкого психолога и блестящего стилиста Стендаля человеческой драмой высочайшего накала и одновременно социальным исследованием общества. Жюльен Сорель — честолюбивый и способный молодой человек — пережил и романтическую влюбленность, и бурную страсть, которой не смог противостоять и за которую расплатился жизнью.

П.с. Пока что я вывесила список с чужими рецензиями. Даю себе задание написать свои по прочтении.