Я не фанат ни Полозковой, ни Гришковца. Я вообще не склонна к фанатизму как таковому.

Но по кусочку, песчинке, крапинке на полях-искусство это я. Искусство это то в чем ты топишь себя, как в водке.

Это кажется аристократично что пиздец. Но я чесно не имею ничего против утопаний в водке, случайных связях, или как там еще можно.

Просто я топлюсь в еде. А когда не топлюсь-в искусстве. в своих мыслях...бесконечной череде мыслей...Вот две из них сложены. Выводы понятное какие. Пиздострадает баба. Отсрадалась точнее. Уже не страдает. 

Уже не кричит, не воет, не ломается, не рвет руками гранит.

Уже стадия тихого нервного помешательства. 

 

 

"Когда в моей жизни появилась любовь, я вдруг заметил, как много есть песен, которые каким-то образом про меня. И фильмов много про меня. Пьес, стихов, картин, даже скульптур! Я каким-то образом оказываюсь просто в центре мирового искусства…"(Гришковец)

 

 

И катись бутылкой по автостраде,
Оглушенной, пластиковой, простой.
Посидели час, разошлись не глядя,
Никаких "останься" или "постой";
У меня ночной, пятьдесят шестой.
Подвези меня до вокзала, дядя,
Ты же едешь совсем пустой.

То, к чему труднее всего привыкнуть -
Я одна, как смертник или рыбак.
Я однее тех, кто лежит, застигнут
Холодом на улице: я слабак.
Я одней всех пьяниц и всех собак.
Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть,
Что, похоже, дело мое табак.

Я бы не уходила. Я бы сидела, терла
Ободок стакана или кольцо
И глядела в шею, ключицу, горло,
Ворот майки - но не в лицо.
Вот бы разом выдохнуть эти сверла -
Сто одно проклятое сверлецо

С карандашный грифель, язык кинжала
(желобок на лезвии - как игла),
Чтобы я счастливая побежала,
Как он довезет меня до угла,
А не глухота, тошнота и мгла.
Страшно хочется, чтоб она тебя обожала,
Баловала и берегла.

И напомни мне, чтоб я больше не приезжала.
Чтобы я действительно не смогла.

(Полозкова)