Вероятно, оно шокирует многих, кто думал, что видел и знает это фото – а на самом деле видел только отретушированный вариант:

Сергей Жуковский

9 ч · 

 

ОСЕННИЙ РОМАНС

В три затяжки сигарета
истлевает без следа.

Испарилось снова лето.

Холодеют города.

И влюблённости, как листья,
опадают.

День зачах.

Бирюза небесной выси –
только в девичьих очах.

Сигарета в три затяжки
догорает без следа.

Эх, нырнуть бы во все тяжкие!

Жаль – не те уже года.

В луже – облака барашек.

Оплывают фонари.

Помнишь, милая, мы раньше
здесь гуляли до зари?

В три затяжки сигарета
истлевает без следа.

Растворилось снова лето,
словно талая вода.

И влюблённости былые
кроны клёнов голых сквозь
в никуда давно уплыли.

Не случилось.

Не сбылось.

В три затяжки сигарета
догорает солнцу вслед.

Ветер колкий, дай ответ нам –
было лето или нет?..

 

https://www.facebook.com/sergey.zhukovsky.7/posts/...325868?fref=nf&pnref=story

Успокойся. Вдохни. Будет все хорошо. 
Будут осень и листья. И дождь в капюшон. 
Будет лес и прохлада прозрачного дня, 
И закат на обрыве желтей янтаря... 
Будут сонные звезды, туман на мосту, 
И собака-бродяга на старом посту. 
Успокойся. Вдохни. Знаешь, скоро зима... 
И из серых вдруг белыми станут дома, 
Снова праздники, жизнь, суета и мороз, 
Гололед на дорогах, обветренный нос... 
Будем греться в кафе, вспоминая наш год, 
Ты укроешь от сотен, от тысяч невзгод, 
Ты расскажешь о солнце в лучах фонаря, 
Я закутаюсь в шарф седины января... 
Будет нежность без слов и кинжалов в спине, 
Будет кошка о чем-то мечтать на окне... 
Мы рождаемся вновь с самой чистой душой. 
Успокойся. Вдохни. Будет все хорошо. (с)

20.04 - 116 лет со дня рождения еще одного гения слова - Владимира Набокова.

Именно он давал деньги Профферам, чтобы те купили Иосифу Бродскому джинсы. Чуть позже Эллендея Проффер Тисли напишет:

И Набоков, и Бродский были очень остроумными людьми и очень чувствительными в том, что касалось их литературной чести. Оба были самоуверенны, честолюбивы, и в обоих жил сильный дух соревнования.

Бродский в свое время отсылал на суд Набокова свою поэму \"Горбунов и Горчаков\". (Некоторые источники уверяют, что это сделал Карл Проффер). Набоков дарования не оценил, раскритиковал ударения, указал на лишнюю многословность, но смягчил удар пониманием несправедливости жутких обстоятельств написания поэмы.

И.А. обиделся и стал назвать В.В. несостоявшимся поэтом. (Хотя некоторые его стихи сам переводил на английский, мол, в его переводе они были не так ужасны).

Позже, в одном из интервью, Бродский скажет следующее:

- Могли бы вы сказать несколько слов о своих личных впечатлениях в восприятии Набокова?

- Я - о Набокове?! [После некоторой паузы .] Это замечательный писатель, на мой взгляд. Мне сорок девять лет, и читать его на сегодняшний день я почти уже не в состоянии. Но когда мне было тридцать лет (я далек от того, чтобы утверждать, что человек в тридцать лет глупее, — просто он другой человек, чем в сорок девять, и т. д.)… Думаю, что я знаю, в чем было дело с Набоковым, ибо его главное внутреннее стремление было стать (или быть) поэтом. Он оказался первым человеком, который осознал, что поэта из него не получилось. Тем не менее, когда вы читаете его романы (я заметил довольно интересную вещь — все они как бы о двойнике, о втором варианте, о зеркальном отражении, то есть об альтернативе существования), центральный образ всегда двоится. И мне пришло в голову, что, может быть, совершенно подсознательно в Набокове срабатывает принцип рифмы. Вот и все.

http://brodsky.livejournal.com/484379.html#comments

Свидетель гибели Гумилёва ( чекист) : "Да... Этот ваш Гумилёв - нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу... Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из Особого отдела произвёл впечатление. Пустое молодечество, но всё-таки крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж, свалял дурака. Не лез бы в контру, шёл бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны..."
В ЧК он держался мужественно, на вопрос конвоира, есть ли в камере поэт Гумилёв, ответил:
- Здесь нет поэта Гумилёва, здесь есть офицер Гумилёв.
На стене камеры Кронштадской крепости, где последнюю ночь перед расстрелом провёл Гумилёв, были обнаружены нацарапанные стихи.
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Проплывает Петроград...
И горит на рдяном диске
Ангел твой на обелиске,
Словно солнца младший брат.
Я не трушу, я спокоен,
Я - поэт, моряк и воин,
Не поддамся палачу.
Пусть клеймит клеймом позорным -
Знаю, сгустком крови черным
За свободу я плачу.
Но за стих и за отвагу,
За сонеты и за шпагу -
Знаю - город гордый мой
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Отвезет меня домой.

https://www.facebook.com/photo.php?fbid=1562897974...5721977&type=1&fref=nf

«Любви моей ты боялся зря…»

В 1964-м Hовелла Матвеева написала самую знаменитую свою песню — «Девушка из харчевни». Её слова «Любви моей ты боялся зря, не так я страшно люблю…» знают даже те, кто не знает автора.

Три варианта авторского исполнения песни: первый, второй, третий.

Девушка из харчевни

Любви моей ты боялся зря — Не так я страшно люблю. Мне было довольно видеть тебя, Встречать улыбку твою. И если ты уходил к другой Иль просто был неизвестно где, Мне было довольно того, что твой Плащ висел на гвозде. Когда же, наш мимолетный гость, Ты умчался, новой судьбы ища, Мне было довольно того, что гвоздь Остался после плаща. Теченье дней, шелестенье лет, Туман, ветер и дождь. А в доме событье — страшнее нет: Из стенки вынули гвоздь.

Туман, и ветер, и шум дождя, Теченье дней, шелестенье лет, Мне было довольно, что от гвоздя Остался маленький след. Когда же и след от гвоздя исчез Под кистью старого маляра, Мне было довольно того, что след Гвоздя был виден вчера. Любви моей ты боялся зря. Не так я страшно люблю. Мне было довольно видеть тебя, Встречать улыбку твою. И в тёплом ветре ловить опять То скрипок плач, то литавров медь… А что я с этого буду иметь, Того тебе не понять.

Часто возле названия этой песни пишут — «Стилизация под шотландскую песню». Но однажды я слушала так называемую «христианскую музыку», без указания авторов и исполнителей. Одна из песен, исполняемых на английском языке, очень напоминала мелодию «Девушки из харчевни» — именно её начало — «Любви моей ты боялся зря».

Так что, может, не стилизована, а написана по мотивам старинной шотландской песни?

Новелла Матвеева родилась 7 октября 1934 года в Царском Селе. Её муж — талантливый поэт Иван Киуру (1934-1992) — был из семьи репрессированных советских финнов.

Они познакомились, когда Киуру окончил Литинститут, и издательство «Художественная литература» пригласило его составлять сборник финской поэтессы Катри Вала.

Наиболее известными и популярными её песнями стали: «Песня погонщика мула» («Ах, как долго, долго едем…»), «Ветер» («Какой большой ветер…»), «Девушка из харчевни» («Любви моей ты боялся зря…»), «Окраина» («Летняя ночь была…»).

Первая её пластинка (и первая в СССР — с авторскими песнями) появилась в 1966 году. На этой пластинке была и «Девушка из харчевни».

Новелле Матвеевой в 1998 году была присуждена Пушкинская премия, а в 2003-м — Государственная.

О Новелле Матвеевой говорят:

«… Откуда же это околдовывающее нас обаяние… это завораживающее нас пение — тоненькая колыбельная?..» (Лев Аннинский).

Корней Чуковский называл её «уходящая».

«Если Окуджава — благодатный дождь, то Новелла Матвеева — удивительный остров»(Зиновий Паперный).

«Помню, в начале шестидесятых, когда я впервые услышал её солнечные, сказочные песни, я почему-то решил, что такие песни может писать только очень счастливый человек… Попав в первый раз в дом к Новелле Матвеевой и увидев чудовищный быт её огромной неприютной коммуналки на Беговой улице, я был потрясён. Каким могучим воображением художника, каким мужеством и оптимизмом должен обладать автор, придумавший свой сказочный мир в такой обстановке!..» (Александр Городницкий).

«Матвееву по-прежнему не с кем сравнить, она — отдельная. Её не представить выступающей на стадионе. В ней есть загадка. И остался без ответа старый вопрос: откуда она?».

«Новелла Матвеева умеет жить в обществе, будучи свободной от него. За что принудительно выселена в прошлое».

«Её тоненький голосок на серебряных подковках, вправленных в звуки гитары, пролетел, прошелестел лёгким и тёплым ветром над затурканной, зачумлённой эпохой».

«Как в старых андерсеновских сказках, волшебный дар был тайно вручён болезненной девочке, замкнутой, испуганной и, казалось, вечно заплаканной. Кто мог представить, что её песни станут отрадой и утешением нескольких поколений?».

«Интровертность (таково истинное имя матвеевской «дикости») нередко свойственна творцам, они платят ею за мощь и живость воображения».

Новелла Матвеева о себе:

«Нас ласточка петь научила, и полно о том толковать!».

«Как сейчас помню, меня в детской спальне оставляли на ночь одну. И тогда мне в голову начинали приходить вопросы, по-видимому, философской важности. Например, была ли я давно? Была ли я… много, много, много раньше? И где находится это «раньше»?..».

«От трусости, наверное, от страха», — говорит сегодня Новелла Николаевна о своей тяге к уединению, появившейся ещё в детстве. — «Я — человек дикий, вести себя не умею. Мне очень легко выглядеть смешной. Поэтому я стараюсь быть как-то отдельно…».

«Тишина. Лишь только песню о любви поёт погонщик…»

— Сколько вы прожили вместе?

— 29 лет. С 1963 года до 1992-го. Иван Семёнович Киуру был замечательнейший, тонкий поэт. Это я говорю не потому, что он мой муж. Я действительно очень ценю и люблю его стихи. И не только я, а многие настоящие поэты и ценители поэзии. Просто он был не из тех, кто прокладывает себе дорогу локтями… (из интервью).

От рождения его звали Хейно Йоханнес…

Во всех новых книжках их стихи и проза — вместе, под одной обложкой. Но большинство поклонников так и не разделило её восхищения творчеством мужа: поэт Иван Киуру остался в тени поэта Новеллы Матвеевой. «Когда муж талантливее жены, она вообще перестаёт писать… либо перестает быть женой».

60-е и 70-е годы были для Новеллы Николаевны и Ивана Семеновича просто катастрофически бедными, когда заработок зависел от крайне редких публикаций и случайных заказов на поэтические переводы. И при этом они во время прогулки могли приостановиться внезапно на дороге, уступая путь бегущему муравью или неторопливому жуку: «Пусть парень пройдёт»…

Они всегда и везде были «отдельными», обособленными — в дачном посёлке их (а потом и уже одну Новеллу Матвееву) предпочитали не замечать. И хорошо бы только обитатели посёлка. Говорят, что когда Иван Семёнович тяжело заболел, точно так же его «не замечали» врачи ни Московской «скорой помощи», ни поселковые.

«Воображённый мир, где я жила…»

В этой женщине, чьё физическое присутствие не ощущалось, а литературное — почти не замечалось, заключён целый мир — со своими звуками, запахами, оттенками, с невиданными островами, птицами, животными и растениями. И она вправе была утверждать в одном из стихотворений, что её придуманный слон одним ударом хвоста перешибёт слона реального.

И в тёплом ветре ловить опять
То скрипок плач, то литавров медь…

Ей не нужно было видеть другие страны, если она придумала Дельфинию. Ей не нужно было любить многих мужчин, если для одного-единственного, но бесконечно любимого, была написана песня «о гвозде».

Мне кажется, что они все прожитые вместе 29 лет держали друг друга за руки. Иван Киуру писал в стихотворении, посвящённом Новелле Матвеевой: «…На миг потерял я тебя…». Страшно было потерять на миг, а пришлось навсегда.

Немногие воспоминания людей, близко знавших Матвееву и Киуру (хотя те и перед ними особенно не раскрывались), свидетельствуют, что эта пара чем-то необъяснимо раздражала окружающих. То ли пренебрежением к «быту», то ли преданностью друг другу, то ли тем, что не давали информационных поводов, отгородившись невидимой стеной от внешнего мира.

Они были самодостаточны — создав свою Вселенную для двоих, никого туда не допускали, а вдохновение черпали из окружающей природы и из своего внутреннего мира.

Недаром в одном из своих стихотворений Новелла Матвеева писала:

Как даль целебна! Как враждебна ближность!
Как жаль, что невозможно жить в дали,
Чтоб далью оставалась всё равно!

В её воображении «было волшебно всё: даже бумажный сор», так неужели она не могла придумать, прочувствовать, прожить историю «Девушки из харчевни»?

А что я с этого буду иметь,
Того тебе не понять.

Конечно, песня не об Иване Киуру, а для него, он-то как раз понимал её хорошо.

У Ги де Мoпассана есть новелла «Счастье». В Интернете её можно прочитать, например, вот здесь.

— Можно ли любить в течение многих лет?

— Да, — настаивали одни.

— Нет, — утверждали другие.

«Миловидная, богатая девушка Сюзанна де Сирмон бежала с унтер-офицером, служившим в гусарском полку, которым командовал её отец. Отслужив свой срок, солдат однажды вечером исчез вместе с нею. Их разыскивали, но не нашли. Она ни разу не подала о себе вести, и её считали умершей».

Целых 50 лет прожили они на Корсике, оторванные от внешнего мира.

«Она никогда не думала ни о чём, кроме него! Ей ничего не нужно было — только он; лишь бы он был подле неё, она ничего больше не желала. Она отказалась от привычной жизни совсем ещё юная, отказалась от света, от тех, кто её любил, вырастил. Она ушла с ним одна в это глухое ущелье. И он был для неё всем — всем, чего желаешь, о чём грезишь, тем, чего беспрестанно ждёшь, на что бесконечно надеешься. Всю свою жизнь с ним она была счастливейшей из женщин».

Когда я думаю о Новелле Матвеевой и Иване Киуру, я вспоминаю эту новеллу.

В августе 1992-го года Новелла Матвеева написала балладу «Двое» — по мотивам любви и смерти П. Б. Шелли, английского поэта-романтика 19 века. Шелли погиб молодым — в бурю утонул в озере.

Смутная ночь — предтеча
Бедствий… Одно спасенье:
Вечная — в Вышних — Встреча, —
Вечное Воскресение.

Мери Шелли и Перси Биш Шелли — Новелла Матвеева и Иван Киуру, умерший 17 февраля 1992 года…

«Я знаю, что есть у меня цвет неба ВЧЕРАШНЕГО дня!»

Палома, август 2006 года

http://vilavi.ru/sud/160806/160806.shtml