Я лежу на сохранении в деревенской больнице в семи тысячах километров от Москвы. Больничка деревянная, несколько палат. В ней тихо и уютно. Деревня маленькая, все всех знают. Меня тоже все знают. За три года я успела переучить кучу деревенских детей. Я отдыхаю, читаю книжки и болтаю с соседками по палате. Я знаю, что у меня девочка. Все говорят, что мальчик. Я не спорю, зачем спорить, я знаю, что это девочка. Я знаю, что у нее темные волосы и карие глаза. Четыре месяца назад я открыла глаза и увидела в черном небе падающую звезду. С этого момента я знала, что беременна кареглазой девочкой. Зачем спорить, мне все равно, что они говорят.

В больнице начинается суета. Привезли кого-то тяжелого. Это событие. Все нервничают. В палату заходит санитарка с ведром и шваброй. Мы пристаем с расспросами.

"Да не помрет, не переживайте. Там Ольга. При Ольге не помирают".

Ольга — деревенская медсестра, щуплая худосочная блондинка, громогласная грубиянка, которая вихрем носится по больнице. Ходить она не может, она может носиться, орать на санитарок, что плохо прохлорировали туалеты, гонять мужиков, нарушающих больничную дисциплину. Иногда она заходит поболтать. Ей с нами интересно. Из четырех человек в палате две не деревенские, пришлые. Из другого мира. Она тоже хочет в другой мир. Она здесь чужая. Ольга не может смириться с деревенской унылой действительностью. Она рассказывает, что встречается со старшим лейтенантом из соседнего гарнизона и, может быть, уедет с ним отсюда. Мы делаем вид, что верим в счастливый исход романа. Ольге тридцать пять, лейтенанту двадцать семь. У Ольги четырнадцатилетний сын и больной отец, который тоже не верит в счастливый исход, но не делает вида. Ольга расстраивается, что отец не верит в исход из деревни в светлое будущее.

Ольга — легенда. Когда ее смена, больные не умирают, даже если им совсем уже пора умереть, они умудряются дотерпеть до конца Ольгиной смены и умереть без нее. Когда она рядом с безнадежным больным, это похоже на то, что она полным потоком льет свою жизнь в воронку уходящей жизни человека. Иногда они передумывают умирать и потом благодарят Ольгу. Иногда Ольга остается в больнице, чтобы не дать человеку умереть. Она как-то знает, кому время пришло, а кому нужно подождать.

Через два месяца после сохранения в двенадцать ночи меня привозят в больницу со схватками. Схватки через пять минут. Я сама все понимаю. Это мой второй ребенок. Двадцать шестая неделя беременности. Моей нерожденной девочке с карими глазами осталось жить несколько часов. Гинеколог дома. Ей не хочется идти в больницу ради безнадежного случая. Ночь, ранняя весна, темень и холод. Меня принимает акушерка, мать моей бывшей ученицы. Я слышу, как она звонит домой гинекологу. Микрофон древнего телефона орет так, что за тонкой дощатой стеной палаты слышно весь разговор:

— Какое раскрытие?

— Четыре с половиной пальца.

— А схватки?

— Через минуту.

— Чего я пойду ночью, она все равно выкинет. Разберись без меня.

Акушерка везет капельницу и прячет от меня глаза. Я лежу в коридоре. В палатах нет мест. Больничка маленькая. Я все понимаю, но не могу смириться с тем, что моей девочки скоро не станет.

— Кто из медсестер в смене?

— Ольга. Сейчас разбужу.

У моей девочки есть надежда. Даже если все все понимают, нам повезло. Здесь Ольга. Это последнее, во что я могу верить. Я верю в Ольгу.

В медсестринской быстрая возня.

— Чего ты меня сразу не разбудила?!

— А чего будить, если схватки через минуту?!

— Твое какое дело?! — Ольга с матом несется по коридору, проверяет капельницу. Она прячет от меня глаза.

— Сделать уже ничего нельзя, у тебя роды. Молись.

Я все понимаю, но держусь за Ольгу как за серебряную струну, соединяющую явленный мир с потусторонним чудом.

— Молись Богородице, проси, чтобы она спасла ребенка. Все равно выкинешь, но, может быть, чудом выживет. Я буду с тобой молиться.

Я не верю в Богородицу, я верю в Ольгу.

— Ольга, я не знаю ни одной молитвы.

— Я буду говорить, а ты повторяй, — Ольга садится на кровать и берет меня за руку.

Я послушно повторяю за Ольгой слова первой в жизни молитвы. Я не прошу, чтобы ребенок остался в живых. Я прошу о том, чтобы он не рождался. Я ищу защиты и помощи у двух матерей. Дева Мария, оставь мне мою девочку. Если ты оставишь ее, она будет носить твое имя.

Мы держимся за руки всю ночь. К шести утра схватки останавливаются. В восемь приходит гинеколог. Я сплю. Я устала.

— Заснула? Это хорошо. Давно выкинула?

Я не хочу видеть врача, бросившего меня ночью на сельскую акушерку и медсестру. Я закрываю глаза и отворачиваюсь к стене. Акушерка рассказывает ей, что роды остановились. Меня ведут в смотровую. Раскрытия нет.

Роды не останавливаются. Так не бывает. Но при Ольге не умирают. И, если это очень важно, и две женщины просят третью о спасении ребенка, она не может не откликнуться.

Я уеду из этой деревни через пять лет. Еще через пятнадцать я встречусь со своими бывшими учениками в Москве.

— Ольгу помните? Смогла она оттуда уехать?

Ольга вышла замуж за своего лейтенанта и переехала жить в военный городок.

— При ней так никто и не умирал?

— Не умирал.

— Я рада, что у нее все сложилось.

Они прячут от меня глаза. Лейтенант уехал в другой гарнизон. Она должна была уехать следом за ним, зашла на почту за его письмом, торопилась в больницу. Когда вышла на крыльцо, поскользнулась на льду, упала на ступеньки и сломала шейные позвонки.

Мою кареглазую дочь зовут Мария. Она думает, что ее назвали в честь бабушек. Когда в середине лета я родила ее все в той же деревенской больнице, Ольга приходила на нее посмотреть.

Может быть, нам нужно молиться о том, чтобы в больницах не прекращались Ольги, которые не сдаются даже, когда сделать уже ничего нельзя?
...............................
Светлана Комарова