Слова, слова, слова, слова…
Мне кажется, когда-нибудь они меня съедят.
Разберут меня, мою жизнь, мои чувства
по косточкам, по закоулочкам, по мельчайшим подробностям,
и останусь не я,
а обрывки фраз, обломки слов и мусор междометий.

Шесть часов полярного утра. Рассветет только в десять. На термометре -31,8. Ощущение тотальной мерзлоты. Автостанция г. Кустанай. Привет из прошлого. Каменные полы и колонны. Деревянные «диваны». Новогодняя сосна, увешанная дождиком так, что не видно хвои. Баба Дуся трет огромной шваброй пол. Баба Маша с малиновыми губами выглядывает из окошка кассы. Спекулянты тут же предлагают купить билеты на полупустой автобус через них и подороже. Если бы не пара мужчин в форме «Полиция», пополняющих счет мобильного у оранжевого терминала и плазменная панель, притороченная к одной из колонн – ничто не нарушало бы совковой идиллии. Но! По телеку вновь привет из прошлого. Обрюзгшая и не в меру накрашенная дама в синем платье поет что-то лиричное на казахском, а подтанцовка фоном изображает нечто в духе рашн диско начала 90-х. Мило до тошноты.
Троицк, 144 км. от Челябинска, – первый российский город на пути. Автовокзал. Уже светло, но все так же холодно - анестезия достигла пальцев ног и теперь направляется к ступням. И вот они – СУРОВЫЕ УРАЛЬСКИЕ МУЖИКИ! Троица характерных для данной местности не в меру пьющих аборигенов. Половина лица у одного представляет собой кровавое месиво. Он пьет холодное пиво из горла двухлитровой «соски». Второй в меховой шапке и с синим оттенком кожи лица, весь окутанный паром, ест эскимо (в тридцатиградусный мороз!). Третий что-то заискивающе говорит первому, едва не падая, подхваченный бодрым приятелем с мороженым…
Здравствуй, родина!

 

 

 

8 декабря 2000 года Маркес надиктовал машинистке свое прощальное письмо к человечеству «Я УХОЖУ»:

«Если бы Господь Бог на секунду забыл о том, что я тряпичная кукла, и даровал мне немного жизни, вероятно, я не сказал бы всего, что думаю; я бы больше думал о том, что говорю.
Я бы ценил вещи не по их стоимости, а по их значимости.
Я бы спал меньше, мечтал больше, сознавая, что каждая минута с закрытыми глазами – это потеря шестидесяти секунд света.
Я бы ходил, когда другие от этого воздерживаются, я бы просыпался, когда другие спят, я бы слушал, когда другие говорят.
И как бы я наслаждался шоколадным мороженым!
Если бы Господь дал мне немного жизни, я бы одевался просто, поднимался с первым лучом солнца, обнажая не только тело, но и душу.
Боже мой, если бы у меня было еще немного времени, я заковал бы свою ненависть в лед и ждал, когда покажется солнце.
Я рисовал бы при звездах, как Ван Гог, мечтал, читая стихи Бенедетти, и песнь Серра была бы моей лунной серенадой.
Я омывал бы розы своими слезами, чтобы вкусить боль от их шипов и алый поцелуй их лепестков.
Боже мой, если бы у меня было немного жизни...
Я не пропустил бы дня, чтобы не говорить любимым людям, что я их люблю.
Я бы убеждал каждую женщину и каждого мужчину, что люблю их, я бы жил в любви с любовью.
Я бы доказал людям, насколько они не правы, думая, что когда они стареют, то перестают любить: напротив, они стареют потому, что перестают любить!
Ребенку я дал бы крылья и сам научил бы его летать.
Стариков я бы научил тому, что смерть приходит не от старости, но от забвения.
Я ведь тоже многому научился у вас, люди.
Я узнал, что каждый хочет жить на вершине горы, не догадываясь, что истинное счастье ожидает его на спуске.
Я понял, что, когда новорожденный впервые хватает отцовский палец крошечным кулачком, он хватает его навсегда.
Я понял, что человек имеет право взглянуть на другого сверху вниз лишь для того, чтобы помочь ему встать на ноги.
Я так многому научился от вас, но, по правде говоря, от всего этого немного пользы, потому что, набив этим сундук, я умираю».

 

И Бог даровал ему еще жизни...

 

 

Когда чего-то очень хочешь, а оно не происходит - наступает рефрактерность...