Итак, следуя заголовку, это запись резюмирует мои похождения на всех российских ресурсах. Уже нет Яндекса, Мыла и пр. Те, кто знает мои другие контакты, могут писать. Буду рад. "Братиям и сестрам" нашим россиянам моё прощальное: будьте счастливы и приучите себя к мысли жить своими радостями, а не чужими бедами.

Постоянно подсвечивает корона "новостного" сайта REX. Как житель Украины сообщаю: REX - это медицинская карточка путина и иже с ним. В жизни ничего этого нет, это из их больных головушек. Диагноз поставьте сами.

 

Итак, русскоязычная часть Украины. Мамы гуляют с детьми,  где-то музыка, где-то свои повседневные проблемы и вопросы. Все бы хорошо, но... Наши восточные "братья" начали против нас войну, так, между прочим. Как уроженец юго-востока Украины хочу поставить в известность озабоченных нашей безопасностью "братьев" наших:

1) никаких бандеровцев нигде нет , никто никого не режет;

2) я говорю на русском когда хочу и где хочу;

3) в вашей защите мы не нуждаемся, скорее в защите от ваших кремлевских крыс-параноиков, которых здесь ненавидят уже ВСЕ;

4) не перестанете дуть в задницу своим вождям - будем ненавидеть и вас;

5) даже русскоязычные, мы - не россияне по хотя бы одной причине - мы не собираемся жить в стране, которой правит параноидальный шизофреник; своего мы выгнали, надеюсь, у вас хватит сил и смелости избавиться от своего, в чем и желаю вам всем удачи.

P.S. 

http://censor.net.ua/photo_news/273818/yaltinskie_banderovtsy_s_rossiyiskim_orujiem_i_jivye_trupy_kak_sozdavali_kartinku_dlya_rossiyiskogo

http://lenta-ua.net/novosti/obschestvo/49210-zhiteli-yugo-vostoka-na-ekskursii-v-mezhigore-video.html

На днях по России колесило нечто, по имени О. Царев, проповедующее борьбу с "фашистами" и страстную любовь к Кремлю. А в это время его дочь, которая учится в Шотландии, разместила пост в Instagram:

"Мой папа режет людей в лесу, а я пока пожру"

Да уж. Устами ребенка...

 

 

http://prostopleer.com/tracks/4877465fqBh

Я с Украины. И, в общем, у нас своего политического бреда - бери - не хочу... Но, не перестаю удивляться.

Итак, известная артистка Чулпан Хаматова поддержала небезизвестного кандидата. О нем говорить не буду. Не желаю.

Удивило другое. "Взрыв блогосферы"... Сотни маленьких карикатур на "небезызвестного" продолжили его дело - травлю. Если эти борцы за справедливость и демократию заставляют оправдываться, по-моему, заслуживающего уважения человека, то о чем речь? 

Когда рычит здоровенная псина, не ограниченая ни намордником, ни цепью - это настораживает, а некоторых пугает. И это нормально. Когда тявкают мелкие собаченки - это раздражает. 

http://www.youtube.com/watch?v=mOm87DwMBTQ&feature=related

 

http://www.youtube.com/watch?v=HzF0hHb7xMc&feature=related

 

http://www.youtube.com/watch?v=bn8YQXk3b90&feature=related

 

http://www.youtube.com/watch?v=aTafZRecy2k

На днях в пересмотрел отрывок из "Августовской рапсодии".

Когда я смотрел "Рапсодию" впервые, именно этот фрагмент вызвал у меня ощущение дежавю, а именно - совместное молчание двух старушек.

Во время какой-то встречи вспомнил... В детстве к моей бабуле приезжала ее сестра. За чаем 5-10мин. они обсуждали последние новости (родня, огород, погода) и после этого сидели молча  около получаса, что не раз было поводом для глупых шуток, моих и брата.

Уже нет бабули, ее сестры, уже нет моего брата.

Сейчас понимаешь - эти женщины прожили каждая свою жизнь, со своими радостями и бедами, но их общие воспоминания не допускали слов и проходили под завесой молчания.

?

§ 4. Однажды Пятый патриарх Хунжэнь неожиданно созвал всех членов общины. Когда ученики собрались, он сказал: “Внимайте мою проповедь! Для мирских людей жизнь и смерть — очень важное дело. Вы, последователи моей школы, члены нашей общины, целыми днями совершаете подношения, стремясь лишь к тому, чтобы заслужить хорошее перерождение, но не стараетесь полностью освободиться от круговорота смертей-и-рождений и насовсем покинуть море страданий. Однако, если ваша собственная природа пребывает во мраке невежества, разве вы можете обрести спасение во вратах счастья? Возвращайтесь все в свои комнаты и всмотритесь в себя. Тот, кто наделен интуитивной мудростью, обретет в себе свою изначальную природу и интуицию-праджню. После этого пусть каждый из вас создаст одно стихотворение-гатху и преподнесет мне. Я посмотрю ваши стихи, и если кто-то из вас прозрел великий смысл Учения, я передам ему свою патриаршью рясу и Дхарму, которые удостоверят, что он стал Шестым патриархом. Спешите! Спешите!”
 

§ 5. Получив указания, ученики разошлись по своим жилищам, говоря друг другу: “Нам незачем очищать сознание и пытаться сочинить стихотворение, чтобы преподнести его патриарху. Старший монах Шэньсю — наш учитель и наставник. После того, как старший монах Шэньсю унаследует Дхарму, он может стать нашей опорой, поэтому давайте не будем сочинять стихотворение”. Все согласились, и поэтому никто не осмелился преподнести патриарху гатху.

§ 6. Старший монах Шэньсю подумал про себя: “Никто не преподнесет патриарху гатху о сознании, так как все считают меня своим учителем и наставником. Если я не преподнесу гатху о сознании, то как Пятый патриарх сможет увидеть глубину прозрения в моем сознании? Если я преподнесу гатху о сознании, стремясь получить Дхарму, то в этом нет ничего предосудительного. Если я сделаю это, домогаясь патриаршества, то это нехорошо, так как походит на узурпацию этого священного звания профаном. Но если я не преподнесу гатху, то так и не получу Дхарму”.
Он долго размышлял об этом и был в большом затруднении. В полночь, стараясь никому не показываться, он прокрался в южное отделение павильона, чтобы написать на стене свою гатху о сознании и получить Дхарму. “Если Пятый патриарх завтра увидит это стихотворение и оно понравится ему, то я выйду и скажу, что я написал его, — думал он, — если же оно не понравится ему, то я узнаю, что из-за дурной кармы, накопленной мной в прошлых перерождениях, имеется препятствие, которое не позволяет мне получить Дхарму. И тогда, раз уж так трудно постичь глубокий смысл благородного Учения, я успокоюсь и перестану хлопотать”.
Итак, старший монах Шэньсю в полночь со свечой в руках пробрался в южное отделение павильона и написал на стене стихотворение, но никто не знал об этом.
Стихотворение гласит:

Тело есть древо просветления-бодхи,
А сознание подобно светлому зерцалу на подставке.
Мы должны прилежно трудиться, непрестанно вытирая его,
Чтобы на нем не было пыли и грязи!

§ 7. Написав это стихотворение, старший монах Шэньсю вернулся в свою келью и лег спать. И никто не видел его.
Спозаранку Пятый патриарх пригласил художника Лу Чжэня расписать стенку южной секции павильона картинами эпизодов “Ланкаватара-сутры”.
Хунжэнь внезапно увидел стихотворение и, прочитав его, сказал художнику: “Я даю тебе 30 тысяч монет за то, что ты взял на себя тяжкий труд, проделав столь дальний путь, чтобы прийти сюда, но ты не рисуй картины эпизодов из сутры. В "Алмазной сутре" сказано: „Все, что имеет форму (признаки), не реально и ложно (обманчиво)". Не лучше ли оставить это стихотворение, чтобы люди, омраченные неведением, декламировали его и в соответствии с ним трудились над своим морально-психическим усовершенствованием, что позволит им избежать трех мучительных перерождении?! Если эти люди будут заниматься морально-психическим самоусовершенствованием в соответствии с Дхармой, то им от этого будет огромная польза”.
Затем великий наставник позвал всех членов общины и возжег благовония перед этой гатхой. Все члены, общины прочитали стихотворение, и их сердца наполнились благоговением.
Пятый патриарх сказал: “Вы все должны декламировать эту гатху, и тогда вы сможете прозреть свою природу. Если вы будете заниматься духовной практикой в соответствии с этой гатхой, то избежите [трех перерождении]”.
Все члены общины декламировали ее и, преисполнившись благоговения, восклицали: “Как прекрасно!”
Затем Пятый патриарх позвал в зал старшего монаха Шэньсю и спросил: “Ты написал это стихотворение или нет? Если ты сочинил его, то должен получить мою Дхарму”.
Старший монах Шэньсю ответил: “Каюсь и признаю свою вину — действительно, это я написал его, но я не смею домогаться патриаршества и лишь прошу отца-настоятеля из сострадания ко мне сказать, есть ли у меня хоть немного интуиции-праджни познать великий смысл [Учения]?”
Пятый патриарх сказал: “Стихотворение, которое ты написал, показывает, что ты еще не достиг полного [озарения]. Ты лишь подошел к вратам [Учения], но не вошел в них. Если профан будет самоусовершенствоваться в соответствии с твоей гатхой, то это избавит его от трех мучительных перерождений. Но такое постижение не позволяет обрести конечное просветление-бодхи. Нужно войти во врата и прозреть свою первородную природу. Ступай-ка и подумай день-два, а когда сочинишь еще одно стихотворение, приди ко мне и преподнеси его. Если ты войдешь во врата и узришь свою первородную природу, я вручу тебе рясу и Дхарму”.
Старший монах Шэньсю ушел и несколько дней пытался сочинить другое стихотворение, но у него ничего не получалось.
 

§ 8. Как-то раз один юный прислужник проходил мимо помещения, где мелют зерно, распевая это стихотворение. Услышав его, я сразу понял, что сочинивший эту гатху еще не познал свою природу и не постиг великий смысл. Тогда я спросил у прислужника, как называется стихотворение, которое он декламировал.
Прислужник ответил мне: “Я не знаю, но великий наставник сказал, что рождение и смерть — это великие события и что он хочет передать патриаршью рясу и Дхарму, поэтому велит каждому члену общины сочинить одно стихотворение, прийти и показать ему. Если кто-нибудь прозреет великий смысл, то он вручит ему рясу и Дхарму и тот станет Шестым патриархом. Один старший монах по имени Шэньсю взял да и написал внезнаковую гатху на стене южной секции павильона. Пятый патриарх велел всем членам общины декламировать ее, чтобы пробужденный этой гатхой узрел свою природу и, самоусовершенствуясь посредством духовной практики в соответствии с этим стихотворением, обрел спасение”.
Я сказал прислужнику: “Я мелю здесь зерно больше восьми месяцев и еще не бывал перед патриаршим залом. Прошу тебя, проведи меня к южной секций павильона, чтобы я посмотрел на это стихотворение и совершил поклонение. Я тоже хотел бы выучить его наизусть и декламировать, чтобы заложить предпосылку для перерождения в земле Будды”.
Когда прислужник привел меня в южную секцию павильона, я совершил поклонение этой гатхе. Поскольку я не знал иероглифов, я попросил одного человека прочесть гатху. Услышав стихотворение, я осознал великий смысл. Тогда я сочинил свою гатху и снова попросил человека, умеющего писать, начертать ее на стене западной секции павильона, чтобы преподнести свое изначальное сознание. Ибо, если ты не познал свое изначальное сознание, то нет никакой пользы от изучения Дхармы. Если же постиг свое сознание и прозрел собственную природу, то, значит, обрел просветление и познал великий смысл.
Мое стихотворение гласит:

Просветление-бодхи изначально не имеет древа,
А светлое зерцало не имеет подставки.
Коли природа Будды всегда совершенно чиста,
То где на ней может быть пыль?!

Я сочинил еще одно стихотворение, которое гласит:

Само сознание есть древо бодхи,
А тело есть светлое зерцало с подставкой.
Светлое зерцало изначально чисто,
Где же на нем будет грязь и пыль?

Услышав мои гатхи, все обитатели монастыря, все последователи, члены общины были изумлены. Затем я вернулся в помещение, где мелют зерно. Пятый патриарх сразу же понял, что я хорошо познал великий смысл, но, опасаясь, что об этом узнают члены общины, он сказал им: “Это тоже еще не полное постижение”.

§ 9. Дождавшись ночи, Пятый патриарх позвал меня в свой зал и стал проповедовать мне “Алмазную сутру”. Как только он дошел до того места, где говорится: “Вы не должны быть привязаны [к вещам], но должны выработать сознание, которое нигде не пребывает...”, я обрел просветление и в ту же ночь получил Дхарму, но никто не знал об этом. Затем он передал Учение о внезапном просветлении и рясу, наказав мне: “Ты стал Шестым патриархом, ряса будет удостоверять это. Передавайте ее от поколения к поколению, а Дхарму передавайте непосредственно от сердца к сердцу, чтобы приводить людей к самопросветлению”.
И еще Пятый патриарх сказал мне: “С древнейших времен повелось так, что жизнь того, кому передана Дхарма, висит на волоске. Если будешь находиться здесь, кто-нибудь может погубить тебя, поэтому ты должен быстрее уходить отсюда”.

 

Из  СУТРЫ ПОМОСТА ВЕЛИКОГО НАСТАВНИКА, 
ШЕСТОГО ПАТРИАРХА ХУЭЙНЭНА



 

В Киеве дождь... Кайф... 

Цзи Кан – поэт и философ, живший в Китае в III в.н.э., сын крупного сановника, исповедовал даосизм.

В то время в царстве Вэй официальной религией было объявлено конфуцианство.

Цзи Кану по доносу было выдвинуто обвинение в «непочтении к родителям», т.е. вынесен смертный приговор.

Ниже приведены два письма-разрыва (сокращенно), написанные Цзи Каном в последний год своей жизни друзьям. Одно письмо – Шань Цзюйюаню, который впоследствии воспитывал его детей. Скорее всего, данное письмо – фиктивный разрыв. Второе – не двузначно.

Можно было бы привести подобные примеры из классической европейской истории, но Китай – это так экзотично…

 

РАЗРЫВ С ШАНЬ ЦЗЮЙЮАНЕМ.

Когда-то ты похвалил меня в уезде Инчуань, и я счел тебя искренним. Я удивлялся этому, пока плохо тебя знал, да и как мог я тебя знать. В позапрошлом году, вернувшись из Хедуна, сановник Люй Ань говорил, что ты выступаешь от моего имени. У тебя ничего не вышло. Я знал твои намеренья, но не знал твоих поступков. Ты действуешь окольными путями, ты готов ко всему. Ты хочешь согнуть мой прямой характер – как я могу это вытерпеть?

…

Многого я не выношу, характер у меня прямой. Вместе с нынешними сплетнями я узнал, каковы собой так называемые умники. Внешне я никогда не выделялся, внутри не терял правоты – я никогда в этом не раскаивался.

…

Юань Цзи не осуждает чужих поступков, я подражаю ему, но не могу достичь его мудрости. В этом он превосходит других. Никому он не причиняет вреда. Только и есть у него один недостаток – пьет вино. Что же касается приверженцев обрядов, то он ненавидит их, как врагов. Хорошо еще, что военачальник опирается на него. У меня нет достоинств Юань Цзи, у меня есть только несдержанность.

Я не знаю суетных обычаев. Люди глупы в дружбе, а у меня нет предусмотрительности Вань Ши, а есть только смертельная усталость. Долго я занимался делами, и это отравило мою жизнь. Хоть и не желал иметь забот, но все же их приобрел. У людей есть обряды, у дворца есть закон. Я думал, что постигну их, но из семи обязательных не мог вытерпеть и двух.

…

Ты знаешь, что прямое дерево не согнуть в колесо, а кривое не выпрямишь для бруса. Есть люди, делающие только то, что в их силах и не желающие насиловать свои таланты. Поэтому четыре сословия имеют каждое свое занятие, каждый человек находит радость в осуществлении своих помыслов. Только проницательные люди могут сохранить это чувство. А подобные тебе все меряют своей меркой. Нельзя, прельстившись красивой шапкой, заставить юэсца носить расписную шляпу. Тот, кто питается падалью, и феникса норовит угостить дохлой крысой.

… Путь завершен, дорога окончена. Ты не в силах изменить это, ты погряз в суетности.

Я недавно утратил благосклонность матери и брата. У меня дочь тринадцати лет и сын восьми. Они еще не окрепли, часто болеют. Все это огорчает меня несказанно. Хочется мне остаться в этом захолустье, растить сыновей и внуков… А ты торгуешь собой, ты ради своих целей всех готов заставить служить…

Может ли быть бескорыстным тот, кто любуется на ворота дворца правителя? От тех, кто ходит по дворцовым дорожкам, кто жаждет высоких чинов, надо потребовать в один день счастья для всех. То-то они взбесятся! Я не стану таким, не дойду до этого.

Жил один человек полей, любивший греть спину на солнце, и пристрастившийся есть водяную чечевицу. Пожелал он поделиться своими радостями с правителем. Хоть проступок его и был незначительным, он и то вызвал ненависть к себе. Я хочу, чтобы ты не подражал ему. Пусть это отличает тебя от других.

Письмо Цзи Кана

 

 

РАЗРЫВ С ЛЮЙ СЯНЕМ

В прошлом я с тобой часто встречался и подружился – мы с тобой были почти ровесниками. Ты был искренен в стремлении к успехам. Поэтому я позволил тебе стать моим другом. Хоть шел ты своим путем, но моя привязанность к тебе не ослабевала. Между тем я понемногу узнавал Люй Аня, начал постигать его думы. Я радовался, что у тебя в семье такой брат. Но в прошлом году Люй Ань обратился ко мне – пылая справедливым гневом, он хотел подать на тебя жалобу. Я был крайне подавлен этим известием и имел неосторожность заверить его, что ты более не посмеешь обижать брата. Он внял моим советам. Потом я говорил с тобой, просил тебя поступить с братом по-родственному, так как Люй Ань меня послушался. Я жалел вашу семью и не хотел, чтобы на ком-нибудь из вас лежала вина. Ты обещал, что не станешь обижать брата, поклялся, что будешь относиться к нему как отец к сыну. Я, растроганный, поверил тебе, успокоил Люй Аня, который принял все на веру. Он более не жаловался на тебя, подавил свои опасения. Но ты оскорбил брата, тайком подал на него донос. Твой брат доверился мне, ничего не предпринимал и молчал. Как мог я знать, что ты затеял такую подлость? Твой брат, следуя моим советам, терпеливо все сносил. Ныне же Люй Ань арестован как преступник. В этом есть и моя вина. Я виноват перед Люй Анем, а ты – передо мной. Ты обманул меня – что кроме этого можно сказать? Не желаю более твоей дружбы. Древние люди, разрывая дружбу, не прибегали к резким словам. Не последую их примеру. Ненавижу тебя. На этом заканчиваю.

Письмо Цзи Кана

 

 

P.S.   Несколько мыслей, навеянных уходящим летом.

1. История не знает ни одной идеи, ни одной благой мысли, которая не пошла бы во вред человечеству, когда ее берут в оборот жлобы. Как рука Мидаса все превращала в золото, активность этих ВСЁ превратит в грязь…

2. Положительные моменты:

- за последние 1750 лет хуже не стало, и слава Богу;

- ежегодно, вот уже более полутора тысячелетия, во время карнавальных шествий в провинции Чжэцзянь (на родине поэта), среди действующих лиц карнавала мы можем увидеть и Цзи Кана с цинем на коленях, поющем свою последнюю песню на эшафоте…

Кришна — безусловно, наиважнейшая из аватар Вишну. Легенд о нем очень много, и здесь их можно только кратко пересказать. Кришна родился в Матхуре, в племени ядавов, его отцом был Васудева, а матерью — Деваки, сестра отца Кансы, правителя страны. Канса согласно пророчеству должен был погибнуть от руки восьмого сына Деваки; узнав об этом, он решил убить всех ее детей. Но Кришна и его старший брат были спасены и воспитаны пастухом Нандой и его женой Яшодой. Канса, узнав, что оба брата от него ускользнули, приказал убить всех младенцев мужского пола в своем царстве. Но Нанда с мальчиками бежал сначала во Враджу, затем во Вриндаван — соседние с Матхурой районы, которые стали священными местами культа Кришны.

В течение своего детства воплощенный бог творил многочисленные чудеса, истребляя демонов, укрывая от бури пастухов и их стада, поднимая кончиками пальцев гору Говардхану; шалил, например похищая у Яшоды масло. В юности он имел многочисленные любовные связи с женами и дочерьми пастухов (гопи), танцевавшими под звуки его флейты. Среди них он выделял красавицу Радху. Но счастливые дни молодости вскоре закончились. Канса обнаружил его след и снова попытался его убить. Тогда Кришна, бросив свою пасторальную жизнь, сам напал на своего злобного кузена. Убив Кансу, он захватил царство Матхура, но вскоре ему пришлось столкнуться с тестем Кансы — царем Ма-гадхи Джарасандхой — и иноземным царем, пришедшим с северо-запада, и он был вынужден оставить свое царство; с теми, кто остался ему верен, он основал новую столицу в Двараке, в Саураштре. Тогда он сделал Рукмини, дочь царя Видарбхи (современный Берар), своей царицей и главной женой, которая объединяла вокруг него шестнадцать тысяч законных жен и сто восемьдесят тысяч сыновей. Легенды, рассказывающие о его приключениях в этот период, сообщают об истреблении большого числа демонов и зловредных царей на всей территории Индии. В «Махабха-рате» Кришна предстает верным другом и советником пяти Пан-давов, и в «Бхагавадгите» он обращается к Арджуне с длинной проповедью перед сражением, которое составляет центральный эпизод этой эпопеи.

Удостоверившись, что Пандавы прочно укрепились в стране Куру, Кришна возвратился в Двараку. На город обрушились тяжкие несчастья, вызванные внутренними распрями между главными вождями ядавов. Несмотря на свои божественные возможности, Кришна не смог погасить конфликты, которые разделили целый народ. Его сын Прадьюмна был убит на его глазах, а его верный брат Баларама — смертельно ранен. Почти все вожди ядавов погибли, а Кришна, опечаленный, бродил в лесу недалеко от города и сел в позу медитации, чтобы поразмыслить о смерти своих близких родственников и друзей. Некий охотник, заметив его сквозь густую листву, принял его за лань. Пронзенный стрелой в пятку — единственное уязвимое место на его теле, как и у Ахиллеса, — Кришна скончался. А город Двараку тогда поглотило море.

В этих легендах смешаны многочисленные элементы различного происхождения, но Кришна первым из легендарных героев нашел свое место в ортодоксальной традиции. В одной из ранних упанишад упоминается, что некий Кришна, сын Деваки, предавался изучению новых доктрин о природе души. В миф о Кришне, очевидно, вошли эпизоды из жизни других легендарных героев различных регионов Индии, которые иногда кажутся мало соответствующими привычному облику героя-завоевателя — как, например, эпизод о бесславном отступлении и отказе от города Матхуры. Трагизм некоторых эпизодов сказания — истребление ядавов и смерть бога — абсолютно нехарактерны для индийского менталитета. Такие темы, как ссора, последовавшая за пиром и закончившаяся всеобщей резней, смерть героя, пораженного в единственное уязвимое место, большой город, поглощенный морем, — которые нередко используются в эпических сказаниях европейского происхождения, — не встречаются больше ни в индийском эпосе, ни в «Ведах». Тема смерти бога, распространенная на Ближнем Востоке, отсутствует в индийской мифологии. Некоторые эпизоды легенды о Кришне, возможно, восходят к древним сказаниям арийского народа до его прибытия в Индию; другие имеют автохтонное происхождение.

«Кришна» означает «черный»; таково его общее описание. Пасторальный Кришна часто отождествляется с Майоной («черный»), играющим на флейте и заигрывающим с пастушками — излюбленная тема древних тамильских антологий. Мы полагаем также, что племя абхира, которое в начале нашей эры обитало на землях Малвы и западного Декана, сыграло важную роль в распространении культа Кришны Говинды («хозяин волов»); этот эпитет часто используют, чтобы подчеркнуть пасторальный образ бога.

Подвиги молодого влюбленного Кришны легли в основу богатой романтической литературы. При этом его любовь к пастушкам интерпретируется исключительно как символ любви бога к человеческой душе. Образ флейты Кришны, соблазняющей жен оставить супружескую постель ради прогулки с ним под лунным светом, символизирует голос бога, призывающего людей отказаться от земных благ ради обретения радости божественной любви. Избыточный эротизм легенды о божественном волопасе не помешал ей вдохновить многочисленные набожные души и стать основой великой священной поэзии.
Помимо Кришны-героя и Кришны-волопаса, возникает тема бога-ребенка, происхождение которой остается неизвестным. Сказания о детстве Кришны, который в поздней скульптуре зачастую предстает в образе толстощекого ребенка на четвереньках, удивительным образом дополняют божественную легенду. В качестве героя он отвечает желанию верующего чувствовать поддержку старшего брата и божественного отца; как молодой волопас он божественный любовник; в образе ребенка он сын. Культ Кришны-ребенка удовлетворял чувству материнской любви индийской женщины, которую поклонение уравнивало с матерью бога.

Васудева, божество народов западной Индии последних веков до нашей эры, достаточно рано начал идентифицироваться с Кришной, и возможно, что это имя, ошибочно считавшееся родовым, породило традицию называть Васудевой — отца Кришны. С Кришной так или иначе были связаны другие боги. Прежде всего старший брат Баларама, называемый также Халаюдха («человек с плугом») и Санкаршана. Балараме были посвящены храмы, но его значение сокращалось, в то время как значение Кришны возрастало. Культы в честь сына Кришны Прадьюмны, его внука Анируддхи и его друга Арджуны, героя Пандавов, были распространены гораздо меньше. Радха, особенно любимая молодым Кришной, была связана с его культом так же (только в меньшей степени), как и Рукмини — его возлюбленная царица.

Из интернета.

P.S. Безусловно, мои друзья кришнаиты, надеюсь, простят мне такую "неправильную" точку зрения.

Так или иначе, та группа людей, с которой я переписываюсь, обращается к востоку, к восточной культуре, правда, чаще к японской. Однако, истоки многих элементов теперь уже японской культуры были в Китае. Эпоха же Тан интересна тем, что по прошествию большого временного периода мы видим, как можно воспринимать чужую культуру в таком колоссальном объеме, не теряя своей. Итак, одна из самых ярких личностей Китая той эпохи - поэт, художник Ван Вэй.

--------------------------------------------------------------------------------
О жизни многих танских поэтов сохранились лишь обрывочные сведения. Ван Вэй (701-761) не является исключением, даже основные события его жизни не вполне ясны, и нередко становятся предметом споров и противоречивых истолкований. Так, ничего определённого нельзя сказать о его отце - кроме того, что он принадлежал к старинному и влиятельному роду, хотя и не занимал высоких постов в чиновной иерархии.

Местом рождения поэта средневековые хроники называют городок Ци (нынешний уезд Цисянь в провинции Шаньси на северо-западе Центрального Китая). Мать Ван Вэя, происходившая также из \"учёного сословия\" - основной прослойки чиновничества, - была убеждённой буддисткой, ученицей чаньского наставника Пуцзи. Поэтому вполне вероятно, что детские годы поэта прошли в буддийском монастыре.

В 717 г. он блестяще прошёл предварительную экзаменационную проверку и стал кандидатом на учёную степень и государственную должность от столичного округа. Переезд в столицу - г. Чанъань (совр. Сиань) - принёс новые знакомства; к этому времени относятся первые из дошедших до нас поэтических опытов Ван Вэя. Некоторые его стихотворения, такие как подражание, поэме Тао Юаньмина \" Персиковый источник \", написанное в шестнадцатилетнем возрасте, получили широкую известность. Поэтический талант Ван Вэя открыл ему двери домов ценителей искусства, среди которых было немало знатных вельмож и даже принцев. По-видимому, этому способствовала также принадлежность Ван Вэя к знаменитому и влиятельному семейному клану. В 721 г. он сдаёт государственные экзамены и получает высшую учёную степень цзиньши. Перед ним открывается блестящая карьера, ему покровительствует принц Ли Фань, его высоко ценят не только как поэта, но и как художника и музыканта. Может быть, именно музыкальные дарования Ван Вэя были причиной того, что вскоре после экзаменов он получил должность чиновника при императорском дворе и храме предков, отвечающего за исполнение ритуальной музыки.

За удачным началом карьеры, однако, внезапно последовали опала и ссылка. Формально Ван Вэй был обвинён в том, что позволил музыкантам исполнить запрещённый танец, но не исключено, что это был лишь предлог для высылки поэта, тесно связанного с принцами, интриг которых опасался император Сюаньцзун. Так или иначе, Ван Вэй, назначенный мелким чиновником в провинциальный приморский район Цзичжоу (совр. провинция Шаньдун Восточном Китае).

Из Цзичжоу Ван Вэй вернулся где-то в середине или конце 720-х гг. Об этом периоде его жизни известно очень мало. Некоторые учёные полагают, что именно тогда он купил усадьбу на реке Ванчуань поблизости от столицы, раньше принадлежавшую известному поэту VII в. Сун Чживэню. В ванчуаньском доме собирались поэты, близкие друзья Ван Вэя; среди них - Пэй Ди, Хуанфу Жань, Чу Гуанси, Инь Яо. В этот \"поэтический кружок\" входили также младший брат Ван Вэя Ван Цзинь и двоюродный брат Цуй Синцзун. Сюда приходили и гостили подолгу монахи и горные отшельники. Здесь читались стихи и буддийские сутры, велись беседы о чань и буддизме, даосских школах и конфуцианском учении. Здесь - как итог дружеского соревнования с Пэй Ди - родился прославленный поэтический цикл Ван Вэя \"Река Ванчуань\", в полной мере выразивший глубину и тонкость чаньского мировосприятия поэта.

В 734 г. главным министром императора Сюаньцзуна становится Чжан Цзюлин, выдающийся политик, поэт и ученый. По его рекомендации Ван Вэй получает высокие государственные должности - сначала главного советника, а затем императорского цензора. Вера в конфуцианский идеал благородного и просвещённого правителя, стремление быть полезным Отечеству много значили в жизни Ван Вэя, как и других китайских поэтов. Этой надежде, однако, не суждено было сбыться. Уже в 737 г. отстраненный от должности Чжан Цзюлин отправляется в ссылку, а через несколько месяцев и Ван Вэй вынужден покинуть Чаньань. В последующие годы он много ездит по стране, получая одно назначение за другим и лишь изредка возвращаясь в столицу.

После смерти жены в 734 г. (исторические источники почти ничего не сообщают о ней) Ван Вэй остаётся один, отказавшись от мысли о вступлении в новый брак. Детей, по-видимому, у него не было; брат и сестра, о которых он заботился в свои молодые годы, давно выросли. Тема одиночества звучит во многих его стихах: события 730-х гг., разочарование в государственной деятельности не могли не сказаться на самоощущении поэта. Основную ценность в жизни составляют теперь близкие друзья - поэты, отшельники, чаньские учителя и наставники - и само учение чань, дающее внутреннюю свободу и равновесие, приносящее просветление. Около 734 г. Ван Вэй знакомится с Мэн Хаожанем (689-740), большим и своеобразным поэтом, стихи которого проникнуты чаньским созерцанием и отрешённостью от мирской суеты. Знакомство переросло в сердечную дружбу, основанную не только на глубокой взаимной симпатии, но и на сходстве творческих принципов и устремлений. Не вызывает сомнений влияние простого и безыскусного стиля поэзии Мэн Хаожаня на творчество Ван Вэя, но трудно сказать кто из них повлиял на другого в большей степени. Во всяком случае, у Мэн Хаожаня есть стихи, темы и стиль которых явно заимствованы у Ван Вэя. В это время Ван Вэй уже широко известен не только как поэт, но и как выдающийся художник, основатель так называемой \"южной школы\" в живописи, связанной с философией и эстетическими принципами чань. Стихи его читают по всей стране; некоторые из них положены на музыку и стали песнями. Начинается, может быть, лучший период его жизни, наполненный творчеством, поисками духовной красоты и истины.

В 745 г. после трёхлетнего траура по умершей матери Ван Вэй возвращается в столицу и вступает в должность сначала старшего секретаря гражданской палаты, а затем секретаря императорского двора. Может быть, именно в это время Ван Вэй принимает у себя знаменитых чаньских наставников и монахов, участвует в религиозно-философских диспутах, добивается решения конкретных проблем, связанных с монастырской собственностью (в частности, жертвует буддийскому храму своё имение в уезде Ланьтянь). Характерно, что несмотря на свою приверженность буддизму, он считает, что никакое учение не может претендовать на абсолютную истину. \"За благие деяния посвящают храмы буддистам, а за гуманность смеются над Кунцю (Конфуцием)\" - говорит он в одном из стихотворений, осуждая невежество монахов и их пренебрежение древней традицией. В написанных им буддийских гимнах и комментариях к священным текстам он настойчиво проводит мысль об изначальном единстве буддизма н старых китайских учений - даосизма и конфуцианства.

Этот относительно благополучный период в жизни Ван Вэя закончился в 755 г., когда военачальник Ань Лушань поднял мятеж, пытаясь захватить императорский трон. Ван Вэй был схвачен и заключён в буддийский храм Путисы, где, повинуясь конфуцианскому долгу, пытался совершить самоубийство, но неудачно (по некоторым данным, он был тяжело болен). Мятеж продолжался несколько лет, и большую часть этого времени Ван Вэй провёл в заключении. В дальнейшем, однако, он был вынужден выполнять свои обязанности чиновника. После изгнания мятежников и возвращения в столицу нового императора Суцзуна ему грозило суровое наказание, но благодаря экспромту, сложенному в храме Путисы и направленному против мятежа, а также заступничеству своего брата Ван Цзиня, в то время занимавшего довольно высокий пост, Ван Вэй был лишь временно понижен в должности, а затем и полностью прощен. Более того, в 758 г. он получил назначение на должность шаншу ючэна - заместителя министра, но, судя по всему, служебная карьера уже не интересовала его. Вскоре Ван Вэй уходит в отставку и поселяется в загородном доме в горах Чжуннань, где до самой смерти (761) ведёт простую и строгую жизнь чаньского отшельника.

Поэтическое наследие Ван Вэя составляет около четырёхсот стихотворений, собранных по приказу императора Ван Цзинем после смерти поэта Ван Цзинь утверждал, что это - лишь малая часть написанного; всё остальное погибло во время мятежа. В сохранившихся стихах звучат многие мотивы, традиционные для китайской поэзии, но главная их тема - поэзия природы, постижение не выразимой до конца связи человека и мира переживаемой как откровение красоты. В сущности, этот мотив присутствует во всём, что написано поэтом, идёт ли речь о расставании с другом, об одиночестве и печали женщины или о шутливом обращении к близким друзьям. Выраженное крайне скупо, не более чем намёком, это переживание составляет смысловой центр поэзии Ван Вэя, предопределяя главные черты его стиля. Так, добиваясь предельной медитативной глубины, поэт часто нарушает сложившиеся композиционные нормы, предполагающие последовательное развитие темы от исходного образа через кульминацию к развязке. Многие его стихотворения основаны на простом сопоставлении двух образов, связь между которыми лишена явного выражения (таковы стихотворения \"Оленья засека\", \"Изгородь из магнолий\" из цикла \"река Ванчуань\" и др.).

Иногда четверостишие представляет собой соединение четырёх медитативных формул (\"Пруд, затянутый ряской\" из стихов \"Дом Хуанфу Юэ в Долине облаков\", \"Ложбина в магнолиях\" из ванчуаньского цикла). Сильнейшим средством воздействия на читателя становится не столько то, о чем говорит стихотворение, сколько то, о чём оно умалчивает. Недосказанность, относительно слабая смысловая связь между строками создают ощущение предельного внутреннего напряжения (вообще характерного для танской поэзии), внешне почти не выраженного и оттого ещё более впечатляющего.

Важной особенностью китайской культуры является её традиционность. В системе китайских эстетических оценок понятие \"древнее\" почти тождественно понятиям \"совершенное\", \"прекрасное\", \"истинное\". Многие танские поэты разрабатывали темы и образы своих предшественников, но мало кто владел полутора тысячелетней поэтической традицией так мастерски, как Ван Вэй. Свободно и органично входят в его стихи образы \"Шицзин\", Цюй Юаня (340-278 гг. до н. э.) - первого поэта древнего Китая, имя которого дошло до нас, Цао Чжи (192-232), Се Тяо (464 - 499), Юй Синя (513-581) и, конечно, Тао Юаньмина (365-427), чьё влияние на поэтов VIII - IX вв. было исключительно сильным.

Так же легко и естественно Ван Вэй использует исторические мотивы, даосские и конфуцианские ассоциации (\"Перевал, где рубят бамбук\", \"Родник с золотыми песчинками\", \"Пруд, затянутый ряской\", цикл \"Радости полей и садов\").

Научное изучение творчества Ван Вэя имеет длительную и богатую историю. Только на Западе она насчитывает не одно десятилетие. Тем не менее, следует подчеркнуть, что далеко не всё в образной системе Ван Вэя ясно и однозначна. Так, сравнительно недавно было осознано, что некоторые слова и словосочетания у Ван Вэя кроме основного имеют особое символическое значение (всегда одно и то же), легко вписывающееся в контекст чаньских представлений. Например, часто встречающееся у Ван Вэя словосочетание \"белые облака\" устойчиво ассоциируется с понятием Дао; символические значения установлены для слов \"тень\", \"вода\", \"мох\" и других1. Неизвестно, в какой мере пользуются таким символическим языком другие поэты. Остаются неясными также многие символические значения в поэзии Ван Вэя. Тем не менее в единичных случаях можно попытаться восстановить \"символический уровень\" стихотворения, опираясь на установленные или известные из литературной традиции соответствия (см. примечание к стихотворению \"Озepo И\" из ванчуаньского цикла). Независимо от того, насколько успешными окажутся эти попытки, не приходится сомневаться, что поэзия Ван Вэя загадает ещё не одну загадку будущим поколениям.


--------------------------------------------------------------------------------

1 -Пионерские работы в этой области принадлежат выдающемуся российскому синологу Е.В. Завадской.

_______________________________________________________________________________________________


Ван Вэй. Горы под снегом. VIII в. Музей Гугун, Пекин.
_____________________________________________________________________________________________

Ниже приведена ссылка на страницу, где можно ознакомиться со стихами Ван Вэя с соответствующими пояснениями и комментариями.

http://lib.ru/POECHIN/vanvey.txt

Здравствуй, Галина. В продолжение твойх китайских красавиц.
Это фото жуткого качества средневековой копии шелка танского художника и поэта Ван Вэя. Он первым начал писать пейзажи в монохроме и ... без людей.
Хорошего дня.

Здравствуйте, Галина.
Конкурировать с Вами в области цветов - безнадежное дело. Предыдущая моя картинка Вам - "на земле", эта - "в воздухе" (по логике Даймлер-Бенц третья будет "под водой").
Всех благ.

Люблю музыку.