Осуждающая резолюция на слушаниях по учебнику Вдовина и Барсенкова победила с отрывом в один голос. Трое членов Общественной Палаты, включая меня, были против. Дискуссия вокруг этой книги внесла в общество серьезный раскол. Раскол неслучайный, и именно по нему проходит водораздел.

Я против запрета каких-либо книг, особенно исторических исследований, пусть даже ошибочных с чьей-то точки зрения, пусть даже неправильных или слишком острых. Запрет дискуссий, запрет на высказывание любых позиций – от радикального неприятия Сталина или Гитлера до их апологий - просто запрет на свободу слова. Опасный, тяжелый и чреватый для нашей страны. Который является следствием удушающего либерализма.

Казалось бы, либерализм предполагает свободу мнений и дискуссий. Однако выясняется, что рамки, которые предлагает европейская поствоенная версия либерализма, очень узкие - это жестко регламентированная свобода. Есть мнения, книги и темы, к которым даже нельзя прикасаться. О них можно говорить лишь однозначно.

Американскую Конституцию тоже многие были бы рады изменить. Как раз потому, что она гарантирует свободу высказываний. В США многие лоббистские группы, в частности Антидиффамационная лига (АДЛ), очень недовольны этим пунктом. Все их иски против ревизионистской литературы провалены американским правосудием, которое просто не принимает иски на предмет того, доволен кто-либо чьим-то высказыванием или не очень.

В России множатся списки запрещенных книг. Растет группа людей, желающих вообще запретить свободное суждение. Они хотят, чтобы в двадцать первом веке о Сталине или о Ленине говорилось только однозначно, как они считают нужным. А не так, как считают возможным говорить их оппоненты.

В данном случае борьба, развернувшаяся вокруг книги Вдовина и Барсенкова, - это борьба не за конкретный учебник, а за саму возможность исторической науки в том числе и ошибаться, заблуждаться, высказывать неверные суждения. Борьба за свободу истории, у которой существует своя муза в античном пантеоне. И, кроме этого, за свободу университета. На мой взгляд, никакие общественные, журналистские или религиозные корпорации не могут диктовать университету, кого увольнять, а кого оставлять на работе. Не могут диктовать, какие учебные пособия университет должен предлагать своим студентом.

Другое дело, что на эту тему можно высказываться, разворачивать общественную дискуссию, как это было сделано журналом «The New Times», за что ему спасибо. Но оказывать давление на университет – вопиющее событие. Борьба за свободу университетов была основным содержанием борьбы за демократию. Поэтому наступление на свободу университетов равнозначно удушению демократии.

Я всегда выступал против тренда, что Россия – это Европа. Потому что современная Западная Европа, особенно Германия, Франция, Австрия – зона, где за высказывание или книги людей сажают в тюрьму, как в случае с одним из крупнейших исследователей истории 20 века, в частности войны и нацизма, Дэвидом Ирвингом. Он не отрицал сам Холокост, он рассуждал о цифрах по Холокосту, за что в Австрии его бросили в тюрьму. Спасло только вмешательство британских историков.

Впрочем, неважно, какова была его точка зрения. Если человек заблуждается, высказывает не те взгляды, то, пожалуйста, маргинализируйте его, полемизируйте с ним в открытой общественной дискуссии. Так же и с Вдовиным и Барсенковым. Их критики выдвигают ряд претензий. И первая из них – Вдовин и Барсенков посмели подсчитать количество евреев и лиц иной национальности в руководстве коммунистической партии большевиков в 20е – 40е годы. Неужели это табу? Неужели мы не можем подсчитать количество лиц той или иной национальности в политических структурах какой-либо страны? Может быть, также нельзя говорить, что Наполеон был корсиканцем, а не французом? Кстати, многие ставили ему это в упрек.

В то же время на реальных ошибках и недочетах этого учебника, на то, что Вдовин и Барсенков цитируют неизвестных публицистов, ставя их вровень с исторически проверенными данными, критики почему-то не слишком акцентируют внимания. А вот то, что авторы посмели коснуться истории с письмами Михоэлса, другое дело. Несмотря на то, что об этом интересующиеся историей знают и без учебников Вдовина и Барсенкова – о просьбах еврейской общественности относительно передачи евреям Крыма, о создании там еврейской автономии. Проект реально существовал, и авторы осмелились предположить, что выселение крымских татар, армян и греков было одним из факторов осуществления этого проекта. Однако это не более, чем гипотеза, правильная или нет. Если они ошибаются, надо разбить эту версию подтверждающими документами, доказать, что это неправда. Например, в письмах Михоэлса было написано, что это ложь. Что эта тема никогда не обсуждалась Сталиным с влиятельными еврейскими организациями. Но – нет. Об этом просто нельзя говорить.

Да, учебник Вдовина и Барсенкова вполне сталинистский, написанный с позиции людей, которые относятся к Сталину с большим уважением. Хотя в преамбуле к учебнику они и пишут, что с точки зрения интересов государства Сталин проявил себя великим стратегом, но в отношении прав человека он совершил чудовищные преступления и безусловно является преступником. В учебнике это записано черным по белому, что задает определенную тональность дальнейшим исследованиям. Конечно, встречается много странных цифр. Допустим, когда авторы пишут ни к селу, ни к городу, что 63% чеченских мужчин дезертировали, то хотелось бы им предложить воспользоваться мобилизационными сводками по Северному Кавказу, чтобы опираться не на какое-то эмпирическое высказывание, а на конкретные документы. Тем более, что такие сводки давно исследованы, опубликованы и не являются архивной тайной. Если бы они просто привели цифры мобилизации по Северному Кавказу, к ним было гораздо меньше претензий. Стало бы ясно - 63%, 47%, 10% или может быть все 90%. Но речь, собственно, не об учебнике – его обсуждают противники этой книги – я говорю о самом факте свободы слова и высказываний в России.

Я всегда говорил, что современные либералы – главные враги свободы слова. Так же, как и большевики, которые шли к власти под лозунгом свободы слова, а в итоге пришли к закрытию газет. Посмотрите на практику так называемого либерального прозападного лобби. Людям с патриотическими взглядами в России негде печататься. В газете «Известия» новым главным редактором фактически объявлен запрет на публикацию ряда патриотических авторов, или авторов, которые не высказываются с прозападных позиций. Существуют черные списки. В России осталось всего несколько газет, в которых можно высказывать мысли, отличные от позиции главного редактора. В частности, «Независимая газета», которая сохраняет свои традиции, и мнения ее авторов не всегда совпадают с точкой зрения Константина Ремчукова, главного редактора. Но «Известия» или «Российская газета» утратили эту фактуру, в «МК» сейчас тоже нет такой практики. Либеральный реванш, который очевиден в России, подводит опять к 90м годам, когда многим люди, которые не придерживались прозападной и русофобской точки зрения, было просто негде печататься. Так и сейчас, когда остается разве что Гайдпарк и ряд интернет-изданий.

По остальным параметрам господствует лишь одна точка зрения – у нас было 70 лет тоталитарного пленения, 70 лет страшного кровавого беспредела, а Россия является на самом деле частью Западной Европы. Альтернативные точки зрения публиковаться не могут. Поэтому атака на историческую науку сегодня – это наступление на свободу слова в России, и всякий, кто является патриотом, вне зависимости, демократ ли он или сталинист, должен встать на защиту свободы слова. Так же, как и Александр Солженицын в свое время вставал на защиту свободы слова тех, кто с ним был не согласен.

Кстати, Вдовин и Барсенков в своем учебнике высказывают куда менее радикальные вещи, чем высказывал Михаил Агурский, теперь уже израильский философ, историк и мыслитель, в своей работе «Идеология национал-большевизма». Он исследовал борьбу русской и нерусской партии в рамках ВКП(б) в начале 20-40х годов.

Мне кажется, что мы должны сейчас бороться не за конкретную книгу, которую надо дорабатывать или перерабатывать в зависимости от решения Ученого совета исторического факультета. Мы должны бороться за само право исторического исследования без оглядки на любые общественные или исторические организации.