Иерусалим - взгляд архитектора. Обсуждение на LiveInternet - Российский Сервис Онлайн-Дневников

СТАРЫЙ ГОРОД

Я вошел в Иерусалим через Яффские ворота и заблудился. Приехал я с другом, он скоренько побежал в храм Гроба, но, убегая, уверил меня с истовостью религиозного человека, что ворота эти ни в малой степени не Яффские, а другие. В Старом городе и так непросто, а тем более если уверен, что место, на котором ты стоишь, совсем не то, что ты о нем думал. Карта не помогла, я решил идти куда глаза глядят. Свернул в переулок, шмыгнул в подворотню, поднялся на крышу, спустился в другом месте, бессистемно толкнулся налево и направо, опять подворотня, лестница – и оказался у Стены. Это выглядело так, что мы вошли с другом в Старый город, он бегом бросился к храму Гроба, а я по кратчайшему маршруту – к Стене.

Проход к Археологическому музею Воля

Я стал думать, что со мной произошло. Что я придумал, в основном не имеет общечеловеческого интереса, но один аспект занимателен. Если бы дело было где-нибудь в Бибирево, среди прямоугольных пустырей, особого чуда не ощущалось бы. Там понятно, куда идти, вернее, понятно, что идти некуда – всюду то же Бибирево. А здесь я пробежал сквозь лабиринт Старого города, будто в ухе свисток верещал: «налево, направо, вверх, давай!» То бишь главным был этот Старый город, который так решительно мной распорядился.

Потом я ходил через этот Старый город, через Еврейский квартал, в пятницу и субботу. А в воскресенье открылись музеи – Археологический музей Воля, музей «Сожженного дома», – и выяснилось, что под фундаментами домов находятся археологические раскопки. Надо же, подумал я, как здорово они умеют под старыми домами открывать целые археологические слои. Потом я стал изучать экспозицию музеев и обнаружил там фотографии Еврейского квартала в 1967 году, после освобождения города от иорданской армии. В общем-то, сначала равнодушно – ну, пустырь какой-то. И только увидев на одной из фотографий вид на Стену, я сообразил, что это то самое место! То есть здесь повсюду был пустырь – послевоенный пустырь со взорванными домами, вроде послевоенного Сталинграда.

Большинство людей, глядя на дом, могут сказать, старый он или новый, а для историка архитектуры датировать дом с точностью до десятилетия – элементарный профессиональный навык. Ну, с поправкой на то, что это восточный город, где по датам все туда-сюда двигается, я готов был ошибаться лет на 20. Так или иначе, был уверен: передо мной город, в основном застроенный в XVII–XVIII веках, переживший существенные реконструкции в XIX – начале ХХ века, в котором по крайней мере лет пятьдесят точно не строили – только ремонты, реконструкции и вычистки. Есть такие старые города, живущие в режиме регенерации, – ну, скажем, Венеция, – тут, был уверен я, то же самое. И что? Выяснилось, что все это построено только что, в 80–90‑х годах.

Нет, вы поймите: можно стилизовать отдельный дом, но город стилизовать невозможно. После войны многие пытались – но ни у кого не вышло. Дело не в архитекторах. Талантливые архитекторы могут нарисовать дом так, что ты примешь его за исторический памятник, – один мой знакомый, построив дом в Москве, через год обнаружил на нем табличку «памятник архитектуры XVII века». Но архитектура – произведение не только архитектора, но и многих других людей.

Дело сводится к очень простой вещи: исторический город очень трудно продавать. Там все помещения разные. Они – результат усилий жизни, дел многих поколений, бесчисленных перестроек, когда квартиры на первом этаже становятся лавками, а потом обратно квартирами, конюшни превращаются в бутики и рестораны, большие залы разделяются на квартиры, а жилые комнаты превращаются в сады. А в городе, построенном только что, все помещения одинаковые. Потому что если у девелопера сто разных помещений, то продать их – в сто раз больше работы, чем если у него сто одинаковых. С каждым нужно возиться отдельно, а прибыль та же самая. Эту экономику не в состоянии переломить эстетические соображения – она слишком сильная. Нет ни людей, ни организаций, которые могут работать в сто раз больше задаром.

Поэтому в новом городе не может быть кривых улочек – от них в квартирах получаются кривые углы. Там не может быть разных дворов – с чего бы им появиться? Там не может быть так, что ты поднялся по лестнице на террасу, а оказался в другом дворе на другом уровне, прошел под арку, оказался в лавке, вышел через другой вход и оказался на иной улице, – это означает, что все эти пространства как-то неправильно продались. Поэтому новый город бывает похож на склад одинаковых контейнеров, поэтому в новом городе не всем приятно жить.

Еврейский квартал построен в 1980–2000‑х годах, и он еще где-то достраивается. Но он выглядит… Достаточно трудно объяснить, как он выглядит. Он такой один, и тут не на что ссылаться.

Еврейский квартал в 1967 году после ухода иорданской армии. Квартал в верхней части – площадь Хурва и руины синагоги

Отчасти он похож на арабские города, скорее приморские. На старые кварталы Тира, арабскую часть Бейрута. Двух-трехэтажные дома, массивные стены и немного окон, арки, лестницы, сводчатые проходы, галереи. Хаотическая система планировки, когда улицы и дома как бы рассогласованы – улица может войти в дом, раствориться в его арках и террасах и вылезти с другой стороны, дом может перелезть через улицу на другую сторону и как-то там расплодиться. В отличие от европейских городов Средиземноморья, тут очень мало декора, все выстроено так, будто в этом деле не было ни скульпторов, которые умеют делать сложный декор, ни даже архитекторов с чертежами, – кажется, это с начала и до конца работа одних каменщиков, которые придумали и сразу вытесали эти стены, и арки, и все.

Но, в отличие от арабских городов с их грязью, сплетениями электропроводов со слипшейся, испревшей от жары изоляцией, опутывающих улицы жирной паутиной прямо над головой, с их вонью из подворотни, где продают шеи, головы и кишки верблюдов, с их пустыми в Курбан-байрам улицами, по которым снуют обезумевшие от запаха крови зарезанных баранов кошки, этот город выглядит как Лозанна или Монпелье. Чистый европейский город с тщательно промытыми морщинками времени, с застекленными арками, которые уже не надо закрывать на ночь металлическими ставнями, с кондиционерами, кафе, бутиками… Знаете, это как если бы Бейрут вдруг обратно стал средиземноморской столицей, как в 1930‑х, и французская колония распространилась бы и на арабскую часть, и в лавках, где резали баранов или жарили шаурму, стали бы продавать швейцарские часы и бриллианты. Такая невероятная мечта арабского города о том, чтобы стать европейской столицей. Совершенно нереальное пространство.

Я стал искать, кому и как удалось это построить. Пожалуй, это были странные поиски. Не потому, что это было как-то очень сложно, – бывали и более безнадежные случаи, хотя редко. Просто я ожидал, что вообще не нужно будет прилагать никаких усилий. В наше время реконструировано не так уж много исторических городов, и если это произошло – как, скажем, в Барселоне, Берлине, Бирмингеме, – то об этом в городе кричат на каждом углу. Этим гордятся, это показывают туристам, в каждом киоске лежит по путеводителю.

В Иерусалиме путеводителей нет. В смысле – там тьма путеводителей, но ни в одном из них ничего не говорят о новой архитектуре Еврейского квартала. Больше того, нет там и путеводителей для архитекторов, которые продают в специализированных магазинах. Но и это не все – там нет даже монографий на эту тему на английском языке. И вообще, все как-то странно на тебя смотрят, когда ты пытаешься что-нибудь узнать.

Я стал искать информацию уже всерьез. Первое, на что я наткнулся, была дискуссия вокруг реконструкции синагоги Хурва. Это очень знаменитая синагога – ее начали строить в 1701 году, не достроили, в 1721‑м арабские власти разрушили ее за долги еврейской общины, до 1864 года она стояла в руинах (откуда и название), в 1948 году ее взорвали иорданцы, чтобы уничтожить следы присутствия евреев в этом квартале. После возвращения Иерусалима площадь Хурва стала памятным местом, это самый центр Еврейского квартала. Долгое время здесь стояла арка в память о руинированной синагоге. И вот с 2002 года ее восстанавливают по проекту архитектора Наума Мельцера – снаружи уже закончили.

Синагога Хурва (справа - до строительства нового здания)

Дискуссия велась в газетах и на сайтах охраны памятников. Позиции было три. Одна заключалась в том, что синагогу ни в коем случае нельзя восстанавливать, потому что это фальсификация истории, подобная, например, восстановлению храма Христа Спасителя. Иерусалим – удивительное место, здесь как-то необычно соединяются самые, казалось бы, противоположные идеи. Поскольку Израиль передал когда-то часть собственности Русского Палестинского общества Русской православной церкви, что вызвало протесты со стороны Русской православной церкви за рубежом, то среди антисоветских православных паломников и историков неожиданно распространенной стала точка зрения, что РПЦ и евреи всегда заодно, и в восстановлении синагоги видится как бы новое подтверждение этого экзотического тезиса. Вторая позиция заключалась в том, что это политическая фальсификация истории, предпринятая с целью утверждения Израиля в Еврейском квартале. Я сначала даже не очень понял пафоса этой позиции, потому что где же ему утверждаться, как не в Еврейском квартале? Но там именно так – строят синагогу, чтобы стереть память о присутствии арабов, и это неправильно. Наконец, третья позиция заключалась в том, что из-за строительства синагоги не удается реализовать прекрасные современные проекты. Дело в том, что в начале 1970‑х Луис Кан, знаменитый архитектор, придумал для этого места пафосный модернистский ансамбль, который не удалось реализовать из-за сопротивления религиозных евреев: в его проекте они увидели некую реплику Храма (вообще-то справедливо) и возмутились. Потом для этого места делал проект также замечательный архитектор Моше Сафди, ученик Кана, который, на мой взгляд, гораздо сильнее своего учителя. Но у него не было синагоги – у него был мемориальный комплекс, что, по мнению сторонников этой позиции, было гораздо более уместно, ибо передавало дух современности. Они там не на шутку поругались, почему именно преступно восстанавливать синагогу – то ли из уважения к арабам, ее взорвавшим, то ли к современным архитекторам, то ли к подлинности истории вообще. Для эффектности дискуссии явно не хватало кого-нибудь, кто бы сказал, что ее все же нужно восстановить, – тут бы они все объединились и вместе его заклевали, – но такой человек благоразумно не появился, и они уж ссорились между собой.

Обнаружив только что вышедшую книгу Симоне Рикка «Новое изобретение Иерусалима» («Reinventing Jerusalem»), я страшно удивился, почему ее не продают здесь на каждом шагу – вот он наконец, человек, собравший этот материал. Прочитав же, я подумал, что это как раз неудивительно, а удивительно, как странно работает у людей мысль. В общем, этот человек –любитель арабских городов, он много занимался Дамаском и вообще Сирией, и Еврейский квартал он анализирует под этим соусом. Дамаск – интересный город, особенно для тех, кому нравятся восточные базары, в Сирии есть потрясающие античные и христианские памятники, но все равно это очень своеобразный взгляд. Я наконец понял, в чем суть проарабской позиции, так поразившей меня в истории с синагогой, и откуда может возникнуть идея преступности уничтожения следов славных иорданцев, ее взорвавших. История тут отсчитывается от 1947 года. До иорданской оккупации в Еврейском квартале было 20 тыс. евреев (теперь 2,5 тыс.), но если отсчитывать от 1947 года, то получается, что их тут не было ни одного. Соответственно само строительство квартала рассматривается как акт фальсификации – создания подложного свидетельства в виде старого еврейского города на арабской территории. Это очень специальный взгляд, и здесь как бы отсутствуют архитекторы. Поскольку вся застройка велась силами государственной девелоперской компании (Jewish Quarter Development Company), то это строительство рассматривается как акт государственной политики, осуществлявшейся имперсонально.

Помимо собственно фальсификации, автор сетует и на то, что сама выразительность Еврейского квартала тоже украдена еврейскими государственными архитекторами у арабских городов, в чем ему видится известная несправедливость. Я бы тут, кстати, усмотрел основание для определенных надежд. Ведь если проарабские архитектурные теоретики полагают, что образ Еврейского квартала украден у арабских городов, возможно, они захотят его (образ, а не квартал) как-то себе вернуть, и тогда арабские города много выиграют в смысле цивилизованности и общей привлекательности.

Остатки города времени Ирода под современной застройкой

Вообще-то, главный израильский критик и историк архитектуры – Давид Кроянкер. В качестве главного архитектора города он участвовал в реконструкции Еврейского квартала, и он фантастический знаток архитектуры Иерусалима – сейчас он выпускает, том за томом, свод памятников Израиля, и это выдающийся труд. К несчастью, в многотысячелетней истории Израиля последние 20 лет – очень непродолжительный эпизод, и места ему выделяется пропорционально его длительности. Кроме того, Кроянкер пишет на иврите, я этого языка, к стыду своему, не знаю, а по-английски у него только сокращенные версии.

В 1960‑х годах американские архитекторы по заказу иорданских властей планировали разбить на месте квартала парк – это хорошо иллюстрирует состояние территории, которая представляла собой одни развалины. После Шестидневной войны сразу же была образована эта самая компания JCDC по развитию Еврейского квартала. Первый генеральный план квартала нарисовал Арье Шарон. Это личность во многом легендарная, один из выпускников немецкого «Баухауза», приехавший в Палестину в 1931 году, вошедший в правительство Бен-Гуриона и массу всего построивший (умер он в 1984 году).

Надо сказать, именно его генеральный план Еврейского квартала оказался точкой перехода от первого поколения израильских архитекторов ко второму. Тем, кого Кроянкер называет «молодыми израильскими архитекторами», сейчас за семьдесят, но это действительно был перелом поколений. Дело в том, что ранняя архитектура израильского государства была сплошь модернистской. Главное их достижение – Белый город Тель-Авива, памятник мирового наследия ЮНЕСКО, один из самых известных примеров авангардной урбанистики. У этой архитектуры есть не просто поклонники, а даже фанатики, и она так знаменита, что легкий скепсис в отношении нее вредит ей примерно так же, как Леонардо да Винчи частное высказывание, что Джоконда-де была не такая уж раскрасавица, как о ней принято говорить. И Джоконде от этого не убудет, и Белому городу тоже. Но дома здесь понимались как «машины для жилья», и все это немного напоминает паркинг старых машин.

Так или иначе, следующее поколение израильских архитекторов решило действовать иначе. Две вещи имеют здесь особое значение. Во-первых, музей Израиля, построенный по проекту Эли Мансфельда и Доры Гад в 1965 году. Это модернистская по формам постройка, но в ней впервые придумана специфическая морфологическая структура. Прямоугольные залы лепятся друг к другу в хаотической последовательности, образуя сложную систему дворов и террас, вы попадаете с крыш одних залов в галереи других – своего рода авангардная формула арабской деревни. Эта постройка в силу своего государственного значения (поставленный рядом с кнессетом, музей призван был играть роль духовного центра нового еврейского государства, и здесь собрана изумительная коллекция еврейского модернистского искусства) сыграла роль высокочтимого образца. К сожалению, сейчас музей реконструируется, закрыт, и не совсем понятно, что там будет. Студия Доры Гад потом также участвовала в реконструкции Еврейского квартала, она существует до сих пор, она, кстати, реконструировала московскую синагогу в Марьиной роще.

Во-вторых, знаменитый павильон «Habitat» Моше Сафди на Всемирной Экспо 1967 года в Монреале. Это была вообще новаторская вещь, главное произведение структурализма в архитектуре. Сложная структура представляла собой хаотическое образование из прямоугольных объемов, которые торчали во все стороны, – как гора, на которой построены одноэтажные, наползающие друг на друга домики. Сафди с тех пор стал главным архитектором Израиля, его представляют как единственную звезду израильской архитектуры. Он много построил в Старом городе, прежде всего – ешиву Порет Йосеф, которая выходит прямо на площадь перед Стеной и служит фасадом Еврейского квартала со стороны Мечети Скалы. Если Мансфельд и Гад впервые предложили архитектурную структуру, воспроизводящую Старый город, Сафди придумал, как это должно выглядеть.

Среди главных архитекторов Еврейского квартала я бы назвал еще Рэма Карми и его сестру Аду Карми-Меламед. Их самая известная постройка – здание Верховного суда Израиля – находится за пределами Еврейского квартала, но Рэм Карми в течение 20 лет строительства был главным архитектором Министерства строительства Израиля, и фактически именно он стал идеологом всей этой истории (Ада Карми-Меламед в большей степени практический архитектор, чем идеолог). Я читал его выступление на представлении здания Верховного суда, и, должен сказать, это было сильное выступление.

Вид от Стены Плача на ешиву Порет Йосеф. Архитектор Моше Сафди

В одной статье я нашел определение «архитектура сабров». Это в первую очередь относится к Рэму Карми – он родился в Израиле. В отличие от архитекторов, приехавших из Европы, он очень нежно относится к самой земле. Вообще, свою главную архитектурную задачу он сформулировал так: «найти архитектурный код земли». Именно он программно заявил, что арабские деревни – это архитектура, которая сложилась здесь на протяжении веков, «библейская архитектура», как он ее называет, и задача современного архитектора – прочесть ее, понять грамматику и слова. «Нам нужно заново заговорить языком еврейского пейзажа – стена, ворота, терраса, галерея, границы, улица, переулок». А как он говорит о камне! «Вы же понимаете, камень в Иерусалиме – это не камень, это сам Иерусалим, это его плоть». Собственно, всю формулу построения Еврейского квартала я нашел именно у Карми, недаром он корректировал генплан Шарона. Это была сознательно поставленная задача – найти новый язык, – и она была выполнена.

В этом смысле претензии к подобной архитектуре достаточно смешны – она не занимается фальсификацией истории, потому что вовсе не представляет историю – она представляет сегодняшний день. Это все равно что объявить фальсификацией истории иврит – хотя, впрочем, такие заявления тоже имеют место. Пафос этой архитектуры – современная жизнь, высказанная библейским языком. Но, пожалуй, некоторая логика в указании на заимствование образов арабских поселений действительно присутствует. Вообще-то, надо изумиться степени толерантности этих израильских архитекторов, позволивших себе увидеть в арабских поселениях выражение генетического кода земли, на которой они строят, отнесшихся к ним с такой открытой симпатией. Ведь это означает признание их глубинной уместности здесь, их органической связи с землей. Для героя войны 1967 года Карми, надо признать, очень широко мыслящий человек. Во всяком случае, с обратной стороны такого признания не происходит.

И все равно, даже узнав этих архитекторов, я никак не мог понять, как же им это удалось. Повторю, создание естественного, органического города не может быть произведением только лишь архитекторов. Это произведение всей жизни в целом, тут масса интересов, масса агентов, за ними невозможно уследить, и в конечном счете они все равно делают то, что всем выгодно. А тут какое-то всеобщее устремление в сторону, в которую обычно никто не рвется, – в сторону создания естественного города, который будто бы существовал здесь веками.

Иерусалим, то есть Старый город внутри стен, – это все-таки сумасшедшее место. Подобного нет ни в Тель-Авиве, ни в Хайфе, которые в этом смысле все-таки очень обычные города. Такого вообще больше нигде нет. Обычный город, как ни верти, живет прежде всего, как бы выразился Толстой, мыслью хозяйственной. Ну, некоторые города еще живут мыслью административной. А здесь целый город – с христианским, мусульманским и еврейским кварталами, – который живет исключительно метафизическими проблемами.

Именно поэтому он меня так вот схватил и потащил к Стене. Собственно, поэтому он и мог таким состояться. Общее устремление людей здесь было не продажа недвижимости, не девелопмент, а право присутствия, право участия в смысле жизни. Это крайне специальная устремленность, и она, по-моему, неповторима. Во всяком случае, Яффа, где в 2000‑х годах создана точно такая же государственная компания по развитию старой Яффы (OYDC), которая вроде бы руководствуется теми же принципами, покамест выглядит как туристический центр в Шарм-эль-Шейхе, развлекуха, построенная для туристов. В ней не ощущается подлинности. А в Иерусалиме она есть. Устремления архитекторов здесь совпали с устремлениями людей.

В этом городе много памятников, и трудно что-нибудь добавить. Но я бы добавил. Это все же единственный пока в мире удавшийся эксперимент по созданию органического города. Есть чем гордиться и есть что показывать. Ни у кого больше не вышло.

Вид на Иерусалим с балкона синагоги Хурва

Примечание: фотографии с подписью arktal взяты из моего архива.

LiveInternetLiveInternet

-Рубрики

-Метки

-Фотоальбом

-Поиск по дневнику

-Подписка по e-mail

-Постоянные читатели

-Статистика

Иерусалим - взгляд архитектора

Пишет arktal (arktal)