Леонид  Пастернак 

"Давид  и  Саул"  Рембрандта

Рембрандт Харменс ван Рейн. Давид и Саул. Ок.1658 г.

 

Сюжет картины достаточно всем известен. Царь Саул восседает в своем дворце и слушает волнующую игру на арфе Давида. Невольно даже самая ограниченная фантазия тотчас рисует сие: царственные хоромы, блещущий роскошью дворец с несчетной колоннадой вычурной восточной архитектуры, пышный царский трон, в драгоценных камнях и пурпуре, фонтаны, струящие прохладу, величественно восседающего на троне героя-царя... Ничего этого и в помине нет у Рембрандта. Никакой помпы, никаких колоннад, ни дворцов, ни тронов! До крайности простая сцена взята близко, в упор зрителю, чтобы приблизить его к выражению человеческих чувств, к внутреннему миру представленных лиц. Перед нами в этой сцене нечто большее, то, что заставляет нас забыть про все эпизодические тонкости. «От Саула же отступил Дух Г-ВВВВВ­споден, и стал мучить его дух злой от Г-спода».   

С силой, свойственной не только высокому сану царя, но и простому мужу, чтобы не показать виду, Саул долго крепится и силится побороть душевное волнение, вызванное божественной игрой Давида. Злые демоны, рвавшие на куски душу его и дотоле владевшие Саулом, медленно укрощаются, и смятенная, истерзанная муками душа постепенно успокаивается: «Тогда свободнее дышал Саул, и ему было лучше, и отступал от него злой дух».

И в картине Рембрандта сидит не изнеженный в роскоши жизни, праздности и тлене безделья правитель: здесь зрелый муж, много испытавший на своем веку, трудовая и суровая жизнь которого сказалась в крепкой жилистой правой руке его, раньше времени стареющей... Но не царь Саул сидит здесь, как я уже сказал, хотя о том и говорит царская корона поверх чалмы, сидит здесь простой амстердамский еврей, быть может, шамес соседней синагоги, горе-труженик, и горе его – на лице его, и многострадальная жизнь народа его – на лице его. И знакомое выражение еврейского безысходного отчаянья глядит из единственно видного нам глаза, устремленного куда-то, полного горя и мук. Этот глаз плачущего зрелого человека потрясает вас!

А Давид? Это – тот самый еврейский подросток, который потом, глядь, стряхнув с себя все – и гнет, и позор веков – воспрянет гневным поэтом, или смело и гордо прозвучит его речь – еврейского трибуна. Или силою непреклонной воли стремясь к знанию и могуществу, выплывет вдруг в сознании единоплеменников как один из тех немногих, которые накопленными несметными богатствами своими и влиянием будут в силах осуществить реально почти сказочный возврат исторических прав Израиля на свою святую родину. О, этот Давид, этот невзрачный еврейский юноша, с типичным страстным ртом и толстыми губами, – он прославит тебя, еврейский народ! Разве в XX веке не подтвердили евреи эти слова многочисленнейшими примерами? Дай Б-г нашим детям и внукам точно так же идти по стезе успеха!

Откуда же Рембрандт взял этих Давидов, Саулов, Ревекк и Ленат? Откуда это проникновение в еврейскую психологию, неуловимый еврейский привкус, откуда у него это чутье самой сущности «иудаизма», его мироощущения и откуда это понимание основного духа Библии, превращающего силою народного гения простые очерки примитивного патриархального быта, чисто еврейского, в повествование общечеловеческое? Откуда так знакома ему эта нота мистического настроения и трагизма и эпическая красота библейского лирика? И невольно сам собою как бы напрашивается вопрос – не был ли Рембрандт евреем? Нет. Не был. Он родился, жил и умер религиозным кальвинистом. И не только талантом или гениальным прозрением ощущал и угадывал незнакомый еврейский мир великий Рембрандт. Именно в близком соприкосновении и в соседском, дружеском сожительстве с миром голландских евреев Амстердамского Judenviertel и находим мы разгадку того многого, что невольно нас тут интересует. 

 

Из монографии Леонида Пастернака «Рембрандт и еврейство в его творчестве»

 

http://www.e-slovo.ru/301/11pol1.htm