Трагедия Берты Рейнгбальд

http://zelda-l.livejournal.com/152364.html

http://zelda-l.livejournal.com/152701.html

Нобелевская премия Бориса Пастернака

Воспоминания сына

Среди событий, связанных со столетием Бориса Пастернака, особое место
занимает решение Нобелевского комитета восстановить историческую правду,
признав вынужденным и недействительным отказ Пастернака от Нобелевской
премии, и вручить диплом и медаль семье покойного лауреата. Присуждение
Пастернаку Нобелевской премии по литературе осенью 1958 года получило
скандальную известность. Это окрасило глубоким трагизмом, сократило и
отравило горечью остаток его дней. В течение последующих тридцати лет эта
тема оставалось запретной и загадочной.

Разговоры о Нобелевской премии Пастернака начались в первые послевоенные
годы. По сведениям, сообщенным нынешним главой Нобелевского комитета Ларсом
Гилленстеном, его кандидатура обсуждалась ежегодно начиная с 1946-го по
1950-й, снова появилось в 1957-м, премия была присуждена в 1958-м. Пастернак
узнавал об этом косвенно - по усилению нападок отечественной критики. Иногда
он вынужден был оправдываться, чтобы отвести прямые угрозы, связанные с
европейской известностью: <По сведениям Союза писателей, в некоторых
литературных кругах на Западе придают несвойственное значение моей
деятельности, по ее скромности и непроизводительности - несообразное...>

Чтобы оправдать пристальное внимание к нему, он сосредоточенно и страстно
писал свой роман <Доктор Живаго>, свое художественное завещание русской
духовной жизни.

Осенью 1954 года Ольга Фрейденберг спрашивала его из Ленинграда: <У нас идет
слух, что ты получил Нобелевскую премию. Правда ли это? Иначе - откуда
именно такой слух?> <Такие слухи ходят и здесь, - отвечал ей Пастернак. - Я
последний кого они достигают. Я узнаю о них после всех - из третьих рук... Я
скорее опасался как бы это сплетня не стала правдой, чем этого желал, хотя
ведь это присуждение влечет за собой обязательную поездку за получением
награды, вылет в широкий мир, обмен мыслями, - но ведь, опять-таки, не в
силах был бы я совершить это путешествие обычной заводной куклою, как это
водится, а у меня жизнь своих недописанный роман, и как бы все это
обострилось. Вот ведь Вавилонское пленение. По-видимому, Бог миловал - эта
опасность миновала. Видимо предложена была кандидатура, определенно и широко
поддержанная. Об этом писали в бельгийских, французских и западногерманских
газетах. Это видели, читали, так рассказывают. Потом люди слышали по ВВС,
будто (за что купил - продаю) выдвинули меня, но, зная нравы, запросили
согласия представительства, ходатайствовавшего, чтобы меня заменили
кандидатурой Шолохова, по отклонении которого комиссия выдвинула Хемингуэя,
которому, вероятно, премию и присудят... Но мне радостно было и в
предположении попасть в разряд, в котором побывали Гамсун и Бунин, и, хотя
бы по недоразумению, оказаться рядом с Хемингуэем>.

Роман <Доктор Живаго> был дописан через год. За его французским переводом
сочувственно следил Альбер Камю, нобелевский лауреат 1957 года. В своей
Шведской лекции он с восхищением говорил о Пастернаке. Нобелевская премия
1958 годе была присуждена Пастернаку <за выдающиеся заслуги в современной
лирической поэзии и в области великой русской прозы>. Получив телеграмму от
секретаря Нобелевского комитета Андерса Эстерлинга, Пастернак 29 октября
1958 года ответил ему: <Благодарен, рад, горд, смущен>. Его поздравляли
соседи - Ивановы, Чуковские, приходили телеграммы, осаждали корреспонденты.
Зинаида Николаевна обсуждала, какое ей шить платье для поездки в Стокгольм.
Казалось, все невзгоды и притеснения с изданием романа, вызовы в ЦК и Союз
писателей позади. Нобелевская премия - это полная и абсолютная победа и
признание, честь, оказанная всей русской литературе.

Но на следующее утро внезапно пришел К. Федин, который мимо возившейся на
кухне хозяйки поднялся прямо в кабинет Пастернака. Федин потребовал от
Пастернака немедленного, демонстративного отказа от премии, угрожая при этом
завтрашней травлей в газетах. Пастернак ответил, что ничто его не заставит
отказаться от оказанной ему чести, что он уже ответил Нобелевскому комитету
и не может выглядеть в его глазах неблагодарным обманщиком. Он также
отказался наотрез пойти с Фединым на его дачу, где сидел и ждал его для
объяснений заведующий отделом культуры ЦК Д.А. Поликарпов.

В эти дни мы ежедневно ездили в Переделкино. Отец, не меняя обычного ритма,
продолжал работать, он переводил тогда <Марию Стюарт> Словацкого, был
светел, не читал газет, говорил, что за честь быть нобелевским лауреатом
готов принять любые лишения. В таком именно тоне он написал письмо в
президиум Союза писателей, на заседание которого не пошел и где по докладу
Г. Маркова был исключен из членов Союза. Мы неоднократно пытались найти это
письмо в архиве Союза писателей, но безуспешно, вероятно, оно уничтожено.
Отец весело рассказывал о нем, заехав к нам перед возвращением в
Переделкино. Оно состояло из двадцати двух пунктов, среди которых
запомнилось:

<Я считаю, что можно написать <Доктора Живаго>, оставаясь советским
человеком, тем более, что он был кончен в период, когда опубликовали роман
Дудинцева <Не хлебом единым>, что создавало впечатление оттепели. Я передал
роман итальянскому коммунистическому издательству и ждал выхода
цензурованного издания в Москве. Я согласен был выправить все неприемлемые
места. Возможности советского писателя мне представлялись шире, чем они
есть. Отдав роман в том виде, как он есть, я рассчитывал, что его коснется
дружественная рука критика.

Посылая благодарственную телеграмму в Нобелевский комитет, я не считал, что
премия присуждена мне за роман но за всю совокупность сделанного, как это
обозначено в ее формулировке. Я мог так считать, потому что моя кандидатура
выдвигалась на премию еще в те времена, когда романа не существовало и никто
о нем не знал.

Ничто не заставит меня отказаться от чести, оказанной мне, современному
писателю, живущему в России, и, следовательно, советскому. Но деньги
Нобелевской премии я готов перевести в Комитет защиты мира.

Я знаю, что под давлением общественности будет поставлен вопрос о моем
исключении из Союза писателей. Я не ожидаю от вас справедливости. Вы можете
меня расстрелять, выслать, сделать все, что вам угодно. Я вас заранее
прощаю. Но не торопитесь. Это не прибавит вам ни счастья, ни славы. И
помните, все равно через несколько лет вам придется меня реабилитировать. В
вашей практике это не в первый раз>.

Гордая и независимая позиция помогала Пастернаку в течение первой недели
выдерживать все оскорбления, угрозы и анафематствования печати. Он
беспокоился, нет ли каких-нибудь неприятностей у меня на работе или у Лени в
университете. Мы всячески успокаивали его. От Эренбурга я узнавал и
рассказывал отцу о том, какая волна поддержки в его защищу всколыхнулась в
эти дни в западной прессе.

Но все это перестало его интересовать 29 октября, когда, приехав в Москву и
поговорив по телефону с О. Ивинской, он пошел на телеграф и отправил
телеграмму в Стокгольм: <В силу того значения, которое получило присужденная
мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться,
не примите за оскорбление мой добровольный отказ>. Другая телеграмму была
послана в ЦК: <Верните Ивинской работу, я отказался от премии>.

Приехав вечером в Переделкино, я не узнал отца. Серое, без кровинки лицо,
измученные, несчастные глаза, и на все рассказы - одно: <Теперь это все не
важно, я отказался от премии>.

Но эта жертва уже никому не была нужна. Она ничем не облегчила его
положение. Этого не заметили на общемосковском собрании писателей,
состоявшемся через два дня. Московские писатели обращались к правительству с
просьбой лишить Пастернака гражданства и выслать за границу. Отец очень
болезненно переживал отказ Зинаиды Николаевны, сказавшей, что она не может
оставить родину, и Лени, решившего остаться с матерью, и живо обрадовался
моему согласию сопровождать его, куда бы его ни выслали. Высылка
незамедлительно последовала бы, если бы не телефонный разговор с Хрущевым
Джавахарлала Неру, согласившегося возглавить комитет защиты Пастернака.
Чтобы спустить все на тормозах, Пастернаку надо было подписать согласованный
начальством текст обращений в <Правду> и к Хрущеву. Дело не в том, хорош или
плох текст этих писем и чего в них больше - покаяния или самоутверждения,
важно то, что написаны они не Пастернаком и подписаны вынужденно. И это
унижение, насилие над его волей было особенно мучительно в сознании того,
что оно никому не было нужно.

Прошли годы. Мне теперь без малого столько же, сколько было отцу в 1958
году. В Музее изобразительных искусств, в близком соседстве с которым отец
прожил с 1914 по 1938 год, 1 декабря 1989 года открылась выставка <Мир
Пастернака>. Посол Швеции господин Вернер привез на выставку диплом лауреата
Нобелевской премии. Медаль решено было торжественно вручить на приеме,
устраивавшемся Шведской академией и Нобелевским комитетом для лауреатов 1989
года. По мнению господина Вернера, мне следовало приехать в Стокгольм и
принять эту награду. Я ответил, что совершенно не представляю себе, как это
можно устроить. Он получил согласие Нобелевского комитета, посольство и
Министерство культуры в несколько дней оформили нужные бумаги, а 7-го мы с
женой летели в украшенном рождественскими колокольчиками самолете в
Стокгольм.

Нас встретил профессор Ларс Клеберг, известный своими работами по русскому
авангарду 20-х годов, и отвез в лучшую гостиницу города <Гранд отель>, где в
эти дни расположились со своими родственниками и друзьями нобелевские
лауреаты 1989 года. После легкого ужина, привезенного в номер, мы легли
спать.

Луч утреннего солнца, пробившись сквозь занавеси, разбудил меня, я вскочил и
увидел рукав морской лагуны, мосты, пароходы, готовые отчалить на острова
архипелага, на котором расположен Стокгольм. На другом берегу холмом
круглился остров старого города с королевским дворцом, собором и зданием
биржи, где Шведская академия занимает второй этаж, узкими улочками,
рождественским базаром, лавочками и ресторанчиками на всякий вкус. Рядом на
отдельном острове стояло здание парламента, на другом - ратуша, оперный
театр, и над садом шел в гору новый торговый и деловой город.

Мы провели этот день в обществе профессора Нильса Оке Нильсона, с которым
познакомились тридцать лет назад в Переделкине, когда он летом 1959 года
приезжал к Пастернаку, и Пера Арне Будила, написавшего книгу о евангельском
цикле стихотворений Юрия Живаго. Гуляли, обедали, смотрели великолепное
собрание Национального музея. Сотрудники газеты расспрашивали о смысле
нашего приезда.

На следующий день, 9 декабря, на торжественном приеме в Шведской академии в
присутствии нобелевских лауреатов, послов Швеции и СССР, а также
многочисленных гостей непременный секретарь академии профессор Сторе Аллен
передал мне Нобелевскую медаль Бориса Пастернака. Он прочел обе телеграммы,
посланные отцом 23 и 29 октября 1958 года, и сказал, что Шведская академия
признала отказ Пастернака от премии вынужденным и по прошествии тридцати
одного года вручает его медаль сыну, сожалея о том, что лауреата нет уже в
живых. Он сказал, что это исторический момент.

Ответное слово было предоставлено мне. Я выразил благодарность Шведской
академии и Нобелевскому комитету за их решение и сказал, что принимаю
почетную часть награды с чувством трагической радости. Для Бориса Пастернака
Нобелевская премия, которая должно была освободить его от положения
одинокого и гонимого человека, стала причиной новых страданий, окрасивших
горечью последние полтора года его жизни. То, что он был вынужден отказаться
от премии и подписать предложенные ему обращения в правительство, было
открытым насилием, тяжесть которого он ощущал до конца своих дней. Он был
бессребреником и безразличен к деньгам, главным для него была та честь,
которой теперь он удостоен посмертно. Хочется верить, что те благодетельные
изменения, которые происходят сейчас в мире, и сделали возможным сегодняшнее
событие, действительно приведут человечество к тому мирному и свободному
существованию, на которое так надеялся мой отец и для которого он работал. Я
передаю очень приблизительно содержание своих слов, поскольку не готовил
текст и слишком волновался, чтобы теперь точно его воспроизвести.

Торжественные церемонии 10 декабря, посвященные вручению премий 1989 года,
бессознательно связались в моем восприятии с Шекспиром и его Гамлетом. Мне
казалось, я понял, для чего была нужна Шекспиру скандинавская обстановка
этой драмы. Чередование коротких торжественных слов и оркестра, пушечные
салюты и гимны, старинные костюмы, фраки и платья декольте. Официальная
часть проходила в филармонии, банкет на тысячи участников и бал - в ратуше.
Тоска по средневековью чувствовалась в самой архитектуре ратуши, в
окружавших зал галереях, но живое веяние народного духа и многовековой
традиции звучало в студенческих песнях, трубах и шествиях ряженых, которые
по галереям спускались в зал, обносили нас кушаньями и сопровождали выход
короля и королевы, нобелевских лауреатов и почетных гостей.

Но среди этого пиршества глаза и слуха щемящей и за душу хватающей нотой
было появление но площадке широкой лестницы Мстислава Ростроповича. Свое
выступление он предварил словами: <Ваши величества, достопочтенные
нобелевские лауреаты, дамы и господа! На этой великолепном празднике мне
хочется напомнить вам о великом русском поэте Борисе Пастернаке, который при
жизни был лишен права получить присужденную ему награду и воспользоваться
счастьем и честью быть лауреатом Нобелевской премии. Позвольте мне как его
соотечественнику и посланнику русской музыки сыграть вам Сарабанду из сюиты
Баха d-моль для виолончели соло>.

Трагическим голосом Гамлетова монолога на Клавдиевом пире пела виолончель, в
бездонной музыке Баха звучала тоскующая боль гефсиманской ноты:

Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.

После банкета Ростропович и Галина Вишневская провели нас в гостиную, где
король с королевой принимали почетных гостей. Мы были представлены им и
обменялись несколькими дружественными словами. На следующее утро мы вылетели
в Москву.

>
> http://www.youtube.com/embed/G_gmtO6JnRs
> Послание друзьям. Верди. Набукко
> "Набукко"- самая красивая опера Верди, о чём в Pоссии не говорили и
> вообще не исполняли эту оперу! Почему? Потому что эта опера о плененных
> евреях , исполняется хор евреев-рабов и в конце они освобождаются из
> рабства!
> В Нью Йорке в оперном театре исполняли «Набукко»: 27 сент.-
> премьера., в Oктябре - 5, 8,12,15, 20; в Hоябре - 2,5,9,12,17 последнее
> представление в сезон 2011-2012 г.г.
> Bидео после прочтения текста...
> В марте прошлого года отмечали 150 летие Италии. По этому случаю,
> Риккардо Мутти дирижировал в опере в Риме оперу "Набукко" Верди. В этой
> опере важна не только музыка, но и политический аспект: она
> рассказывает о рабстве евреев в Вавилоне, и в Италии "Хор еврейских
> пленников" является символом стремления народа к свободе, ещё со
> времени когда Италия была под оккупацией Габсбургов(Австрии), годы,
> когда опера была написана. Берлускони присутствовал на концерте.
> Мэр Рима, вышел на сцену и выступил с речью, в которой он упомянул о
> сокращении бюджета по культуре по решению правительства.
> Мутти рассказывает : - "толпа была в восторге и аплодировали еще до
> начала оперы Все шло хорошо, пока мы не дошли до хора рабов "(Va
> pensiero) я почувствовал напряжение в воздухе.
> Есть вещи, которые невозможно описать, только почувствовать их: было
> тихо в зале....
> Вы могли почувствовать солидарность публики с плачем пленных евреев :
> "О моя родина, такая прекрасная и утраченная"
> Когда хор закончил , я начал слышать крики "бис".
> И толпа начала кричать:
> "Viva Italia Viva Verdi !"(Да здравствует Италия, да здравствует
> Верди!) и бросать записки патриотического содержания."
> Хотя Мутти не делает бисы в середине оперы, потому что опера должна
> исполняться последовательно от начала до конца, он не мог играть просто
> на бис, но сделал это с особым намерением.
> Когда стихли аплодисменты, он обратился к Берлускони и аудитории: "Я
> итальянец, но много гастролирую по всему миру, и сегодня мне стыдно от
> того, что происходит в моей стране, поэтому я принял вашу просьбу
> повторить." Vа pensiero "не только из-за патриотического содержания в
> этом хоре, а потому что сегодня, когда я исполнял эти слова:" О, моя
> родина, прекрасная и утраченная", я думал, что если мы будем продолжать
> таким образом, мы искореним культуру, основанную на истории Италии, и
> наша страна действительно будет по-настоящему прекрасная и утраченная"
> (Аплодисменты зрителей и исполнителей)
> "Мы здесь, в итальянской атмосфере ... и я, Мутти, молчал в течение
> многих лет. Теперь я хочу придать смысл этой песне. Мы находимся у себя
> дома, римский театр и хор, который пел прекрасно, и оркестр, который
> сопровождал совершенно замечательно. Я предлагаю вам присоединиться, и
> мы будем петь все вместе."
> Весь зал встал одновременно с хором. Это был волшебный момент в опере.
> В ту ночь было не просто исполнение оперы «Набукко», но заявление о
> театре столицы Италии для привлечения внимания политиков.
>
> Посмотрите это волнующее видео:
>
> http://www.youtube.com/embed/G_gmtO6JnRs
>
> Был всё-таки повтор на Бис, но он стоил этого!
> Потрясающе!
> Нужно быть абсолютно бессердечным человеком или безнадёжным
> антисемитом, чтобы не прослезиться от ощущения счастья близости,
> сочувствия и поддержки этих римлян !!!
> И их сознания того что они тоже могут оказаться чужими в своей
> собственной стране.
>
> PS
> Когда-то в СССР приезжал популярный в то время негритянский певец Поль
> Робсон, в репертуаре которого был "Отпусти народ мой".
> Ему категорически не рекомендовали это исполнять чиновники от культуры.
> Он исполнил.....Let My People Go - Paul
> Robeson/www.youtube.com/watch?v=gtLcELU1brA>
>
> "Жизнь — это любовь, наслаждайся ею. Жизнь это вызов — прими его. Жизнь
> это мечта — реализуй её. Жизнь это игра — играй в неё..."
>

"Лазарь Гинзбург ибн Хоттаб, или Шлимазл бессаме мучо…"

Эту книгу знаменитого советского писателя Лазаря Гинзбурга, читал каждый из вас. Если и не читал, то уж точно смотрел одноименное кино. Даже если не смотрел, то слышал название. Речь о «Старике Хоттабыче».
Не заметили никаких неточностей? Нет? Фамилия автора не смутила? Что ж, продолжим.
Спросите любого русского человека: «Знаете ли вы. кто такой Хоттабыч?» Ответ будет утвердительный, не сомневайтесь.
Некоторые даже вспомнят полное имя старика. Дескать, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб. Кто-то поведает подробности сказочного повествования.
Кто-то будет осведомлен о заимствовании сюжета сказки у английского писателя Томаса Энсти Гатри, писавшего под псевдонимом Ф. Энсти… Но, нас эта повесть интересует в несколько другом аспекте. В эзотерическом, так сказать. Стоит покопаться в тексте «Хоттабыча» внимательнее, всплывает множество «нюансов», о которых хочется рассказать подробнее.
Итак, начнём с фамилии автора на обложке книги – Лагин. Лазарь Лагин. По одной версии, составление первых букв имени и настоящей фамилии. ЛАзарь ГИНзбург. Наиболее распространенный вариант...
Есть вторая вариация. Была, дескать, у Лазаря невеста, которую звали Галя. Стало быть, он, Лазарь, был «галин». Анаграмма. Перестановка букв.
Но есть и третья версия! В 1936 году писателю Гинзбургу исполнилось 33 года. Теперь напишем цифры буквами. «Ламед» (30) и «гимел» (3). Читаем – «лаг»…
Сразу понятно – всё, ох как непросто…
Далее, перейдя непосредственно к произведению, дотошно вчитываясь в текст «Хоттабыча», мы обнаружим удивительные вещи. Старик из бутылки, точнее – джин из глиняного кувшина, хоть и одет изначально в арабские одежды, бормочет свои заклинания… на еврейском языке! Читаем первый вариант книги.
«Вместо ответа Хоттабыч, кряхтя, … вырвал из бороды тринадцать волосков, мелко их изорвал, выкрикнул какое-то странное слово «лехододиликраскало»…».
Меня удивляет, почему это пропустила цензура! И почему Лагина не посадили в 37-ом, когда была опубликована эта сказка? Вы знаете значения этого заклинания?
Неудивительно. Это же известнейший еврейский гимн, который ортодоксальные иудеи поют перед каждой субботой! «Лехо доди ликрас кало, пней шабес некабело». Что означает «иди, мой друг, навстречу невесте, встретим лик Субботы». Это вам не какой-то там «трах-тибидох-тах-тах», которого, кстати, нет в тексте.
Впрочем, люди «в штатском» приходили с ордером на арест в дом Лагина чуть ли не каждый день (ордер был действителен только в течение суток). Но Лазаря дома не было. Он был в длительных командировках. То на Крайнем Севере, плавал на ледоколе возле Шпицбергена. То в Средней Азии… Это его и спасло. А точнее, спас лично Фадеев, тогдашний глава советских писателей. Отплатив, таким образом, добром за добро, ведь когда-то именно Лагин распознал писательский талант Фадеева.
Но, вернёмся к Хоттабычу. Какая такая «невеста» упоминается в этом «странном слове»? Ведь главному персонажу Вольке всего… Да, нет же! В первом издании чётко говорится – Вольке Костылькову 13 лет. Это значит, что тот уже достиг совершеннолетия, с еврейской точки зрения. А, может, это упоминавшаяся витебская Галя?
Хотя, в иудейской традиции невестой называют Субботу.
[image: (640x480, 78Kb)]
В кинотеатре рассерженный Хоттабыч вспоминает, что он настолько могущественный джин, что с ним «ничего не мог поделать сам Сулейман ибн Дауд». Кто такой этот Сулейман? Всё просто – царь Соломон. Шломо бен Давид. Соломон, как известно, носил кольцо с надписью «всё пройдёт». И кольцо это повелевало джинами. Помните, как гонялся Хоттабыч за иностранцем Ванденталлесом, думая, что тот владеет заветным кольцом?

– Да позволено будет мне узнать, что ты, о бриллиант моей души, подразумеваешь под этим неизвестным мне словом «балда»? – осведомился с любопытством старик Хоттабыч. Волька от смущения покраснел, как помидор.– Понимаешь ли… как тебе сказать… э-э-э… ну, в общем, слово «балда» означает «мудрец».
Нужно заметить, что над этой фразой я тоже смеялся. В детстве. Но, оказывается, смеялся последним автор. И вот почему.
По-еврейски «баал дат» означает… правильно, «мудрец»! Не соврал Волька Костыльков! Этого не знали только советские партийные идеологи.
Всё это цитирование объясняется просто. Детство писателя Гинзбуга прошло в Витебске, местечке, где до революции на 17 христианских церквей приходилась 51 синагога. Здесь же, в Витебске, он окончил хедер. Отсюда нужно искать корни Хоттабыча и его иудейских высказываний.
Перечитайте «Старика Хоттабыча» и задайте себе вопросы: кто такой царь джинов Джирджим ибн Реджмус? почему его тётку зовут Икриша? что означает название королевства Бенэм и города Сокке?
Прочитав другие произведения Лазаря Лагина, мы лишь утвердимся в правильности наших суждений – иудейские названия сплошь и рядом. Например, в романе «Патент АВ»: город Бакбук переводится с иврита «бутылка», персонаж Эдуф – «раб», другой персонаж Цфардейа – «лягушка»… И т.д.
За это произведение Лагин получил, кстати сказать, Сталинскую премию. И это в то время, когда происходит борьба с космополитами! И уже осуждены и даже расстреляны Бронштейн, Розенфельд и Аронов, которых мы знаем под фамилиями Троцкий, Каменев, Зиновьев.
Неудивительно, что не раскусили борцы за «правильную» идеологию еврейских насмешек Гинзбурга. К тому времени все советские писатели имели благозвучные фамилии. Штейнкман стал Михаилом Светловым. Фридлянд – Кольцовым. Гликберг переродился в Сашу Черного. Зильбера мы помним как Вениамина Каверина, создателя «Двух капитанов».
Вот и уроженец Витебска Гинзбург вошёл в историю как Лазарь Лагин, автор детской сказки «Старик Хоттабыч», которая, говоря словами своего героя-джинна, всего лишь «удивительная история, которая, будь она написана иглами в уголках глаз, послужила бы назиданием для поучающихся».

Дмитрий Рубаник, Витебск

Это, конечно, что-то невероятное. А помните из давних времен нам рассказывали о Филиппинских целителях. Мы не верили в такие чудеса исцеления. Как говаривал Черномырдин: Никогда такого не было, и вот опять!







С.Аферин "Интересная газета. Оракул" No.9 2012 г .

Известно немало достоверных случаев, когда люди без
специального образования исцеляли больных, признанных официальной
медициной безнадежными. Так, в середине прошлого века один бразилец
поставил на ноги больше полумиллиона обреченных. Для медиков осталось
тайной, каким образом он исцелял их. Впрочем...
У постели умирающей
Однажды в маленьком бразильском городке Конгоньяс-ду-Кампо
священника католической церкви срочно вызвали в один из богатых домов,
чтобы исповедать и соборовать умирающую женщину. У несчастной был рак
матки в последней стадии, и по заключению врачей смерть могла
наступить в любую минуту.
В спальне горели свечи, у ее постели собрались
родственники и друзья. Вдруг один из присутствовавших бросился вон из
комнаты и через минуту вернулся с большим кухонным ножом. Приказав
всем отойти от кровати, он отстранил священника, собиравшегося
помазать елеем лоб умирающей, и откинул с нее простыню. В следующую
секунду он ввел нож в вагину женщины и сделал несколько резких
поворотов. Потом засунул внутрь руку и извлек огромную опухоль
величиной с грейпфрут. Швырнув окровавленный нож и опухоль в стоявший
у кровати тазик, мужчина обессиленно опустился на стул и зарыдал. Все
это произошло так неожиданно и быстро, что никто не успел остановить
его.
Кто-то из родственников побежал за врачом. Остальные
застыли в молчании, пораженные разыгравшейся на их глазах сценой.
Пациентка же оставалась в сознании и не издала ни единого стона во
время "операции". Позже она сказала, что мучившая ее ужасная боль
отступила.

Народный врач
Этот необычный случай стал поворотной точкой в судьбах
обоих. Здоровье женщины вскоре полностью восстановилось. А мужчина по
имени Жозе Ариго даже не помнил, что сделал сложнейшую операцию...
Молва об этом человеке, которого многие считали
чудотворцем, быстро распространилась по всей округе.
В бразильской глубинке, где трудно получить
квалифицированную медицинскую помощь, Ариго для многих стал последней
надеждой.
Когда счет вылеченных им людей пошел на десятки, местные
медики предложили Ариго вести прием в городской больнице. Обычно он
начинал оперировать в семь часов утра. К этому времени у дверей
собиралось больше сотни страждущих. Операции Жозе делал быстро и
решительно: поставив пациента у стены, он вонзал в тело нож и орудовал
им по своему усмотрению. При этом оперируемые не чувствовали ни боли,
ни страха. Крови выступало совсем немного. Ариго мгновенно зашивал
раны, и в течение нескольких дней они полностью затягивались.
Впрочем, далеко не все больные попадали под нож
чудо-хирурга. Нередко ему хватало одного взгляда на пациента, чтобы,
не задавая вопросов, поставить диагноз и выписать рецепт. Никогда
никаких побочных эффектов не возникало.

Бразильский "кошмар"
По самым скромным оценкам, в течение пяти лет Жозе Ариго
вылечил больше десяти тысяч людей самого разного социального
положения. Он не делал различий между богачами и бедняками, не
принимал от пациентов ни денег, ни подарков. В начале пятидесятых
Ариго стал национальным героем Бразилии, и редкий день проходил без
газетной статьи о его очередном "чуде".
В это время он привлек внимание известного нью-йоркского
исследователя паранормальных явлений Андрийи Пухарича. Тот побывал на
приеме у Ариго и все увиденное охарактеризовал как "кошмар": "Один за
другим входят люди, все они явно больны. У одной женщины большой
выпирающий зоб. Ариго берет нож, делает надрез, похлопывает по зобу
рукой, затем извлекает его, зашивает рану грязной хлопчатобумажной
ниткой, и женщина уходит. Крови практически нет, как нет и жалоб на
послеоперационные осложнения, что просто немыслимо, если учесть, что
не соблюдаются никакие правила гигиены".
Вскоре ученый вернулся в Бразилию с командой врачей, чтобы
изучить поразительный феномен и снять о нем фильм. К тому же Пухарич
решил испробовать на себе фантастический дар "спящего хирурга". Он
попросил Ариго удалить маленькую доброкачественную опухоль на руке.
Тот сделал это в считанные секунды, причем американец ничего не
почувствовал. Но когда Пухарич продемонстрировал у себя на родине
фильм о чудо-бразильце, никто из ученых не принял его всерьез.

Невиновен!
Со временем деятельность народного целителя вызвала
недовольство властей. К тому же против Ариго ополчились врачи, которые
видели в нем нежелательного конкурента. В итоге в 1956 году его
арестовали по обвинению в нелегальной врачебной практике.
Когда сообщение об этом появилось в газетах, в судебные
инстанции начали приходить письма от множества людей, пожелавших
выступить в качестве свидетелей и дать показания о том, что Ариго
вылечил их от серьезных, нередко смертельных заболеваний. Однако это
не помешало властям выдвинуть против Ариго обвинения в мошенничестве.
В итоге "спящего хирурга" приговорили к семимесячному
тюремному заключению. К счастью, Ариго так и не побывал за решеткой,
поскольку президент Кубичек сразу объявил о помиловании известного
всей Бразилии "чудотворца Жозе".
Но через восемь лет его снова арестовали по тому же
обвинению в незаконном врачевании. Кубичек уже не был президентом, и
Ариго приговорили к шестнадцати месяцам тюрьмы, временно оставив на
свободе до рассмотрения его апелляции. Решать вопрос предстояло судье
католику Филиппу Иммеси, который весьма скептически относился к дару
Ариго. Но чем больше он изучал его дело, тем труднее ему было вынести
решение.
Однажды вместе со своим другом, окружным адвокатом из
другой провинции, он без предупреждения явился в больницу, где Жозе
вел прием пациентов. Тот сразу узнал в них представителей закона и
предложил присутствовать на операциях.
В числе первых пациентов, которых предстояло оперировать в
тот день, была женщина, почти ослепшая из-за катаракты. Джон Г.
Фуллер, биограф Ариго, приводит в своей книге рассказ Иммеси: "Я
видел, как Ариго взял в руки то, что напоминало маникюрные ножницы. Он
вытер их о свою футболку и, ничем не продезинфицировав, сильно ткнул
ими в роговую оболочку глаза пациентки. Она даже не вздрогнула, хотя
находилась в полном сознании. Удаление катаракты оказалось секундным
делом. Мы с окружным адвокатом потеряли дар речи. Взяв в руки ватный
тампон, Ариго пробурчал что-то вроде молитвы. Неожиданно на вате
выступило несколько капель жидкости, которой он протер глаз пациентки.
Женщина была исцелена".
После поездки в Конгоньяс-ду-Кампо судья Филипп Иммеси
пришел к выводу, что Ариго обладает удивительным даром, который должен
стать предметом научного исследования. Но закон есть закон, и никому
не позволено нарушать его. Поэтому Ариго должен был понести наказание
за незаконную врачебную практику, пусть даже он занимался ею, чтобы
помочь людям. Однако судья Иммеси постарался найти смягчающие
обстоятельства и уменьшил срок заключения для Ариго до двух месяцев.
Причем во время пребывания в тюрьме охранники беспрепятственно
отпускали Жозе, когда кому-то из больных требовалась срочная операция.
Незадолго до окончания срока дело Ариго было передано на
рассмотрение верховного суда Бразилии, который постановил освободить
его от наказания за отсутствием состава преступления. 8 ноября 1965
года он вышел на свободу.

Тайна сия велика есть
Наконец авторитетные медицинские светила решили всерьез
заняться изучением феномена Ариго. Одним из них был известный
английский хирург Эри Леке, ведущий мировой специалист в области
хирургии желудка и пищеварительного тракта. Доктор Леке стал
свидетелем четырех операций, проведенных Ариго всего за полчаса.
Причем "хирург ржавого ножа" - так его презрительно называли
недоброжелатели - предложил Лексу держать головы пациентов и таким
образом следить за их реакцией. В итоге британское светило пришло к
выводу, что действия Ариго нельзя объяснить с медицинской точки
зрения, поскольку они носят паранормальный характер. К такому же
выводу пришло еще несколько медиков, взявшихся изучать феномен
народного целителя.
...Жозе Ариго погиб в автомобильной катастрофе в январе
1971 года. Причем незадолго до этого он говорил некоторым близким
людям, что скоро навсегда простится с ними.

--Очень интересно и неожиданно





Пушкин и Троцкий



Лев АННИНСКИЙ, обозреватель журнала "Родина"
Родственники?
Этой осенью я участвовал в телепрограмме А. Гордона, где в прямом эфире обсуждался "еврейский вопрос".
По этому поводу мой старый знакомец и коллега литератор Владимир Козаровецкий прислал следующее письмо:

"Лев, я видел в программе А.Гордона по НТВ передачу по "еврейскому вопросу " с твоим участием - и немало позабавился. Ты раз десять (один раз. - И.A.) повторил во время вашего разговора, что Троцкий не хотел быть евреем, ссылаясь на фразу, сказанную им еврейской делегации, когда она пришли просить защиты от большевиков:
"Скажите тем, кто вас послал, что я не еврей ".
Между тем фразу эту надо понимать не в переносном, а в прямом смысле:
Троцкий действительно не был евреем, фамилия Бронштейн была фамилией приемных, родителей его отца.
Лев Троцкий был прямым потомком Пушкина по внебрачной линии, он знал, почему его старшего брата и сестру назвали Александром и Ольгой (это исследовал и об этом писал недавно умерший пушкинист Александр Лацис). Дитя любви Пушкина и польки Анжелики Дембинской было отправлено в семью Раевских; Н.Н.Раевский-младший (Пушкин о нем в письме к брату Льву 8 сентября 1820 года: "Ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные ") поручил французу Фурнье отвезти ребенка в их южное имение под Полтавой, где полковой священник исполнил обряд и выписал метрическое свидетельство. Мальчику присвоили фамилию матери и предположительно назвали, в честь крестного отца, Л.В.Дубельта, Леонтием. В дальнейшем "Фурнье присматривал за воспитанием, и посему ребенок неплохо выучил французский язык " (А.Лацис).
Леонтий Дембинский страдал подагрой, к концу жизни Раевского стал его секретарем и читал умирающему французские книги. У вдовы генерала было две кузины: с одной из кузин у Дембинского состоялся роман, и около 1846 года она родила ребенка, которого, как было принято поступать с незаконнорожденными детьми дворян, отдали в надежную, непьющую - еврейскую - семью.

В доме Давыда Леонтьевича Бронштейна, на хуторе Яновка, куда он со своей семьей приехал из Грамоклеи (с юга Полтавской губернии) не говорили ни на иврите, ни на идише, религиозных обычаев не соблюдали, по субботам работали.

Младшего сына Давыда Леонтьевича назвали Львом. У Льва Давидовича Бронштейна, как и у Пушкина, случались беспричинные обмороки; как и у Пушкина, у Троцкого был нервный тик в левом углу рта (Пушкин не грыз ногти, как думали некоторые, а прикрывал свой нервный тик, держа у уголка рта то карандаш, то перо, то просто закрывая его рукой); были и другие совпадения наследственных признаков: подагра, близорукость, желудочно-кишечные неприятности, - но первые два, вместе с беспредельной любовью к слову, - решающие.

Неосторожность С.Тессена и Б.Модзалевского, озвучивших эту информацию кому-то из своих друзей после выхода в Париже автобиографии Троцкого "Моя жизнь", и привела их к гибели: Гессена в 1937 году насмерть сбила машина на одной из центральных площадей Ленинграда ("Машина гонялась за ним, как за мухой"), а Модзалевский "выпал " из поезда Москва-Ленинград. Не исключено, считал Лацис, что и смерть Б.В.Томашевского в 1945 году (прекрасный пловец, он "утонул") не случайна и что он тоже стал жертвой избыточной информированности о жизни поэта, биография которого была канонизирована и всегда тщательно охранялась (и охраняется до сих пор) от нежелательных трактовок и ассоциаций, - чему косвенно способствуешь и ты.
Вл. Козаровецкий

P.S. Чтобы сказанное не показалось тебе досужей выдумкой: я - председатель комиссии по литературному наследию А.Лациса. В.К."

Я думаю, читателям, даже и не продвинутым в глубины и тонкости пушкинистики, будет интересно познакомиться с гипотезой о родстве великого поэта и великого революционера - безотносительно к тому, какая кровь: негритянская, еврейская, польская или русская - текла в их жилах. Национальная принадлежность - это все-таки не столько голос крови, сколько голос сознания, это выбор, решение, осознанный акт. Если Троцкий заявлял, что он не еврей, значит, он не еврей, и лучше всего с этим примириться. Это тем более разумно, что еврейская принадлежность имеет в представлении многих людей какой-то мистический отсвет и вызывает чрезмерно острые эмоции.
Писатель Юрий Нагибин, например, всю жизнь надеялся, что он еврей, а на старости лет выяснил, что он русский, и был разочарован.

Тут, я думаю, можно издать вздох облегчения: теперь Троцкому незачем отвечать в качестве еврея за все то,
что он натворил в качестве революционера.

С чем можно поздравить евреев, русских, а также всех,
кто интересуется подробностями отечественной истории.