В колонках играет - G.Benson & A. Jarreau - Breezin'
Настроение сейчас - Задумчивое

Приветствую тебя две тыщи лет
спустя. Ты тоже был женат на бляди.
У нас немало общего. К тому ж,
вокруг - твой город. Гвалт, автомобили,
шпана со шприцами в сырых подъездах,
развалины. Я, заурядный странник,
приветствую твой пыльный бюст
в безлюдной галерее. Ах, Тиберий,
тебе здесь нет и тридцати. В лице
уверенность скорей в послушных мышцах,
чем в будущем их суммы. Голова,
отрубленная скульптором при жизни,
есть, в сущности, пророчество о власти.
Все то, что ниже подбородка, - Рим:
провинции, откупщики, когорты,
плюс сонмы чмокающих твой шершавый
младенцев – наслаждение в ключе
волчицы, потчующей крошку Рема
и Ромула. (Те самые уста!
глаголющие сладко и бессвязно
в подкладке тоги.) В результате – бюст
как символ независимости мозга
от жизни тела. Собственного и
имперского. Пиши ты свой портрет,
он состоял бы из сплошных извилин.


Тебе здесь нет и тридцати. Ничто
в тебе не останавливает взгляда.
Ни, в свою очередь, твой твёрдый взгляд
готов на чём-либо остановиться:
ни на каком-либо лице, ни на
классическом пейзаже. Ах, Тиберий!
Какая разница, что там бубнят
Светоний и Тацит, ища причины
твоей жестокости! Причин на свете нет,
есть только следствия. И люди жертвы следствий.
Особенно в тех подземельях, где
все признаются – даром. что признанья
под пыткой, как и исповеди в детстве,
однообразны. Лучшая судьба –
быть непричастным к истине. Понеже
она не возвышает. Никого.
Тем паче цезарей. По крайней мере
ты выглядишь способным захлебнуться
скорее в собственной купальне, чем
великой мыслью. Вообще – не есть ли
жестокость только ускоренье общей
судьбы вещей? свободного паденья
простого теле в вакууме? В нём
всегда оказываешься в момент паденья......