Отличительная черта Института физики высоких энергий (г.Протвино Моск.обл.) состоит в том, что физические исследования на крупнейшем российском ускорителе элементарных частиц сочетаются здесь с созданием нового современного ускорительно-накопительного комплекса (УНК), и ни те, ни другие работы не прекращены, как ни трудно приходится коллективу.

Более того, совсем недавно, в середине марта, вместе с успешным завершением очередного сеанса работы ускорителя произошло и важное событие в сооружении УНК - пучок ускоренных протонов высокой интенсивности проведен по каналу длиной 2.5 км до точки ввода в подземное (средняя глубина 50 метров) 21-километровое кольцо УНК.

На снимке: Канал инжекции УНК. На переднем плане слева - регулярный дипольный электромагнит УНК

Таким образом, физиков ИФВЭ можно поздравить, как это было принято ранее, с трудовым успехом. А о трудностях "выживания" одного из флагманов российской исследовательской физики рассказывает директор ИФВЭ, академик РАН Анатолий Алексеевич Логунов.

Анатолий Алексеевич, каково место фундаментальной науки в нашей стране, переживающей сейчас не лучшие времена? 

- Фундаментальные исследования обладают таким свойством, что их результат заранее никогда не известен определенно, ведь речь идет об открытии совершенно новых законов природы. Исторические параллели свидетельствуют, что познание нового всегда приводит к революционным изменениям, в том числе и в обществе, преобразуя его. Когда-то фундаментальные исследования не требовали больших средств. Но постепенно проблемы стали глубже, они стали немыслимы без создания крупных установок - ускорителей с очень высокими энергиями и интенсивностями, радиотелескопов, телескопов больших диаметров для изучения развития Вселенной. Это все стоит очень дорого. Именно поэтому финансирование фундаментальных исследований во всех странах без исключения осуществляется только государством. Но если сравнить расходы на вышеуказанную "физику" со стоимостью вооружений, то получается не так уж и много. Тем более что в отличие от вооружений, стране не нужны десятки и сотни ускорителей. Вот у нас в ИФВЭ - фактически единственный крупный ускоритель на всю Россию, он исправно отработал уже 27 лет, но и далее будет работать в качестве "разгонной" ступени сооружаемого более современного ускорителя . Мировой опыт показывает, что проблемы физики высоких энергий требуют создания приборов и установок с предельными параметрами на сей день. Силами ученых, специалистов создается нечто уникальное для конкретных целей. Так и возникают новые технологии, приборы, которые идут в промышленность, в производство. Это хорошо осознают в мире - в США, Японии, Германии, других странах Запада.

Фундаментальным исследованиям в нашей стране всегда уделялось большое значение, и без этого наша страна не встала бы в ряд мировых держав. Можно назвать немало стран с высоким жизненным уровнем, но по научному, культурному потенциалу, образованию уступающих России. Вот Германия. В свое время большая часть физической науки, да и не только физической, развивалась именно там, и, например, вся физическая литература была тогда на немецком языке. Но война привела к тому, что Германия оказалась отброшена назад. И хотя жизненный уровень этой страны ныне весьма высок, но восстановить прежние позиции в науке ей пока не удалось. Рано или поздно это произойдет, ибо все больше и больше средств на это направляется. Пример благополучной Германии показывает нам, что нельзя разрушать научные школы, научную атмосферу - разрушить это все это неизмеримо легче, чем восстановить. 

А что в этом плане можно сказать о нынешней ситуации в конкретном приложении к руководимому Вами институту? 

 - Не надо думать, что те, кто находится во главе государства, не понимают, что фундаментальную науку надо развивать. Недавно наш министр Виктор Никитович Михайлов (руководитель Минатома РФ - ред.) обратился с письмом к премьеру с просьбой о поддержке ведущихся уже 10 лет работ по сооружению нового ускорителя, и резолюция Виктора Степановича Черномырдина была вполне определенной: "Этот проект нужно завершить." Надо заметить, что в прежние годы такого решения было бы более чем достаточно, а сейчас сложнее. Долго обсуждается вопрос о том, какие именно средства должны быть выделены на этот год. Все же я надеюсь, что финансовая сторона будет оперативно решена. Ведь нам очень важно эту машину построить быстро. То есть, где-то к 1997 году запустить и к 1998 начать исследования. Но для этого нужны регулярные и серьезные капитальные вложения. Технически программа вполне осуществима, ведь 21-километровый тоннель прорыт, почти 70 % оборудования у нас уже есть. Надо использовать максимально все возможности в этом и в последующих годах. Если нам удастся в эти сроки выполнить задачу, то многие уже существующие в Европе установки, обладающие высокими параметрами, могли бы быть в соответствии с существующими договоренностями привезены сюда, и важные эксперименты могли бы быть поставлены здесь. Но если дело затянется, то у многих желание сотрудничать с нами пропадет. Это не значит, что машина потеряет всякий смысл, но все же недаром говорят, что "дорого яичко ко Христову дню".          

А можно ли сегодня говорить о проблеме самого существования ИФВЭ в условиях, когда останавливаются, например, заводы? 

 На это я скажу следующее. В прошлом мы все же финансировались. Средства на нашу программу были выделены в республиканском бюджете впервые отдельной строкой - 18 миллиардов рублей в ценах начала 1993 г. Поначалу эти деньги казались большими, но инфляция их "съела" и возникли трудности. Так, наш "рабочий" ускоритель стоял 8 месяцев из-за нехватки средств на оплату резко вздорожавшей электроэнергии. Сейчас, как я Вам уже сказал, нашим министром был поставлен вопрос, премьер-министр вполне определенно на него ответил. Недавно министр науки Борис Георгиевич Салтыков подтвердил, что надо в первую очередь поддержать научные центры, имеющие уникальные установки. Так что мы вроде не должны погибнуть, не должны. Наша гибель будет означать потерю потенциала, накопленного в этой области. Конечно, в нынешней ситуации мы были вынуждены сделать такие шаги, как, например, перевод ряда подразделений в условия, когда они могли бы, наряду с работой по тематике Института, выполнять заказы по договорам с другими предприятиями и организациями.

Особо стоит вопрос о зарплате наших ученых - она невелика. Профессора сегодня почти что нищие. И раньше нельзя было сказать, чтобы они были очень богатые, но все-таки они относились ко вполне обеспеченному слою и могли заниматься своим делом спокойно, не думая о том, как прокормить семью. Сейчас все усложнилось. Платить зарплату или включать ускоритель, когда сеанс его работы сегодня забирает полтора миллиарда рублей на электроэнергию? Вот вопрос, который приходится решать. Поэтому мы сегодня активно ищем заказы на стороне, учимся не только тратить, но и зарабатывать.

Далее. Мы прикинули, что выполнение монтажных работ на ускорителе мы вполне можем осуществить своими силами. Ведь мы сами монтируем технологическое оборудование - почему же не сможем выполнить монтаж систем теплоснабжения или вентиляции и т.д.? Прежде мы заказы отдавали монтажникам, и они получали зарплату много большую, чем наши сотрудники. Сегодня надо поддержать своих людей. Будем эту работу брать на себя. Таким образом у нас будет больше шансов сохранить свой потенциал и коллектив, ибо финансирование пойдет не только по линии НИР, но и по линии капвложений. Я считаю, что в прошлом году мы все это несколько упустили, не проследили до конца всю нить развития и думали, что сможем продержаться, как раньше. Теперь мы видим ясную картину, и необходимо готовиться к выполнению и таких работ. Так что некоторые изменения здесь происходят. Но они не переходят грань, за которой возникла бы угроза нашему научному потенциалу. 

И тем не менее что Вы могли бы ответить на вопрос о возможном сокращении штатов института? 

- Это смотря что понимать под сокращением. Сегодня мы отказываемся от ряда обязанностей, прежде лежавших на Институте: содержание жилого фонда, спортсооружений, детсадов. Мы и дальше будем продолжать освобождаться от всего, что несвойственно научному учреждению. Таким образом, в этих сферах идет просто смена источников финансирования. Но реальное сокращение числа сотрудников Института, конечно, тоже происходит. По разным причинам идет отток специалистов, в том числе и высококвалифицированных, как из числа рабочих, так и инженеров. Надо изо всех сил стараться создать условия для того, чтобы этот процесс приостановить. В конце концов сохранить хоть какой-то минимум, но уж тут пойти на то, чтобы и платить им как следует.

А есть ли потери среди лучших ученых института?

- У этой проблемы несколько сторон. Когда люди едут за границу и активно занимаются там физикой, когда ими движут чисто научные интересы, то это в каком-то смысле и хорошо. Они там хотя бы реализуют себя как специалисты. В Японии в свое время тоже была ситуация, когда страну стали покидать ученые. Но потом, когда экономическая ситуация в стране улучшилась, отношение к возвращающимся было как к тем, кто в трудное время не поддержал отечество. В нашем обществе таких настроений пока нет, хотя, возможно, со временем они и появятся. И мы начнем ценить тех, кто не бросает страну, решая только свои личные проблемы. У некоторых наших физиков есть весьма своеобразные взгляды такого рода, что нашу физическую науку можно сохранить, ведя экспериментальные работы за рубежом. Да, действительно, квалифицированному специалисту со своими идеями устроиться можно. Но что мы тогда будем иметь в будущем у себя? Не будет школы, не будет базы, не будет молодежи, а значит, и следующего поколения ученых. А если думать пошире - о стране, где надо сохранить науку, то становится очевидным, что мы должны у себя эту науку развивать. Тогда не прервутся исследования, пользующиеся уважением в мире.

Почему многие лаборатории готовы брать сегодня ученых из России? Потому что здесь, действительно, накоплен большой потенциал. Мы сейчас обогатили Америку, Европу специалистами высокой квалификации. Для их подготовки понадобились бы миллиарды долларов! Например, университеты США финансируются хорошо, но сильных специалистов имеют далеко не во всех областях. И они с удовольствием берут наших, платят им больше по сравнению с нашей зарплатой, но меньше, чем своим. Так что интерес той стороны понятен. Но что там ждет бывших "наших"? Лишенные общения, настоящей научной атмосферы, они постепенно дисквалифицируются. Да, материально они будут жить неплохо, но научное их будущее сомнительно. А что касается ИФВЭ, то ведущие физики нашего института не уехали. Конечно, потери есть, но они незначительны и ущерба научному потенциалу коллектива фактически не нанесли.

Вошел ли протвинский институт физики высоких энергий в перечень создающихся национальных научных центров России?

 - Да, мы вошли в список национальных центров, но, с моей точки зрения, этих центров там слишком много. Доминирующим при решении этого вопроса был, увы, принцип "всем сестрам по серьгам". Министерству науки было сложно кого-то выделить, хотя, казалось бы, естественной была бы ориентация прежде всего на те учреждения, где есть уникальная экспериментальная база, где могут работать не только наши ученые, но и ученые других стран. Их нужно было бы поддержать в первую очередь. Уникальные установки являются не только собственностью данного Института, это национальное достояние. Но, повторяю, выбрать было, наверное, очень трудно. Наша психология уж такова, что всем надо одинаково. Поэтому центров очень много, и, следовательно, этих денег будет не так много. 

Как, на Ваш взгляд, может отразиться на ситуации то, что произошло с проектом суперколлайдера в США? 

- Да, строительство 87-километрового сверхпроводящего ускорителя в штате Техас прекращено, хотя часть тоннеля уже была готова. При решении этого вопроса переплелись разные проблемы. Отрицательную роль сыграли и физики "конкурирующих" специализаций - когда начались разговоры о том, что в проект суперускорителя вкладываются слишком большие средства, они понадеялись, что если вдруг что-нибудь произойдет, то эти деньги пойдут им. И что же получилось? Закрытие SSC повлекло за собой  и уменьшение вложений в другие проекты.

 Если бы мы учились не только на своих ошибках, то должны были бы понять, что в сфере научных поисков закрытие чего-то одного - это потеря для всех. Когда один уровень поднимается высоко, то есть основания поднять и другие. Такая же зависимость сохраняется и при падении этого уровня. Как эти события будут восприняты у нас? Люди, руководящие страной, должны понимать, что без оказания поддержки науке, образованию, культуре наше общество будет отброшено так далеко назад, что трудно и представить.

Опубликовано: "Российские вести" - 26 мая 1994 г.