Пока это вас не касается, это звучит обыкновенной банальностью.  Когда это начинает вас касаться, это оказывается открытием.

Просто чёрт знает, что делается с памятью.

Иногда я вдруг забываю имя знаменитого актёра, которое знал всю жизнь.  Или название острова, где отдыхал в прошлом году.  Я с ужасом жду того дня, когда забуду имя своей жены.  Единственная надежда, что она к этому дню забудет моё.

По утрам я принимаю две таблетки, два разных витамина, которые должны укреплять мою слабеющую память.  Таблетки большие, и их надо принимать по очереди.  Сначала я принимаю одну таблетку, запиваю её апельсиновым соком.  Потом принимаю вторую и тоже запиваю.  Потом я пытаюсь вспомнить, принял ли я уже первую таблетку.  Пока я терзаюсь этим вопросом, я забываю, принял ли я  вторую.

По прошествии некоторого времени я нахожу решение.  Я делаю так: прежде чем принять таблетки, я их обе выкладываю на стол.  А уж потом принимаю.  Теперь всё ясно: если на столе две таблетки, значит, я их ещё не принимал.  Если одна, значит, другую я уже принял.  Если ни одной, значит, я принял обе.  Я торжествую свою победу над слабеющей памятью. Но недолго.  Потом я начинаю мучительно соображать: если на столе нет ни одной таблетки, значит ли это, что я их принял или ещё не выкладывал? 

По-настоящему радикальное решение проблемы приходит позже и стоит мне 99 центов.  Это – пластмассовая коробочка,  изобретённая каким-то безвестным гением частного предпринимательства.  В коробочке семь отделений, по количеству дней в неделе, и каждое отделение обозначено S, M, T и так далее.  Как всё гениальное, идея унизительно проста.  Теперь можно ничего не запоминать.  В начале недели я заполняю коробочку своими лекарствами и далее каждый день опустошаю одно отделение, соответствующее дню недели.  Какой сегодня день недели – тоже помнить не обязательно.  Всегда можно посмотреть на календарь или включить телевизор.

Тут я вижу ваши иронические улыбки и слышу саркастические замечания:  а помнишь ли ты, где висит календарь или как включается телевизор?  Ах, бросьте вашу неуместную иронию, дамы и господа!  Конечно, я помню!  А если и нет, то всегда можно спросить у жены.

Кстати, о жене.  Она кричит мне из спальни:

– Милый, сходи, пожалуйста, на кухню, принеси мне яблоко!

– Окей! – с готовностью отвечаю я и иду на кухню.

Там я сначала принимаю свои витамины  (теперь я уже не путаю, принял я их или нет, спасибо безвестному гению пластмассовой коробочки).  Потом открываю холодильник и долго вглядываюсь в его коварное нутро, соображая, что бы такое съесть.  И, наконец, решив, что есть ещё рано, закрываю холодильник и возвращаюсь к жене.

–  Принёс? – говорит она, не отрываясь от книги.

–  Принёс что?

–  То, что я тебя просила.

–  Ах, это... Извини, дорогая, забыл.

–  Так сходи, принеси.

–  Что принести?

–  Ну, то самое.  Что я тебя просила.

–  А что ты просила?

–  Какой кошмар! –  кричит жена, вскипая справедливым гневом. –  Простую вещь не можешь запомнить!  Ладно, можешь ничего не приносить!

По её искреннему негодованию я понимаю, что она тоже забыла, что именно просила меня принести, но не хочет в этом признаться.

Впрочем, она не всё забывает.  Например, она не забывает съездить на неделю в Калифорнию проведать дочку.  И тогда я остаюсь дома один,  в упоительном одиночестве.

На третий день своего одиночества я замечаю, что перед моим домом стоит белая  машина.  Я пытаюсь вспомнить, стояла ли она здесь вчера.  Кажется, да, стояла.  Вообще, на нашей тихой улице не стоят машины.  У всех есть гаражи, а если приезжают гости, то они ставят машину перед тем домом, куда приехали.  И в тот же день уезжают.  Зачем владельцу этой белой машины понадобилось поставить её перед моим домом?  К кому он приехал и почему не уезжает восвояси?  Меня начинает это тревожить.   В течение всего дня я, помимо своей воли, каждую минуту подхожу к окну.  Машина не уезжает.

Так проходит день, и наутро я  забываю про белую машину.  Я просыпаюсь в хорошем настроении.  Оказывается, иногда полезно иметь плохую память.  Но после завтрака я нечаянно бросаю взгляд в окно, и меня прошибает холодный пот.  Машина стоит на прежнем месте.  Тут мне в душу закрадывается паранойя, и мозг начинают сверлить гнусные мысли про терроризм, тайную слежку, КГБ (или как уж оно теперь там называется).  Я решаю позвонить в полицию.

В нашем тихом городке замечательная полиция.  Делать им нечего, и они с готовностью отзываются на любой звонок.  Я делюсь с ними своими опасениями по поводу подозрительной машины.  Полиция встречает моё сообщение с участием, переходящим в энтузиазм.

–  Оставайтесь на месте, сэр, – говорит мне радостный баритон. – Заприте все двери и на всякий случай не подходите к окну.  Мы немедленно высылаем полицейский наряд.

И действительно, не проходит пяти минут, как к моему дому подкатывает полицейская машина, и из неё выходят два рослых красавца в форме.  Они не спеша обходят загадочную белую машину, светят на неё фонарём, хотя на улице яркий солнечный день, и что-то записывают.  Потом отпирают её с помощью длинной стальной линейки, садятся внутрь, звонят по телефону и опять что-то записывают.  

Проходит полчаса, и, наконец, они вылезают из машины и стучат в дверь моего дома.  Я приглашаю их в гостиную, прошу сесть.  Они вежливо представляются: сержант Джэксон, очень приятно, сержант Рутковски, очень приятно.  Они жалуются на жаркую погоду, спрашивают меня о здоровье и о моей семье.  Они явно не спешат перейти к делу, по которому приехали.  Они ведут себя так, как будто пришли сообщить мне о смерти близкого родственника.  Наконец, сержант Джэксон говорит:

–  Сэр, мы установили личность и адрес владельца этой машины.

–  Чудесно! – кричу я и трясу их натруженные сержантские руки. – Прошу немедленно арестовать негодяя!  Пусть изволит объяснить, зачем он держит свою поганую машину у моего дома!   

Но сержант Джэксон не разделяет моего порыва.

–  Сэр, – говорит он тоскливо, – это ваша машина.

–  Пардон?

–  Ваша машина, – повторяет сержант Рутковски, не проявляя эмоций. –  “Хонда Аккорд”, зарегистрирована на ваше имя, на ваш адрес.

–  Сержант, – говорю я.  – Вы умный человек, но мне просто противно ваш слушать.  Я всё-таки немного старше вас.  У меня двое взрослых детей и несколько внуков, не считая внучек.  И с вашей стороны очень некрасиво принимать меня за идиота.   Моя машина стоит в гараже.

–  Ага, –  понятливо говорят сержанты. – Можно на неё посмотреть?

–  Если вы никогда не видели “Тойоты”, то, пожалуйста, прошу пройти за мной, – говорю я, источая сарказм.

Я открываю дверь в гараж, включаю свет, и меня опять прошибает холодный пот.  Гараж пуст.  Я бледнею и хватаюсь за сердце.

–  Сэр! – кричат сержанты, подхватывая меня под руки. –  Вы в порядке, сэр?  Принести холодной воды?

–  Украли! – шепчу я. –  Похитили!  Звоните в полицию!

–  Не надо звонить, сэр!  Мы уже здесь.

–  Да, да, конечно, –  говорю я, приходя в себя.  Я немного забыл про вас.  Прошу немедленно составить надлежащий акт и приступить к розыску моей украденной машины.

–  Сэр, –  говорит сержант Джэксон, –  ваша машина уже нашлась.  Она стоит перед домом.

Я говорю:

–  Чтоб ваша машина так у вас стояла перед домом, сержант!  Моя машина – синяя “Тойота”, а вы мне подсовываете какую-то белую “Хонду”.

–  Знаете что... – пытается сказать сержант Рутковски, но сержант Джэксон вовремя закрывает ему рот.

–  Да, конечно, – говорит он. – Мы сейчас же приступим к розыску вашей машины.  Мы будем держать вас в курсе дела.  Всего хорошего.

Полицейские уезжают, а я начинаю искать ключи от своей синей “Тойоты”.  Ключей нигде нет.  Мне становится ясно, что похитители пробрались в дом, украли ключи и с их помощью угнали мою машину.  Я начинаю думать, стоит ли позвонить жене и рассказать ей о том, что произошло.  После недолгого раздумья я прихожу к компромиссному решению: позвонить, но ничего не рассказывать.

Сначала мы обсуждаем школьные успехи наших внуков, потом  погоду в Калифорнии, и, наконец, я говорю, как бы мимоходом:

–  Дорогая, ты случайно не помнишь, где лежат ключи от “Тойоты”?

–  От какой “Тойоты”? – спрашивает жена, и в её голосе звучат нотки подозрительности.

–  От нашей синей “Тойоты”.

 Жена некоторое время тяжело дышит в трубку.

–  Милый, – говорит она с остервенением, –  мы продали синюю “Тойоту” три года назад и купили белую “Хонду”.

Хорошо, что в этот момент она не видит моего лица.  А голос можно подделать.  Я говорю, изображая незначительность и безразличие:

–  Ну да, – говорю. – Я как раз имел в виду белую “Хонду”.  Это я так, по привычке называю её “Тойотой”.

Кажется, мне удаётся её обмануть.

–  Как бы ты её не называл, ключи лежат в спальне на тумбочке, – говорит жена. – А машину ты хотел поставить перед домом, чтобы не забыть меня встретить, когда я прилечу домой.  Ты помнишь об этом?

–  А как же!  Ты же знаешь, что я ничего не забываю.

Проходит ещё день, и я забываю про двух сержантов и про машину, которая, как выяснилось, принадлежит мне и стоит там, где должна стоять.  Я снова просыпаюсь в хорошем настроении, спасибо моей негодной памяти.  Но после завтрака я случайно бросаю взгляд в окно и… меня опять бросает в холодный пот.  Машины перед домом нет.  Ага, – соображаю я. – Наверно, я перегнал её в гараж и забыл об этом.   Я захожу в гараж, и меня бросает из холода в жар.  Гараж пуст.

Следующие два часа я лежу на диване, отупело гляжу в потолок и пытаюсь осмыслить происходящее.  Мои бесплодные размышления прерывает телефонный звонок.

–  Говорят из отделения полиции, – объявляет знакомый радостный баритон. – У меня для вас хорошая новость: ваша машина нашлась.  Она доставлена к нам в отделение.  Приметы, правда, не совпадают.  Она не синяя, а белая, и не “Тойота”, а “Хонда”.  Но по документам это ваша машина.  Поздравляю!

–  Спасибо, – говорю я уныло.  –  Вообще-то, она не терялась...

–  Как это не терялась? –  обиженно перебивает радостный баритон. – Разве вы не заявляли о её похищении?

Я говорю:

–  То есть да, конечно, терялась.  Но не сразу.  Она, вообще-то, как бы сначала нашлась, а уже потом потерялась, понимаете?  Не понимаете?  Это у меня такой английский язык.  Как бы это вам объяснить... Когда я заявлял о краже, я имел в виду синюю “Тойоту”, которой у меня на самом деле нет.

–  Я вас понимаю, – соглашается баритон. – Ваш английский просто великолепен.  Гораздо лучше, чем мой польский. Мы немедленно продолжим розыск синей “Тойоты”. 

–  Не надо, не надо! – кричу я. – Меня вполне устраивает белая “Хонда”!  И я не поляк.  Когда вы привезёте мою машину?

–  Боюсь, что сегодня не сможем, – огорчается баритон. –  Все в разъезде.  Я думаю, что завтра, во второй половине дня.  Это ничего?

Я великодушно соглашаюсь:

–  Ничего.  Я никуда не спешу.  Будьте здоровы.  Привет сержантам Джонсону и Берковскому.

–  Спасибо.  У нас, правда, таких нет, но я непременно передам привет всем сержантам.

Я окончательно успокаиваюсь, принимаю свои витамины и ложусь спать с чувством глубокого удовлетворения.  Все проблемы решены. 

Утром меня будит телефонный звонок.  Звонит жена.

–  Доброе утро, дорогая, – ласково говорю я. – Как там погода в Калифорнии?

–  Чтоб ты засох от своей погоды в Калифорнии! – говорит жена, явно сдерживаясь от более выразительного лексикона. – Я уже час сижу в аэропорту и жду, когда ты за мной приедешь!

– Конечно, дорогая!  – кричу я в испуге. – Сейчас же одеваюсь и еду!

Тут я бросаю взгляд в окно, и события вчерашнего дня всплывают в моей слабеющей памяти.  Я говорю с облегчением:

– То есть я, конечно, одеваюсь, дорогая, но никуда не еду.  Нашу машину украли.  

– Как украли? – кричит жена. – Раззява несчастный!  Шлемазл! Тебя на один день нельзя оставить!

Кажется, она подала мне идею.

–  Да? – говорю я язвительно-спокойным голосом. – А кто велел мне поставить машину на улице? А?  То-то же.  Бери такси и приезжай домой.

К вечеру нормальная жизнь возвращается в наш мирный дом.  Я смотрю новости по телевизору, а жена, уставши с дороги, читает в спальне Агату Кристи.  В перерыве на рекламу я захожу её проведать.

–  Милый, – говорит она, – вот я лежу и думаю: как это полиция смогла так быстро найти нашу машину?

–  Очень просто, – говорю я. – Потому что я подсказал им, где надо искать.  Без меня они бы ничего не сделали.

–  Какой ты у меня умный! – говорит жена, глядя на меня с любовью. – Сходи на кухню, принеси мне яблоко.

–  Конечно, дорогая.

Я отрываю листок бумаги, пишу на нём «яблоко» и иду на кухню.