Памяти деда моего невинно убиенного
Скосырева Константина Николаевича
Посвящается
Чужой среди своих, чужой среди чужих.
Осень 1937 года в Тобольске выдалась холодной. Промозглый ветер поднимал с земли и кружил опавшую листву, посвистывал в щелях тюремного окна, и от этого становилось зябко и неуютно. Камера имела три с половиной шага в ширину и шесть в длину. Сводчатый потолок, когда-то выбеленные стены грязны, на неровностях стены лежала густая пыль. У задней стены стояла печка, у двери в стене было проделано отверстие, закрываемое железной заслонкой. Сюда подавали заключенному пищу и воду. Вместо туалета «параша» - старое, ржавое железное ведро с крышкой - распространявшее запах. Деревянные нары и небольшой стол – вот и вся мебель. В полутьме, сквозь щели окна просматривался кусочек неба, неспешно проплывали облака, иногда по ночам виднелись звезды. Тюремное времяпровождение- дело непростое. Никаких передач, никаких свиданий ни с кем, кроме уполномоченных ГПУ и тюремных надзирателей. Один наедине с самим собой. Больше и делать-то было нечего. От безысходности болело сердце, тяжелые думы рвали сердце. Голова раскалывалась от тревожных предчувствий.
На душе было скверно, Константин сидел на нарах, в полной безысходности, отчаянии, раздавленный чудовищной несправедливостью по отношению к нему Советской власти. Воспоминания возвращали к событиям последних дней, лет…. Он задавал себе один и тот же вопрос: за что? Ведь все силы, здоровье были отданы служению Советской власти.
Он не знал, об очередной волне репрессий против Православных. Тобольский НКВД проводил тогда широкомасштабную акцию, арестовав за один только месяц сто тридцать шесть человек, среди которых были и уцелевшие от прежних репрессий священники, и верующие крестьяне. Он не знал, что в июле 1937 года Сталин приказал в течение четырех месяцев расстрелять всех находящихся в тюрьмах и лагерях исповедников.
Историческая справка
С приходом советской власти начались гонения на Русскую Православную Церковь. Гонения, начавшись с конца 1917 года, приняли массовый и ожесточенный характер уже в 1918 году, когда был принят декрет об отделении Церкви от государства, ставивший Церковь в бесправное положение, и продолжались на протяжении всего советского периода, т. е. семидесяти лет. С 1923 по 1928 год арестовывались сотни священнослужителей и мирян, но почти не было приговоров к смерти; то же самое было и с 1934 по 1936 год. Иногда гонения принимали почти исключительно административный характер, так было в 70-80-х годах, когда аресты священнослужителей и мирян стали единичными. В некоторые периоды власти преследовали цель арестовать как можно больше священно-церковнослужителей и мирян, аресты тогда исчислялись десятками и сотнями тысяч и для многих окончились мученической кончиной. Так было в России сразу же после установления советской власти, когда целые уезды таких епархий, как Пермская, Ставропольская, Казанская, оказались лишенными священнослужителей. Этот период продолжался до 1920 года, а на тех территориях, где большевики захватили власть позже, как например на Дальнем Востоке, время жестоких преследований пришлось на 1922 год. Так же было во время организованной советской властью кампании по изъятию церковных ценностей в 1922 году, когда по стране было проведено множество судебных процессов, часть которых окончилась приговором к расстрелу. Подобная же всероссийская кампания, приведшая к массовым арестам и расстрелам, была проведена в 1929-1931 годах, в некоторых областях она продолжилась до 1933 года. И наконец в 1937-1938 годах была арестована большая часть священнослужителей и мирян и закрыто почти одновременно больше чем две трети действовавших в 1935 году церквей.
Во многих городах страны в 1918 г. прошли крестные ходы в виде протеста против захвата церковного имущества. Они прошли в Москве, Петрограде, Туле, Тобольске, Перми, Омске и др. городах. В них принимали участие десятки тысяч людей. В некоторых случаях, как например в Туле и Омске, крестные ходы были расстреляны красногвардейцами.
Наконец, в 1935 году ЦК ВКП(б) подвел итоги антирелигиозных кампаний, проводившихся последние несколько лет, и был составлен один из итоговых документов перед началом новых гонений в 1937 году. В этом документе гонители засвидетельствовали огромную духовную силу Русской Православной Церкви, позволившую ей, несмотря на постоянный гнет государства, аресты, расстрелы, закрытие храмов и монастырей, коллективизацию, уничтожившую значительную часть активных и самостоятельных мирян, сохранить половину всех приходов Русской Православной Церкви. В этом документе гонители писали: "За последний период все организации, ведущие антирелигиозную работу, резко ослабили свою деятельность. Союз воинствующих безбожников находится в состоянии почти полного развала, профсоюзы антирелигиозной работы не ведут. Комсомол ею также не занимается. Наркомпрос совсем забросил эту работу.
Между тем, по имеющимся данным видно, что попы и сектанты разных мастей имеют густую сеть опорных пунктов для своей работы и не только пользуются влиянием среди некоторых групп населения, но пытаются усилить свои позиции, повышая свою активность.
20 мая 1937 года Маленков направил Сталину записку:
"Известно, что за последнее время серьезно оживилась враждебная деятельность церковников.
Хочу обратить Ваше внимание на то, что организованности церковников содействует декрет ВЦИК от 8.IV-1929 года "О религиозных объединениях". Этот декрет создает организационную основу для оформления наиболее активной части церковников и сектантов.
В статье пятой этого декрета записано: "Для регистрации религиозного общества учредители его в количестве не менее 20 человек подают в органы, перечисленные в предыдущей (4) статье, заявление о регистрации по форме, устанавливаемой НКВД РСФСР".
Как видим, уже сам порядок регистрации требует организационного оформления двадцати наиболее активных церковников. В деревне эти люди широко известны под названием "двадцатки". На Украине для регистрации религиозного общества требуется не двадцать, а пятьдесят учредителей...
Считаю целесообразным отменить этот декрет, содействующий организованности церковников. Мне кажется, что надо ликвидировать "двадцатки" и установить такой порядок регистрации религиозных обществ, который не оформлял бы наиболее активных церковников. Точно так же следует покончить, в том виде, как они сложились, с органами управления церковников.
Декретом мы сами создали широко разветвленную, враждебную советской власти легальную организацию. Всего по СССР лиц, входящих в "двадцатки", насчитывается около шестисот тысяч.
Зав. отделом руководящих парторганов ЦК ВКП(б) Маленков" [38]. Резолюция Сталина 26 мая 1937 года: "Членам ПБ от т. Маленкова". С запиской были ознакомлены члены и кандидаты Политбюро: Андреев, Ворошилов, Жданов, Каганович, Калинин, Косиор С. Т., Микоян, Молотов, Петровский, Постышев, Сталин, Чубарь, Эйхе.
Ответил на эту записку Маленкова Народный Комиссар Внутренних Дел Союза ССР Н. Ежов. 2 июня 1937 года он написал Сталину:
"Ознакомившись с письмом т. Маленкова по поводу необходимости отмены декрета ВЦИКа от 8.4.29 года "О религиозных объединениях", считаю, что этот вопрос поднят совершенно правильно.
Декрет ВЦИКа от 8.4.29 г. в статье 5-й о так называемых "церковных двадцатках" укрепляет церковь тем, что узаконяет формы организации церковного актива.
По данным правительственной комиссии по реабилитации жертв политических репрессий в 1937 году было арестовано 136.900 православных священнослужителей, из них расстреляно - 85.300; в 1938 году арестовано 28.300, расстреляно - 21.500; в 1939 году арестовано 1.500, расстреляно - 900; в 1940 году арестовано 5.100, расстреляно - 1.100; в 1941 году арестовано 4.000, расстреляно - 1.900.
…….Череду сумбурных размышлений прервал лязг дверной щеколды.
Зычный голос надзирателя уныло произнес:
- Скосырев к следователю! Руки за спину и на выход.
После тяжелого, спертого, застоялого воздуха камеры-одиночки, в коридоре дышалось легче. Шли недолго, остановились перед запертой дверью.
Надзиратель приоткрыл дверь и впустил Константина. Дверь за спиной закрылась, щелкнул замок. В пустой камере за столом, сидел человек в форме, даже не глянувший на вошедшего Константина. Из подлобья буркнул: садитесь.
Константин сел. Еще какое то время следователь читал лежащие перед ним бумаги, затем наконец устало подняв глаза, произнес:
- Итак, Скосырев Константин Николаевич сын священника, образование 2 класса духовной семинарии, бывший священник, ныне секретарь межрайонного Рыбакколхозсоюза, проживаете в Тобольске? Так?
Константин молча кивнул.
Не слышу ! слегка повысив голос процедил следователь.
Да – тихо, но уверенно произнес Константин.
Так вот Константин Николаевич - повисла небольшая пауза, и в этой звенящей тишине хлестко приговором прозвучало:
- Вы являясь членом контрреволюционной повстанческой организации Тобольского духовенства, возглавляемой архиепископом Ильинским, готовили свержение Советской власти. Что вы можете сказать по этому поводу?
Какое то время Константин тупо уставившись в пол пытался осознать весь этот бред, и понять в чем его обвиняют?
- Я ни в чем не виноват, я не понимаю, в чем меня обвиняют.
Следователь, какое то время, равнодушно разглядывал Константина, а потом также равнодушно произнес:
- А вы подумайте, нам некуда торопиться.
Он вытащил из кармана гимнастерки, портсигар, достал папиросу, прикурил и затянувшись, ловко выпустил изо рта колечко табачного дыма. Секунда, две и оно растворилось в сумраке камеры.
- Так вот! Вы обвиняетесь в подготовке мятежа. Мне хотелось бы знать все о вашей организации, что вы знаете об Ильинском, адреса конспиративных квартир, фамилии участников, ваши планы, цели?
- Я ничего не знаю, я не знаком с Ильинским, и нет у меня, ни планов, ни целей – ответил Константин.
- Хорошо! Значит будем упорствовать? – голос следователя не предвещал ничего хорошего. Конвойный! – выкрикнул он. Зашел надзиратель - Увести подследственного.
Конвойный узкими тюремными коридорами повел Константина совсем в другую сторону. Поплутав, они оказались перед тяжелой обитой железом дверью. Дверь открылась, конвойный втолкнул его внутрь. Константин все понял. И в ту же минуту мощный удар под дых выбил землю из под ног. Двое здоровых охранников, что есть силы молча, иступленно пинали его бесчувственное тело. Константин потерял сознание. Очнулся уже в камере. Пытался подняться с нар, не мог, не было сил. Болели руки, ноги. Немного полежав, набравшись сил, он дотянулся дрожащей рукой до лица. Разбитые в кровь губы, выбитый зуб. Рот полный кровавой слюны. Пытался подняться с нар, первая попытка не удалась, кружилась голова, нещадно болело в боку.
- Нужно отлежаться – мысленно сказал он себе.
Так в мучениях, прошла ночь полная тревожных предчувствий.
Утром, его снова ждал тот же самый следователь….
Двое охранников, приволокли Константина и усадили его на стул.
-Вы плохо себя чувствуете? – участливо поинтересовался следователь.
- Да – еле набравши сил произнес Константин.
- Ну что продолжим ? – спросил следователь.
- Мне нечего сказать – ответил Константин.
-А мне есть, что сказать, ваш брат Василий уже сознался, что он вместе со всеми готовил этот переворот.
От сказанного следователем вдруг внезапно защемило сердце. Константин побледнел и потерял сознание. Очнулся в уже камере.
Так прошло еще несколько дней. Вызовы к следователю были через день, одни и те же вопросы - одни и те же ответы. Побои, снова побои.
Попытался вспомнить какой сегодня день, это было 3 ноября 1937 года. Попытался заснуть не мог. Все болело, было трудно дышать, а еще труднее поворачиваться на бок, приходилось лежать на спине. Мешали тревожные мысли, сон напоминал череду кошмаров, и он то и дело просыпался от этих бесконечно повторяющихся наваждений, просыпался от боли. Под утро, это подобие сна прервал лязг открывающейся двери.
- Скосырев на выход с вещами…!
В душе шевельнулась еле теплившаяся надежда на справедливость. Какое то время надзиратель вел его полутемными коридорами вниз.
Открыл дверь: в камере стояли 3 человека, в форме.
Скосырев Константин Николаевич?
Да.
Равнодушный голос зачитал…читал недолго нудно…из всего Константин понял только одно вы приговариваетесь к высшей мере наказания - расстрелу.
Ноги стали ватными, и не было ни сил, ни желания, ни возможностей, противостоять этому беспределу. От отчаяния отнялся голос.
Дальше все было как во сне, как в немом кино, крайний в форме вытащил пистолет…гулко грянул выстрел, что- то внутри разорвалось со страшной болью, и какое то время перед Константином жизнь пролетела в череде воспоминаний детства, юности, взрослой жизни, борьбы за свое доброе имя, и все погасло, растворившись в небытии.
Полоса 1
(Из личных дневников Скосырева К.Н. Орфография и стиль сохранены.)
Предки моих родителей были крестьяне Кондинского и Уватского районов. Родитель мой Николай Димитриевич - был служащим культа(православный священник), мать – Трифена Васильевна - женщина малограмотная, культурно не развитая. Основные занятия ее было в семье: домашнее хозяйство и уход за детьми, которых было в семье до 7 чел. Характерно, что в нашей семье наемный труд не применялся. Никакого недвижимого имущества, драгоценностей и капиталов родители не нажили.
Отец по своему характеру был строгий, но с доброй душой. Кроме основной своей профессии отец интересовался общественной работой той эпохи и как краевед принимал участие в организации первого музея Тобольского Севера. К тому же отец, обладая архитектурными способностями был председателем строительных комиссий по постройке городских зданий.
Уклад в нашей семье был вполне естественно своеобразный. С ранних лет внедрялись религиозные убеждения и взгляды, а духовная школа того времени еще более закрепила их. Дети служителей культа обучались исключительно в духовных школах.
Мое детство и дошкольный период ничем особенным не отличались.
Правда с ранних лет у меня была развита любознательность и страсть к книгам, тяга к путешествиям. Наступил период учебы. Этим начинается первая полоса в моей жизни. Как и все дети служителей культа, я попал в духовную школу. Окончив Тобольское духовное училище, я перешел в Тобольскую духовную семинарию. Перейдя в семинарию в возрасте 15-16 лет я уже стал уяснять, что может дать школа. В перспективе не было ничего. Жить на шее отца не хотелось, и я по совету своих товарищей поступил в «Писцион», канцелярским служителем в Тобольскую казенную палату. Недолго прослужил тут, чиновничий мир царской эпохи, неблагодарная пустая работа, перспектива «чинуши» меня не интересовали и я бросил эту работу. Оставшись без определенной профессии и законченного образования, заинтересовавшийся идеей «хождения в народ» и под впечатлением романа Потапенко И.Н. «На действительной службе», о жизни интеллигенции и духовенства, решил идти служить народу, в роли скромного сельского священника в с. Алымское.
(Потапенко Игнатий Николаевич (декабрь 1856, село Фёдоровка, ныне Херсонской области, - 17.5.1929, Ленинград), русский писатель. Родился в семье священника. Учился в Новороссийском университете в Одессе, окончил Петербургскую консерваторию по классу пения. Печатался с 1881 (рассказы из народного украинского быта). Произведения П. из жизни интеллигенция и духовенства (повесть "На действительной службе", 1890, роман "Не герой", 1891, многочисленные рассказы и др.) созвучны либерально-народнической теории "малых дел". Один из представителей натурализма в русской литературе. В 1900-е гг. ставились пьесы П.: "Высшая школа", "Искупление" и др. Встречался и переписывался с А. П. Чеховым, написал воспоминания о нём. В 1915 опубликовал роман "Отступление". Печатался и после Октябрьской революции 1917.)
Полоса 2
Этим начинается вторая полоса в моей жизни. Никогда не живя в деревне среди крестьянской массы, я с особенным трепетом вступил на эту работу. Я поставил перед собой задачу «служить народу» и быть не простым требоисправителем, а общественным деятелем деревни.
Идейно настроенный, полный сил, созидательной энергии и видя какая беспросветная тьма в деревне, я с первых же дней с учителем Шумилиным занялся организацией народной библиотеки читальни и воскресной школы для взрослых. Эти наши попытки внести в народную тьму луч света были отмечены в газете, как отрадное явление. Открытие библиотеки читальни и школы для взрослых были встречены с большим удовлетворением и наплыв учащихся превзошли наши ожидания. Наша школа из воскресной превратилась в вечернюю школу для взрослых. Кроме общеобразовательных предметов, были и предметы политического характера, т.к мы были настроены революционно. Не мало нелегальной было распространено среди населения. А приезд партии ссыльных 1905 г. дал еще больший толчок разъяснению политического самосознания, особенно молодежи. Недолго просуществовали: читальня и школа. Царское правительство душившее все хорошее и светлое – недопустила работы этих организаций и закрыло их. А руководители естественно попали в число политически неблагонадежными, тем более стали преследоваться за связь с политссыльными, с которыми у меня со дня приезда установились добрые отношения и общность политических интересов объединяла нас.
Особенно оппозиционно настроилось против меня местное духовенство, во главе с протоиреем Сосуновым. С первых дней моего приезда за то, что я на одном из собраний духовенства обличил их в пьянстве, корыстолюбии, они начали гонения. Отчасти закрытие школы, читальни не прошло без участия благочинного Сосунова, который считал эти организации не нужными, и вредными. Он не упускал случая доносить на меня епископу Антонию. И однажды проезжая через село епископ Антоний приказал мне закрыть школу и читальню. Еще одно обстоятельство наглядно свидетельствует, как относилось духовенство ко всему хорошему и светлому, проводникам эпохи: писателям, революционным вождям. Благочинный Сосунов бывал у меня на квартире, видел висящие на стенах портреты: Горького, Петрова, Короленко, Морозова и других. После этого сообщил, куда следует о моей революционной деятельности. Через несколько дней, ночью явился ко мне исправник Петухов, забрал у меня все эти портреты, и почему то не проводя обыска только спросил у меня. Есть ли у меня нелегальная литература? А в то время как раз у меня ее было не мало. Однако все обошлось. На этом Сосунов не успокоился. Он не знал, как еще зацепить меня. Жизнь моя была своеобразная. Вина я никогда не пил, сам никого не поил, за треба брал - сколько кто дает. А особенно взбеленило духовенство моя статья в Тобольских епархиальных ведомостях (февраль-март 1908 года) «Пьяные пастыри». Несмотря на преследования за мою общественную работу в деревне - интерес к ней не был убит.
Наступил 1910 голодный год. Острый вопрос с продовольствием поставил бедноту в чрезвычайно тяжелое положение. Мог ли я быть безразличен к нужде бедноты? Конечно нет. Поэтому мною было возбуждено ходатайство пред Тобольским отделением Красного Креста об открытии в с. Алымском бесплатной столовой для бедноты. Ходатайство мое было удовлетворено. Народная столовая бедноты просуществовала с марта по август 1910 года,с пропускной способностью до 200 человек. Это столовая до некоторой степени смягчила продовольственный кризис, беднота получала бесплатно и хлеб и обед. Живо интересуясь делом народного образования я знал, что население отдаленных селений не имеет у себя школ, и большинство ребят остаются без учебы. Я задался целью открытия школы в дер. Яровской. После длительной переписки наконец школа была открыта на 25-30 человек, но подходящего помещения не оказалось и поэтому стал вопрос о постройке специального здания. С большим трудом удалось получить 400 рублей, правда этого было недостаточно, но все же здание было построено.
Наступил 1914 год. Умер благочинный Сосунов и епископ Варнава помимо моего желания перебросил меня в с. Юровское. Мои попытки изменить решение Варнавы не увенчались успехом. Пришлось ехать. Тяжело было прощаться с народом, добрые отношения с которым были налажены. 4 месяца пришлось прожить в с. Юровском. Население с. Алымское и других деревень все же добились моего возвращения в с.Алымское. Очень типичен был общественный приговор о моем возвращении (в архиве бывшей духовной канцелярии) поданный епископу Варнаве, в нем меньше всего было сказано о моей церковной работе и больше всего, о моем отношении к народу и моей общественной работе.
Наступила империалистическая война. С каждым годом интерес к живому делу рос. Все больше и больше внедрялась мысль о ложном пути в роли священника, а влияние политических ссыльных окончательно укрепило во мне решение бросить служение культу. В конце 1916 года я порвал связь с духовным миром навсегда.
Полоса 3.
Наступил 1917 год. Пал царский строй. Началась для меня новая эра свободной, никем не преследуемой общественной работы. Прошла(так я думал тогда) полоса доносов, следствий, гонений за мою общественную и революционную работу. И я весь отдался этой работе. Еще в царское время пытался организовать в селе потребительское общество, но сделать это тогда не удалось. Поэтому первым делом было организовано потребительское общество и я с 1 мая 1917 года был его председателем и счетоводом.
СПРАВКА
Р.С.Ф.С.Р.
Алымский сельский совет
Рабочих, крестьян и красн. Депутатов
Уватского района
Тобольского округа
Уральской области
18 июля 1930 года.
Дана Скосыреву Константину Николаевичу в том, что он в мае 1917 года организовал в с. Алымка, единое потребительское общество, где и работал председателем и счетоводом до июля 1918 года. В июле 1918 года был арестован контрразведкой Колчака за общественную работу, которую он вел с населением.
Председатель сельсовета Захаров
Конечно было не мало насмешек, глумлений, со стороны местных торговцев Шехиревых, всеми силами подчеркивающими гиблость этого дела. Но оно не пало. До 1 февраля 1918 года я был руководителем общества, а затем был приглашен в организованный Союз потребительских обществ(Северсоюз).
Между тем политические события в России, заставляли думать об организации Советов в нашем крае. Было решено приступить к организации Советов. Была создана инициативная группа из крестьян и политических ссыльных, и 11 февраля 1918 года был организован 1-й Алымский сельсовет, членом и секретарем которого был избран я. При этом Алымский сельсовет взял на себя инициативу созыва краевого съезда в с. Демьянском, который и был проведен. Делегатом от Алымского сельсовета был т. Богдан.
Первым делом Алымский сельсовет постановил изъять у местных торговцев весь имеющийся товар и передать потребительскому обществу, а также запасы рыбы у местного кулачества.
Жестоко ополчились враги советской власти, во главе с торговцами братьями Шехиревыми и к ним примкнул учитель школы Бакандин, которого население за это сняло с работы как врага советской власти. Особенно ретиво выступал против Совета один из братьев Шехиревых – Гавриил Васильевич и откровенно вел агитацию против Советской власти. Пришлось обратиться за содействием к Тобольскому Совдепу и когда агитация приняла угрожающие размеры Шехирев, был арестован и направлен в распоряжение Тобольского Совдепа.
Очень характерно отметить, что все протоколы заседания Совета вел я, как секретарь и по глупости эти протоколы мы оставляли и технический секретарь Стерхова О.Ф. все эти протоколы видимо с приходом Колчака передала следователям, поэтому при аресте меня и допросах, все эти протоколы писанные моей рукой были мне предъявлены и служили уликой моего участия в работе Совета.
Наступил май 1918 года. Связь с Тобольском прервалась. Создалось неизвестное положение. Циркулировались всевозможные слухи. Дабы узнать в чем дело я(от Алымского Сельсовета), Овсянкин и Бардаков, были командированы в Тобольск для связи с Тобольским Совдепом. Кстати в это время в Тобольск шел пароход « Отважный» На пароходе также не знали о происходящих событиях в Тобольске. Между прочим на пароходе ехало очень много бывших торговцев(из Алымского-Шехиревы, из Увата- Игловиков и др.) Около д. Верхние Аремзяны не доходя до Тобольска нас встретил пароход «белых» с карательным отрядом. На пароходе был произведен обыск и несколько человек в том числе я, Овсянкин и Бардаков, были арестованы по доносу кулаков Шехиревых и Игловикова. Несколько чрезвычайно жутких часов пришлось провести под арестом карательного отряда,.под страхом дикой расправы, но только благодаря содействию команды через т. Перепеечкина, знакомого с помощником начальника отряда Бобовым мне и моим товарищам удалось выкрутиться из этого неприятного положения. Этот арест-первая репрессия за работу в Совете. Освободившись из под ареста я явился в канцелярию Северсоюза инструктором которого был я, меня очень надменно председатель Союза Благоволин объявил мне что я уволен якобы за недачу сведений о работе на самом деле причина была моя политическая работа и принадлежность к большевикам. Только благодаря настоятельному требованию Союзаслужащих я был оставлен контролирующим торгового отдела.
Возвратившись в с. Алымское, чтоб забрать свой багаж, я едва не был арестован отрядом «белых» Бердникова, приехавшими в село и лишь защита населения и протест освободили из ареста. Это еще больше убедило меня, что оставаться в деревне не безопасно, от разъезжающих по району чехословацких отрядов, поэтому я на другой день сел на проходящий пароход «Станкевич» и выехал в Тобольск.
С июня 1918 года, я начал работать в конторе Северсоюза. Жизнь оказалась полна тревоги и опасений, преследования «белыми» в Тобольске. Приходилось каждую ночь ждать ареста и несколько раз приходилось пережить эти тревожные минуты.
Временное правительство
Тобольская
Следственная комиссия Апреля 14 дня 1919
№ 1714
г.Тобольск
На отношение Ваше от 11 апреля за № 752, Тобольская Следственная Комиссия сообщает, что Константин Николаевич Скосырев обвинялся в соучастии при введении советской власти в с. Алымском Тобольского уезда и наложении контрибуции, в том же селе, а потому, как лицо опасное для существующего государственного строя подвергнут Комиссией изоляции до 10 октября 19919 года.
Председатель подпись
Секретарь подпись
С 15 января по 5 августа 1919 года я просидел в Тобольской губернской тюрьме, заболев при этом нервным расстройством и болезнью сердца (результат одиночки). Эти 6 месяцев тюрьмы в условиях особого тюремного режима, и тревожных переживаний, в последние дни перед эвакуацией тюрьмы и ликвидацию тюрьмы на месте, унесли не мало здоровья.
В то утро я встал как обычно рано, не давали спать мысли, страхи. Я быстро оделся, наскоро разболтал чай в полуостывшем кипятке. Неясные предчувствия вносили нервозность.
B они меня не обманули. Вечером, после обычной проверки началась посадка заключенных на баржу для отправки на Дальний Восток. Гнали в буквальном смысле, сквозь строй штыков.
……Августовская ночь выдалась теплой, безветренной, донимала мошкара, покусывая отрытые части тела, все страшно чесалось, но почесать было нельзя, мешали наручники. У берега стояла вереница барж, и пароход «Ермак». По шатким сходням поднимались на баржи заключенные, прямиком в трюмы, в «баржи» вбили народу так, что дышать было нечем.
(В 1918 году тюрьму захватили колчаковцы и бросили туда политработников, красноармейцев всего около 4500 человек, неудачливых бунтарей были вывезены на баржах в Омск)
Через какое то время, прозвучал гудок парохода, захлюпали лопасти и баржи поплыли вниз по Иртышу, унося наши озябшие души в неизвестность. В воспаленном воображении, искаженным безысходностью, я видел тихо уплывающие вдаль: берег, церковь, здания Тобольска, лица родных мне людей. Тупое отчаяние, над которым глухо закипало бессильное бешенство, овладело моей душой…
Ночью духота сменилась холодом, сыростью, мы жались друг к другу. Сна не было, каждый задавал себе один вопрос: что будет ?
СПРАВКА
На территории нынешней Томской области по берегам рек Оби и Томи много братских могил, оставшихся со времен гражданской войны. Это захоронения политических заключенных, вывезенных из белогвардейских тюрем Тюмени и Тобольска и замученных в "баржах смерти".
Как свидетельствовали очевидцы, в июле 1919 г. небольшой пароход "Ермак", буксирующий баржу, подошел к д.Бараново. Колчаковцы заставили деревенских мужчин выкопать яму, а затем вынесли на берег замученных красноармейцев, среди которых были австрийцы. Число захороненных называлось разное (до 60 человек), но большинство утверждает, что было захоронено 58 человек.
Раз в 5-7 лет братскую могилу у д.Бараново затопляло. С годами ее размыло водами Оби, и летом 1988 г. обнажились останки. В июле этого же года было произведено перезахоронение их братской могилы в соседнюю деревню Елизарьево.
При раскопе могилы и перезахоронении останков было обнаружено 45 костяков, остатки ремней, проржавевшие пряжки, пуговицы, костяные или деревянные, одна пуговица иностранная с изображением короны, остатки ткани, обломки медных русских крестов. От обуви - никаких следов. Очевидно, как и в других местах, хоронили босыми. Длина могилы от места размыва была 4 метра. По свидетельству антропологов захороненные были людьми мужского пола и в основном молодого возраста.
СПРАВКА
Братская могила в д.Тискино, Колпашевского района - одном из старых сел Томской области свидетельствует о трагических событиях времен гражданской войны. Здесь захоронены 85 борцов за власть Советов в Сибири, партийных и советских работников, красноармейцев, простых труженников из рабочих и крестьян, зверски замученных колчаковцами осенью 1919г. на баржах смерти.
Плавучими тюрьмами или баржами смерти народ прозвал сопровождаемые буксирами вверх по Оби и Томи баржи, на которых отступавшие под натиском Красной Армии колчаковцы вывезли из белогвардейских тюрем Тюмени и Тобольска содержавшихся там заключенных. По дороге колчаковцы учинили над сторонниками Советской власти издевательства и расправу, везли их при закрытых люках, морили голодом, расстреливали или просто бросали в воду, умерших или даже полуживых сбрасывали на берег, закапывая в общие ямы.
В сентябре 1919г. колчаковцы выбросили такой груз у д.Тискино. Как свидетельствовали позже очевидцы, трупы были изуродованы, с неузнаваемыми лицами и избитыми телами. Баржу сопровождал отряд колчаковцев, близко к ней никого не подпускали, но были слышны раздававшиеся там крики и стоны. Согнанных местных крестьян заставили в глухом месте за озером выкопать большую яму и перевезти туда на подводах вынесенные на берег трупы. В ответ на возмущение крестьян следовали удары плетьми. Среди умерших были два обезображенных женских трупа. 15 человек колчаковцы захоронили еще дышавшими.
СПРАВКА
Братская могила в с.Никольском хранит память о борцах за власть Советов в Сибири, замученных белогвардейцами-колчаковцами. В 1919г., когда под ударами Красной Армии основные силы Колчака отступали на Восток по железной дороге, часть колчаковцев плыла на пароходах из Тобольска, Обдорска и других городов по Иртышу, Оби и Томи. Эти пароходы, как и сопровождавшие погруженных на баржи политических заключенных из белогвардейских тюрем, тоже буксировали баржи, на которых везли награбленное добро, а в тюрьмах барж - арестованных коммунистов, красноармейцев, активистов Советской власти. Белогвардейцы мучали борцов за власть Советов, расстреливали их по дороге, морили голодом, избивали узников, издевались над ними, сбрасывали умирающих в воду, хоронили по берегам рек. На территории Александровского района расстрелы узников с "барж смерти" и захоронения умерших были произведены у сел Александровское, Лукашкин Яр, Амбары, Новоникольское.
В Новоникольском это случилось в августе месяце. Колчаковцы, пристав к берегу, заставили местных крестьян вырыть четыре больших могилы, куда захоронили 70 человек.
Со временем берег размывало. По решению сельского Совета останки из братских могил были недалеко от сельского кладбища перезахоронены в село. Теперь рядом с могилами построен сельский клуб. На братской могиле установлен деревянный обелиск.
Братская могила жертв борьбы с колчаковщиной расположена в ограде Дома культуры села Новоникольское.
СПРАВКА
Братская могила жертв борьбы с колчаковцами в с.Молчаново - одна из многих братских могил периода гражданской войны на берегах р.Оби. В августе 1919 г. колчаковцы, отступая, погрузили пленных красноармейцев, активистов Советской власти, томившихся в колчаковских застенках Тюмени, Тобольска на три баржи - "Белая", "Вера" и "№4" и направили баржи вверх по Оби и Томску.
Узников на баржах насчитывалось около 10 000 человек, условия были нечеловечески тяжелы, узников не кормили, расстреливали, на баржах распространялись эпидемии тифа, дизентерии, медицинской помощи не оказывалось, трупы умерших либо сбрасывали по пути в реку, либо выгружали при остановках на берегу.
Как вспоминают старожилы с.Молчаново, в начале сентября 1919 г. ночью мимо пристани прошел пароход с баржами, откуда было сброшено 79 трупов. Были подняты местные жители, которых заставили копать могилу. В полкилометре отберега было вырыто рядом две огромных ямы, куда и были захоронены жертвы колчаковцев. Все 79 были молодыми, до крайней степени изможденными людьми, все они остались неизвестными.
С восстановлением Советской власти на могиле в 1920 г. был воздвигнут деревянный обелиск.
Братская могила расположена в конце ул.Озерной на берегу р.Оби. Могильные холмики не выделены, памятника нет. Вокруг деревянная ограда размером 10 х 8 м. В ограде растет 6 тополей.
СПРАВКА
В д.Козюлино Томского района есть братское захоронение жертв борьбы с интервентами и колчаковщиной в годы гражданской войны. Это одно из многих по берегам Оби и Томи захоронений борцов революции - красноармейцев, партийных и советских работников, рабочих и солдат, томившихся в годы гражданской войны в тюрьмах Тюмени и Тобольска, а осенью 1919г. замученных на баржах смерти отступавшими под натиском партизан и частей Красной Армии на восток колчаковцами.
В сентябре 1919г. колчаковцы сбросили с прибывшей сюда с пароходом баржи и наспех захоронили на берегу Томи у Чатской протоки близ д.Козюлино около 200 трупов борцов за власть Советов, были захоронены и еще живые. Это было самое крупное захоронение с барж смерти. Могила состояла из двух траншей, одна длиной 50 м, другая - 75, недалеко друг от друга. А слой костей, замеренный позже вскрытия могил, составлял 60 см.
С годами берег подмыло, и могила обнажилась. Летом 1961года в несколько приемов было проведено перезахоронение останков борцов за власть Советов. Местом нового погребения стал склон с северной стороны сельского кладбища д.Козюлино.
В перезахоронении участвовало все население деревни. На месте захоронения был поставлен деревянный обелиск. Сейчас он утрачен. К 70-летию освобождения Сибири от интервентов и колчаковщины разработан проект обелиска в капитальном исполнении.
Баржам пришлось плыть до Томска более месяца. Ужасы дикой расправы с заключенными, которые были почти ежедневными, голод, тиф, частные расстрелы - добавляли число погибших. Не доезжая Томска, я заболел тифом и почти не помню, как тюрьма была перегружена на вагоны. Так, в бессознательном состоянии проехал до Иркутска. Впоследствии, по рассказам моего товарища Худякова, я узнал, что выходил меня фельдшер (фамилии не помню), с которым я сидел в Тобольской тюрьме. Он был взят на баржу, для лечения конвоя, и ежедневно наблюдал за ходом моей болезни. Упадок сил и атрофию сердца поддерживал дозами спирта. На ст. Байкал, я впервые очнулся, пришел в себя и начал поправляться. Приехав в Читу нам объявили, что часть заключенных останется здесь, я оказался среди них, и был рад, что наконец, не буду испытывать тряску «телячьего» вагона. Под вечер, нас 120 человек на станции Чита-2, принял начальник роты личного конвоя капитан Грант (известный палач). И тут же, у всех на глазах, по приказу капитана Гранта были расстреляны два наших товарища: Телицин и Хозяинов. Нашу группу конвой казаков отвел в военный городок Антипиху, что в 7 км от Читы. Разместили нас в холодной казарме. Был уже конец сентября. Теплой одежды ни у кого не было, ведь отправляли нас, когда еще было тепло. На другой день нас «нагих» погнали в баню, после этой водной процедуры, многие снова заболели. Оставшуюся группу заключенных 70 человек направили в спецконтрационный лагерь для бывших красноармейцев и политзаключенных, в 5-6 км от Читы. И вот тут пришлось прожить зиму 1919-1920 гг. Жить было чрезвычайно холодно, так как помещения не приспособлены к холодам. Режим в лагере был сносный, а последнее время – слабый, благодаря тому, что начальником лагеря был поручик Зябрев (сын рабочего). Питание обычное тюремное. Наступил март 1919 года, настроение в Чите стало тревожным. Ожидалось наступление «красных» и начальнику лагеря предложено было эвакуировать лагерь на ст. Манчжурия. Нерадостно встретил это известие лагерь, с нетерпением ожидавший прихода «красных», а с ними и освобождения. На тайном собрании находящихся в лагере было решено разведать и установить связь с большевистской организацией, решив перейти на нелегальное положение. Начальник лагеря Зябрев также и не думал эвакуировать лагерь. Две недели мы жили на нелегальном положении, получая продовольствие от большевиков железной дороги. Мы организовали два партизанских отряда, и решено было идти к красным. Одним отрядом командовал начальник лагеря Зябрев, а вторым его помощник. Первый удачно прошел к красным по Баргузинскому тракту, перевалив Яблоневский хребет, а второй погиб. Я и несколько моих товарищей, идя с первым отрядом (с обозом)не смогли проехать заставу и вынуждены были остаться в городе без всяких документов. Некоторое время пришлось жить на конспиративных квартирах, а затем нас несколько человек устроили в инженерную дистанцию к т. Емельянову А.Ф.
Я был принят без всяких документов и назначен конторщиком в строительную часть. Чрезвычайно тяжело мне было сознавать, что благодаря тому, что японцы не дали красным занять Читу- вопрос моего выезда из Читы и отъезд в Советскую Россию откладывается на неопределенное время. Я решил не оставаться на зиму 1920-1921 гг. в Чите и благодаря содействию Емельянова давшего пропуск на выезд из Читы, я с 2 товарищами бежал из Читы с целью перебраться через фронт к красным. Тяжело и тревожно было проезжать через ст.Черновская. Недоехав до ст. Саханбо, 4-5 км пришлось сойти с поезда, дальше поезда не ходили, начинался фронт. На станции мы обратились к начальнику за указаниями дальнейшего следования. Тот сказал, что надо перейти фронтовую полосу 18-20 км. Но это не безопасно, кругом заставы белых. Делать нечего, пошли бросив все свои документы. Пройдя 7-8 км, мы увидели несущийся к нам конный разъезд, душа ушла в пятки, замерло сердце и ужас охватил нас. Но к счастью мы попали на разъезд красных. Первое время нас вели пешком, затем повезли на броневике. Остановились на ст. Манзоня, я сидел на площадке броневика и вдруг кто то окрикнул мою фамилию. И велика была моя радость, это был один заключенных с которым я был в Тобольске. Из его слов я узнал, что несколько других товари щей из 1 отряда служили в1 километре от станции. Он отпросил меня у конвоя, и я ушел к ним. Переночевал и мне дали документы кто я, потом поехал в Вехнеудинск. По приезду в Вехнеудинск, я был немедленно освобожден и направлен для работы в государственном контроле.
ДВР
Государственный
Контроль
Гор. Верхнеудинск.
№5477
9 октября 192 года.
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Дано гр.Константину Николаевичу Скосыреву в том, что он состоял на службе в государственном контроле в военном отделе на должности конторщика 1 го разряда с 15 сентября по 9 октября с.г. уволен согласно прошению, ввиду отъезда в Советскую Россию, как амнистированный бывший политический.
Управляющая канцелярией
Делопроизводитель
2.5 месяцев пришлось поработать в Верхнеудинске, и затем с партией бывших политзаключенных, по распоряжению ВЦИКА был направлен в распоряжение Сибревкома, в г.Омск, оттуда в Тюмень и далее в Тобольск. Возвратившись в Тобольск я сразу же был направлен инструктором кулинарно-промышленной секции Северосоюза, где работал сперва рядовым инструктором, а потом зав. инструкторским отделом. Затем в июне 1921 года был избран членом Тюменского губернского производственного союза, но не желая оставаться в Тюмени я, отказался от работы в Союзе и уехал в Тобольск. В 1922 году был избран председателем Уралкоопа и заместителем председателя Северсоюза. После ликвидации Уралкоопа, я некоторое время работал инспектором контролером РКИ. Затем участвовал в организации 10го дома отдыха Упрофбюро, в Тобольске. Далее судьба перебрасывает на работу по организации кооперативного объединения инвалидов. В 1929 году прозвенел первый звонок из моего прошлого, я был поражен в правах и лишен избирательных прав, как бывший служитель культа. Много сил было затрачено чтобы восстановить мое доброе имя. Спасибо товарищам.
Отзыв о Скосыреве К.Н.
Отбывая ссылку в 1908 году, я находился в с. Алымке Уватского района, где попом в то время был гражданин Скосырев. Отношение крестьян к Скосыреву и в то время хорошее, хотя бы потому, что Скосырев старался организовать в Алымке кооператив, за что его и ненавидело и даже преследовало местное кулачье и тогдашние власти. Особенно злы были на Скосырева местные купцы Шехиревы, которым «хороший поп» Скосырев был как бельмо на глазу.
В Алымке нас политических ссыльных было много и частые разговоры об одурманивании народа религией и о поповстве Скосырева, имели вероятно на него определенное влияние, так как еще до Октябрьской революции он бросил свое поповство и обратившись в простого гражданина стал заниматься полезной общественной деятельностью.
При белых подвергался гонению за установление советского строя в бывшей Тобольской губернии, долго работал кооператором. К ссыльным Скосырев относился также хорошо. Настоящим отзывом я хочу сказать только то, что если Скосырева в настоящее время и за теперешнюю его деятельность не за что лишать права голоса, то прошлое поповство не причем., хотя бы потому что он бросил поповство самостоятельно и в такое время (1916 г.), что поступок его говорит сам за себя. Во всяком случае не может быть отнесен к плохим поступкам.
Я знаю Скосырева уже 20 лет, и когда он попросил меня написать о нем, то я считаю своим гражданским долгом сказать о нем, только то, что я изложил в настоящем отзыве.
Бывший политссыльный Бабич Константин Емельянович
Тобольск, ул. Сталина, 20
9 января 1929 года.
Характеристика
Скосыреву Константину Николаевичу
Тов. Скосырева К.Н я знаю с 1911 года, когда он работал священником в с. Алымка, Уватского района.
За время своей службы в с. Алымка Скосырев К.Н вел большую работу среди беднейшей части н6аселения, оказывая медицинскую, материальную помощь бедноте. В 1911 году во время неурожая он стал организатором питательных пунктов для бедноты пострадавшей от неурожая, организовав также горячие завтраки в школах для учащейся бедноты. Вся эта работа велась Скосыревым К.Н. среди населения, вызвала ненависть к нему со стороны купцов-рыбопромышленников Шехиревых, так как мероприятия проводимые Скосыревым, были направлены на то, чтобы вырвать бедноту их рук эксплуататоров.
В 1917 году Скосырев К.Н. стал во главе организации бедноты и солдат–фронтовиков по конфискации имущества купцов-рыбопромышленников. По его инициативе и руководстве было организовано сельское потребительское общество, где он был Председателем правления. В 1918 году, когда власть была захвачена Колчаком, купцы-рыбопромышленники донесли на него в колчаковскую контрразведку, и он был посажен в тюрьму, как политический преступник. В1919 году при отступлении белых из Тобольска, был посажен на баржу с большевиками и пленными красноармейцами и увезен в Томск, из этого я заключаю что Скосыреву К.Н. пришлось получить хорошую жизненно-политическую школу, не чем иным можно объяснить добросовестную полную энтузиазма его работу в советских организациях начиная с 1920 года.
Зам. парторга Обьского рыбтреста Неумоев Иван Николаевич
Чрезвычайно, морально тяжело было пережито временное лишения избирательных прав. Правда я был по постановлению Тобольской окружной избирательной комиссии восстановлен, но все же это временное лишение прав и отнесение меня к числу «чужаков»советского строя, для меня было большим наказанием считаю незаслуженным, т.к. хотя я и был служителем культа, но своей революционной работой, я доказал приверженность советскому строю, перенеся все моральные и физические муки в застенках колчаковцев, тем самым искупив свою вину за прошлое. Несмотря на то, что в период своей работы в течение 17 лет, я ничем себя не запятнал однако «травля" продолжалась.
Выписка из протокола №10
Параграф 7, заседания Тобольской избирательной комиссии от 5 февраля 1929 года.
Слушали: Ходатайство бывшего священника гр. Скосырева Константина Николаевича, проживающего, в г. Тобольске, по Почтовой ул.дом 9, о восстановлении в избирательных правах, утраченных в силу п. «М»ст.15 Инструкции ВЦИК о выборах советов.
Постановили: Принимая во внимание, что Скосырев К.Н. еще в 1916 году прекратил выполнение обязанностей служителя религиозного культа, что с этого времени и до настоящего времени, он занимается общественно-полезным трудом, состоя с 1920 года членом профсоюза и доказал свою лояльность по отношению к советской власти, восстановить гр. Скосырева К.Н.в избирательных правах. Настоящее постановление внести на утверждение Президиума ОкрИКа
Верно: Секретарь Окризберкома Унжаков
ВЦИК
Секретариат-председателя ВЦИК
19 апреля 1934и года
№13
Г.тобольск
Обско-Иртышской области.
Горсовету.
Препровождается Вам заявление Скосырева Константин Николаевича с жалобой на неправильное снятие с работы по той причине, что он являлся служителем культа с 1908 -1916 г., после чего снял с себя сан и вел политическую работу по организации советов, за что в период колчаковщины подвергался разным пыткам и взят в тюрьму, что подтверждается справками, приложенными к заявлению. После революции в настоящее время работает по найму.
Учитывая вышеизложенное Секретариат Пред. Вцик просит вас восстановить его на работу.
О последующем сообщить нам и просителю.
Секретариат Пред.ВЦИК Зимин
Член ВЦИК Суббота
В эпоху царизма меня гнали и преследовали за мою революционную и общественну деятельность
При Колчаке жестоко расправились за мои политические убеждения
При красных преследуют за прошлое. Сейчас я больной, разбитый человек.
Я не требую к себе почета, но дайте мне возможность спокойно работать и не отталкивать меня от общественной работы.
24 ареля 1937 года
Советская власть в Тюменской (Тобольской) губернии была установлена в марте-апреле 1918 года.
В мае 1918 года в Поволжье и Сибири вспыхнул мятеж чехословацкого корпуса военнопленных, который поддержало местное контрреволюционное подполье. 7 июня чехи и белогвардейцы захватили Омск. Омские большевики отступили на пароходах через Тобольск в Тюмень, где был создан военно-революционный штаб Западной Сибири. 20 июля 1918 года части Красной Армии оставили Тюмень. После изгнания колчаковцев из
Тюмени, для борьбы с контрреволюцией 15 сентября 1919 года была утверждена губернская чрезвычайная комиссия - губчека.
Конец октября – начало ноября, когда силы белых отступили к Тобольску и только отчаянными усилиями удалось остановить красных, это начало катастрофы и войск, и всего белого дела адмирала Колчака.
Письмо
1 мая 1936 года.
Заведующему хоз.б-цы тов. Скосыреву
Константин Николаевич!
Благодарю за приветствие с 1 мая и взаимно поздравляю Вас!
Вчера на торжественном заседании в больнице я отметил проведенную вами большую работу по налаживанию хозяйственной части в больнице, в частности вашу инициативу в проведении стахановского двухнедельника. С удовлетворением еще раз констатирую это и рассчитываю, что в половине июня когда мы будем подводить итоги конкурса я смогу отметить дальнейшие успехи. Надеюсь что Ваша работа будет соответствующим образом оценена. Я вполне согласен, что ваша инициатива не встретила в нашей общественности, в частности со стороны профсоюза и месткома, той поддержки, на которую можно было бы рассчитывать. Безусловно руководство месткома должно быть сменено – и сами медработники говорят об этом. Что же касается профсоюза в Вашей работе со стороны финансовой части, то я надеюсь, что в ближайшее время мы изживем это получению дополнительных средств от окрздрава. Выпады в ваш адрес со стороны некоторых лиц, я думаю не должны смущать вас, так как хорошие результаты работы лучше всего говорят о ней. Прошу иметь ввиду, что как главный врач и весь врачебный персонал ценят вашу работу и прошу спокойно продолжать ее дальше. С Товарищеским приветом. Подпись
Продолжение следует……
