Кутергина И.Г. Использование метафор в семейной терапии (статья)

Теоретические предпосылки

Хочу поделиться некоторыми моими наработками в практике семейного консультирования, связанными с использованием такого действенного инструмента, как метафора. Но для начала немного теории.
Метафора (от греч. metajora – перенос значения слова) – один из наиболее распространённых видов тропа, в котором отдельные слова или выражения сближаются по сходству или по контрасту их значений. Метафоры образуются по принципу олицетворения, овеществления, отвлечения и т.д. Метафора придаёт речи исключительную выразительность.

Именно интерес к метафоре расширил сферу её применения и изучения, охватив разные области знания – философию, логику, психологию, нейронауки, герменевтику, разные школы лингвистики, теорию информации – и способствовал взаимодействию названных направлений научной мысли, их интеграции, следствием которых и стало формирование когнитивной науки. Метафора явилась ключом к пониманию основ мышления и процессов осознания ментальных представлений о мире. Таким образом, метафора укрепила связь сознания с логикой, с одной стороны, и с мифологией – с другой. 
История философии содержит два резко противоположных взгляда на возможности использования метафор.
Английские философы-рационалисты считали, что речь в первую очередь служит для выражения мысли и передачи знания и что для выполнения этой функции пригодны лишь слова, употреблённые в их прямом смысле. Т. Гоббс называл метафоры “блуждающими огнями” и был убеждён, что пользоваться ими – значит “бродить среди бесчисленных нелепостей” (кстати, он сам не обходился без метафор). Дж. Локк считал, что образное употребление слов внушает ложные идеи и вводит в заблуждение рассудок. Многие философы, эмпирики и прагматики, придерживающиеся позитивистских взглядов, сходились на недопустимости использования метафор в научных сочинениях. Употребление метафор приравнивалось ими к совершению преступления (ср. англ. to commit a metaphor и to commit a crime).
Философы и учёные романтического склада, напротив, считали метафору единственным способом не только выражения мысли, но и самого мышления. Ф. Ницше, например, считал, что между субъектом и объектом возможно лишь эстетическое отношение, выражаемое метафорой. Поэтому побуждение человека к созданию метафор неискоренимо. Ницше подчёркивал, что познание в принципе метафорично. Без метафор мы лишаемся возможности спорить об истине, ибо, по Ницше: “Что такое истина? Движущаяся толпа метафор, метонимий, антропоморфизмов, – короче, сумма человеческих отношений... истины, иллюзии...”
Начало современным когнитивным дискуссиям о метафоре было положено публикациями цикла исследований Э.Кассирера о символических формах в культуре. Э. Кассирер обращается к этапу дологического мышления, отложившегося в языке, мифологии, искусстве, религии. В языке выражены как логические, так и мифологические формы мышления. Основу мифологических представлений о мире Кассирер ищет в метафоре. В отличие от Ницше, он различает два вида ментальной деятельности: метафорический (мифо-поэтический) и дискурсивно-логический. Дискурсивно-логический путь состоит в ряде постепенных переходов от частного случая ко всё более широким классам. Это путь формирования понятий и законов естественных наук. Метафорическое освоение мира, в свою очередь, ориентировано на качественный параметр, оно интенсивно, в отличие от экстенсивного логического дискурса. Это путь формирования мышления в гуманитарных науках.
Из тезиса о внедрённости метафоры в мышление была выведена новая оценка её познавательной функции, её суггестивность, её моделирующая роль: метафора не только формирует представление об объекте, она также предопределяет способ и стиль мышления о нём. По когнитивной функции метафоры делятся на ключевые (базисные) и побочные (второстепенные). В отличие от побочных, ключевые метафоры определяют способ мышления о мире (картину мира) или о его фундаментальных аспектах (“Что наша жизнь? Комедия страстей, а наши радости – антракты в ней”. В. Шекспир).
Метафоры, ранее изучавшиеся преимущественно этнографами и культурологами, вошли в круг интересов специалистов по психологии мышления и методологии науки. Аналогии, основанные на ключевой метафоре, вводит в свою систему автор теории фреймов (сценариев, в контексте которых изучаются предметные и событийные объекты) М.Минский. Такие аналогии дают возможность увидеть предмет или идею “с качествами” другого предмета или идеи, что позволяет применить знания и опыт, приобретённые в одной области, для решения других проблем. Метафора, по Минскому, способствует образованию непредсказуемых межфреймовых связей, обладающих большой эвристической силой.

Практический опыт

В семейной терапии мы, практические психологи и консультанты, сталкиваемся с метафорическими описаниями мира и происходящих событий, может быть, чаще всего. Во-первых, как известно, существует множество словесных метафор, описывающих семейную систему, начиная от “ячейки общества” и заканчивая “банкой с червями”. Во-вторых, во время своей работы мы имеем перед собой, как минимум, две разные картины мира, а это значит, различные вербальные и невербальные сообщения репрезентируют для нас реальные характеры людей, их ценности, ход мыслей и чувств. И, в-третьих, на наш простой, но справедливый вопрос: “Каких изменений вы хотите для себя и своей семьи?” мы получаем в ответ, как правило, бесконечное множество метафорических номинализаций, вроде “счастья”, “согласия”, “уважения”, “доверия”, “выражения привязанности” и т.д. Наша задача – расшифровать эти кодировки и привести их к общему знаменателю.
Кроме того, многие семьи сами по себе, без всяких терапевтических ухищрений, содержат много гротеска, аллегорических сравнений. Например, жена, во всем похожая на свою мать (это могут быть поведение, способности, убеждения, ценности и даже личностное своеобразие), и внешне начинает походить на нее: она может выглядеть старше своих лет, иметь специфическую походку, выражение лица, речевые обороты и др. Или если мать в семье – “синий чулок”, то ее дочь-подросток, как бы показывая ей пример, может ярко краситься, броско одеваться.
Используя этот естественный гротеск и подстраиваясь к нему, терапевт может давать клиентам парадоксальное предписание. Например, в семье, где основными правилами взаимодействия взрослых были соблюдение приличий, спокойствие и невыражение недовольства, сын был вынужден взять на себя роль агрессора, отыгрывая внутреннюю озлобленность всех членов семьи. Мальчик беспричинно ломал и выбрасывал вещи, устраивал шумные истерики дома, драки во дворе. Несогласованность между внутренним состоянием взрослых и их внешним поведением, вербальной коммуникацией заставляла его “выпускать пары” за всю семью. На приёме у терапевта родителям было предписано по очереди бить специально закупленную для этого посуду, драться подушками и т.д. К своему удивлению, вскоре они обнаружили и другие методы выяснения отношений, благодаря чему существенно наладилось и супружеское взаимодействие, и поведение ребенка.
Часто именно парадоксальными, метафорическими предписаниями приходится пользоваться и в случаях, когда отношения в семье осложняются из-за непростроенности границ, если в жизнь семьи постоянно вмешиваются старшее поколение, школа, друзья или чье-то хобби, работа, увлечение. В таких случаях принято говорить о нарушении границ внешних, снаружи. Часто здесь помогают метафорические высказывания о том, что каждая образующаяся пара в животном мире завоевывает и охраняет свою территорию, и именно такая, порой агрессивная защита позволяет им вырастить свое потомство. Если же в семье нарушены внутренние границы, то есть налицо спутанность семейных ролей и ответственности, то показательным оказывается предписание “стараться еще лучше в этом же направлении”. Например, при слитных отношениях можно посоветовать в течение недели носить одежду друг друга, меняться спальными местами, выполнять несвойственные обязанности: ребенку – готовить обед, отцу – делать уроки, маме – идти на работу вместо папы и т.д. Парадокс предписания вызывает протесты клиентов, и это дает динамику отношениям.
Метафорические формы общения, игры в психотерапии являются также прекрасной разбивкой состояний при атмосфере всеобщей озабоченности, напряжения, недоверия. Игра и сказка – это детский мир, детская карта. А, как известно, в своих играх дети всегда так или иначе отражают те проблемы, которые их беспокоят. Дети очень наблюдательны, и они не пользуются оценочными дигитальными категориями. Они доверяют своему сенсорному опыту, и именно он запечатляется у них в памяти. Поэтому присутствие детей на терапии часто даёт много ценной информации. Как видится ребенку домашняя ситуация? Какова пошаговая динамика происходящего (“Что нужно сделать папе, чтобы у мамы испортилось настроение?”). С кем ребенок уютнее себя чувствует? Что вызывает у него тревогу? Правильно ли он понимает позицию взрослых (“Как ты думаешь, что чувствует твой папа, когда смотрит телевизор, а вы с мамой ругаетесь?”). Таким приемом мы даем возможность всем присутствующим членам семьи побывать в каждой из трех позиций восприятия: рассказать о происходящем от своего лица, посмотреть на это глазами другого или со стороны. Однако маленькие дети понимают семейные правила, скорее, на невербальном уровне. Они замечают то, что психологи называют неконгруэнтностью, рассогласованием между внешним поведением и глубинными убеждениями; они знают, какова сенсорная очевидность установленного раппорта (или его отсутствия); улавливают, находятся взрослые в ресурсном или нересурсном состоянии, и, вероятно, даже владеют рецептами успешных и неуспешных стратегий взаимодействия с родителями в состоянии ресурса и нересурса. Но вся эта информация накапливается у них на бессознательном уровне, и сделать ее частью сознательной компетенции как для себя, так и для родителей ребенок может лишь посредством игры, сказки, импровизаций, то есть метафоры. Если мы хотим, чтобы ребенок мог принять участие в терапии, мы должны подстраиваться под его семантику, под его представление о жизни, его “магическое сознание”. Именно поэтому игровая, символичная форма общения в семейной терапии бывает наиболее эффективна.
Мной и моими коллегами были разработаны два специальных метафорических приема: семейная скульптура и работа через метафорический предмет. Остановлюсь на каждом из них подробнее.
1) Семейная скульптура – это символическое отражение позиций членов семьи по отношению друг к другу, а также дистанции между ними, динамики взаимоотношений. Семейная скульптура по своей сути напоминает парадоксальное предписание, поскольку в ней взаимоотношения показываются в гротесковой форме. Мы просим каждого из членов семьи поставить своих близких так, чтобы это пантомимически отражало все то, чем семья живет, как относятся люди друг к другу (инструкции должны быть максимально неконкретные, содержать меньше референтных индексов). Свое видение скульптуры ваяют сначала все участники по очереди, а потом это делает сам терапевт. В результате могут получиться очень меткие картины.
Например, один из членов семьи становится спиной ко всем остальным, или, наоборот, с протянутыми руками, но на большом расстоянии. Если в семье все подчинено интересам какого-то одного человека, он может оказаться на пьедестале, а все остальные смотрят на него с раболепием в глазах и заломленными руками. Такая скульптура отражает ситуацию, когда у одного из родителей слишком жестокий характер или важная работа, заставляющая других подлаживать под него свое расписание, интересы. На пьедестал может быть воздвигнут и ребенок – кумир и гордость всех окружающих. Кто-то из участников может быть поставлен на колени или презрительно указывать на всех пальцем.
Иногда скульптура бывает весьма динамичной. Например, если мы имеем целью показать матери, что она слишком потворствует своему капризному ребенку, то мы просим его взять маму за руку и беспрерывно дергать ее, прыгать, запутываться между ней и отцом или другими детьми, пока неудобство не заставит мать (или кого-то другого) остановить этот процесс. Движение в скульптуре может перемещаться с одного человека на другого; в зависимости от степени своей успешности ребенок может возводиться на пьедестал или сидеть на корточках; или ребенок может постоянно перебегать от отца к маме, символизируя собой “телефонный шнур” и т.п.
Поскольку, как я уже писала, важным компонентом семейного благополучия является четкость границ, то порой имеется необходимость ввести в скульптурную композицию воображаемую фигуру бабушки или предмет, символизирующий работу, дачу или даже телевизор. Иными словами, скульптура выражает через метафору то метасообщение, ту стратегию взаимодействия, которую несет в себе каждый участник. Утрирование ситуации помогает наглядно проверить экологичность семейных правил, прочувствовать эффекты, которые получают члены семьи от установленной последовательности поведенческих паттернов. Скульптура предполагает и визуальную наглядность ситуации, и кинестетическое прочувствование участниками своих позиций в символической форме. А задействуя в “строительстве” всех участников терапевтического процесса, мы способствуем получению обратной связи, в том числе и от тех из них, чьей доминирующей метапрограммой дома является пассивный стиль реагирования.
О выявлении метапрограмм в скульптуре можно говорить особо. Так, например, размер разбивки информации, характерный для автора-ваятеля, виден по тому, насколько детально или символично его изображение, отражен в скульптуре конкретный контекст, “типичная” ситуация или глобальная расстановка сил. Если же кто-тo из персонажей стоит отдельно, далеко или на голове, то он явно предпочитает различия. В то время как фокус сравнений, направленный на сходство, будет отражаться в том, что все члены семьи “переплетены”, находятся в тесном кинестетическом контакте или у всех похожие позы, выражения лица. Внутренняя референция в принятии решений будет характерна для того, кто встанет спиной ко всем или будет показывать им, что делать. В общем групповом портрете также заметен будет и стиль взаимодействия (независимый или кооперативный), иногда можно обнаружить даже способ мотивации, принятый в семье. Это может отражаться в движении или общей направленности нескольких или всех членов семьи в одну и ту же сторону – это может быть как от кого-то или чего-то, так и к кому-то.
В скульптуре явно находит свое отражение то, насколько глубокий раппорт установлен между участниками, все ли в него включены; производит весь портрет в целом ресурсное или нересурсное впечатление. Так же легко можно откалибровать, конгруэнтно ли смотрятся люди в очевидной им роли; на чем именно фокусирует свое внимание каждый из участников, а что он опускает в своем восприятии ситуации. Выраженное в метафоре в символической форме видение каждым из клиентов общей ситуации позволяет всем остальным подстраивать эту метафору под свою карту, осуществлять свой собственный трансдеривационный поиск.
При таком методе работы можно выявить через метафорическую форму как актуальное, так и желаемое состояние для каждого человека (“Как бы вы хотели, чтобы это выглядело?”, “Что нужно изменить в скульптуре, чтобы это вас больше удовлетворяло?”). Такой прием обеспечивает позитивную спецификацию желаемого результата, формирует у каждого представление о том, как это должно выглядеть. Иногда при построении такой “идеальной” скульптуры сразу всплывают ограничивающие убеждения одного или нескольких участников (“Такого никогда уже не будет”, “Он не захочет подойти к нам ближе” и др.). Бывает и так, что портрет, отражающий желаемое состояние, для всех членов семьи очень схож, например, они символизируют всеобщую гармонию и близость, стоя близко друг к другу и держась за руки. Это позволяет нам отлично проиллюстрировать отделение намерений от поведения: как бы различны ни были позиции в актуальном состоянии, все они стремятся к одной общей позитивной цели – сблизиться, но стремятся различными поведенческими путями. Это объединяет семью, делает очевидной необходимость совместных усилий.
2) Теперь я бы хотела рассказать о работе с метафорическим предметом. Метафорическим предметом может выступать что угодно: игрушка, подушка, надувной шарик или мяч, который во время семейной консультации “изображает” беспокоящий клиентов вопрос. Лучше всего этот прием применим к детям. Дело в том, что детское сознание в 2,5-3 года становится “символичным”: в игре у ребенка появляются замещающие предметы. Он может использовать палочку вместо ложки, градусника; брусок конструктора – вместо машинки; понимает, что папу или маму в игре может изображать любой ребенок. Поэтому дошкольнику достаточно легко принять, что какой-нибудь реальный предмет будет в нашем разговоре выполнять роль ссоры, обиды, плохого настроения, непослушания и т.д. То есть те самые существительные, которые “нельзя положить в тачку”, становятся реально осязаемыми.
Сначала ребенок выбирает игрушку или предмет, дает ему имя или название, определяет его размеры. Затем мы спрашиваем ребенка: “Кто первый берет этот предмет, зачем? Кому хочет передать? Что случится с игрушкой, если ею не заниматься, не брать ее? Каким образом она передается другому? В каком количестве, на какое время? Хочет ли еще кто-то в доме поиграть с игрушкой? Получит ли он ее?” Вопросы могут задаваться не только ребенку. По правилам циркулярной логики, принятым в семейной терапии, мы спрашиваем о взаимодействии мамы с дочерью – у отца (“Что было бы, если бы дочь не взяла игрушку?”), о чувствах мамы – у ребенка (“Изменяются ли размеры игрушки – если она отражает, например, тревогу или вину, – пока мама хранит ее у себя?”), об отношении одного родителя – у другого (“Как бы поступил с игрушкой ваш муж?”).
И наконец, наличие игрушки как символа определенного чувства, или состояния, или паттерн поведения подразумевает, что это нельзя просто выкинуть из жизни. Таким образом, мы начинаем искать взаимоприемлемые пути решения задачи. Например: “Как ты думаешь, что было бы, если бы мама не отдавала игрушку никому, не бросала и не заставляла ее брать, а просто поставила бы на стол и рассказала о ней? А если бы она “разобрала” игрушку и разделила со всеми понемногу?”
В результате метод метафорического предмета позволяет снять агрессию, приобрести коммуникативные навыки, отработать модель поведения и т.п. – путем манипуляций с искусственным предметом, используемым в качестве реального, и переносом на него свойств и отношений людей из реальной жизни.

Выводы
Вирджиния Сатир писала, что мир на нашей планете начинается дома. Поэтому если кому-то захочется изменить этот мир, то следует начинать с себя и своей семьи. Психологические знания и метафора помогут в этом. А если удастся нести добро и другим семьям, то можно смело гордиться своей жизнью.
Те же люди, для кого вопросы налаживания семейных взаимоотношений представляют практический интерес, но сами они не обладают достаточными психологическими знаниями, всегда могут обратиться за помощью в разрешении трудных семейных ситуаций к специалистам, практикующим в этом направлении. Специалисты помогут им найти причины внутреннего дискомфорта, оживить супружеские отношения, наладить общение с детьми.
Использование метафор в семейной терапии – очень благодарное и высокоэффективное занятие. Если психолог или психотерапевт умеют грамотно пользоваться этим приемом и проявляют в своей работе достаточно творчества, то метафора может сопровождать их консультации с момента сбора информации до осуществления последней поведенческой проверки сделанной интервенции.
Метафора, благодаря своим свойствам, позволяет точнее проводить первый этап диагностики, далее производить коррекцию, легко отслеживать динамику и движение психологических процессов и качеств, а также осуществлять заключительный этап наблюдения с последующими рекомендациями.
Так или иначе, метафорами продолжают пользоваться и в психологической науке, и в обыденной жизни. Они отвечают способности человека улавливать и создавать сходство между, казалось бы, несхожими индивидами и объектами. Метафора знаменует собой активизацию мыслительного процесса, проникновение в глубины личного опыта и более заинтересованное обращение каждого человека ко всей системе знаний о мире в целом.