Роб Гонсэлвес родился в Торонто (Канада) в 1959 году. Его главным хобби в девстве было рисование, в двенадцать же лет он увлекся архитектурой, научился видеть перспективу, и это положило начало его особому стилю.

Магреализм Магритта наряду с точными перспективными иллюзиями Эшера оказали огромное влияние на работы художника. Еще учась в колледже, он отрабатывал полный рабочий день как архитектор, успевая в редкие свободные часы заниматься разнообразными художественными проектами.

После успеха на выставки Toronto Outdoor Art Exhibition в 1990 году, Роб принял решение посветить все свое время рисованию. И хотя большинство людей характеризуют его работы как сюрреалистические, сам он верит, что его картины отличаются от чистого сюрреализма тем, что заранее продуманы и несут в себе конечную мысль.

Идеи Роба в значительной степени рождены внешним миром (который многие сюрреалисты пытаются игнорировать) и включают знакомые, повседневные сцены; использованные для создания иллюзии. Его желание внести ощущение волшебства в реальность привело к тому, что термин — «Волшебный Реализм» наиболее верен при описание его авторского почерка.

Картины Роб Гонсэлвес для людей верящих в чудеса, а таких, как выясняется, очень много. Плакаты с его картинами весят в посольствах, в приемных сенаторов и обычных квартирах.

 

Читать далее...

Взято у Леонид_Шеметов

Существуют Высокие Критики фотоискусства, просто критики, ценители, люди, равнодушные к фотографии, люди, не любящие фотографию и наконец, жёны и подруги фотографов. Сказать, что последние ненавидят наше творчество - значит ничего не сказать. Жёны с an attachement'ами в лице тёщ ведут открытую агрессивную гражданскую войну против бедных и несчастных тружеников плёнки и штатива. Эта война изобилует различными подлыми приёмами в виде подковёрной борьбы и фразами типа "В доме есть нечего, а ты какие-то картинки печатаешь!". В статье рассматриваются практические методы борьбы с этим явлением.
Поговорим вначале о семейном бюджете. Под семейным бюджетом понимается некая небольшая, но достаточная для влачения скромного существования сумма денег, которую вы и ваша жена донесли после получки до дома. Денег всегда мало, и если их будет ещё меньше, то ваша жена этого не заметит. Поскольку вам неизвестно, сколько денег ваша жена не донесла до семьи, то исходя из презумции виновности своей жены, вы с чистой совестью тоже имеете полное право создать свою скромную заначку, в сумме, достаточной для покупки, проявки, печати ваших плёнок, а так же для покупки фотопринадлежностей. Хранить указанные средства автор рекомендует вместе с вашим фотоаппаратом, для этих целей подходят коробочки от фильтров Cokin, а так же картонные коробки от фотоплёнок. В силу своей врождённой технической безграмотности жёны никогда не лазят в сумки с фотоаппаратурой, так как опасаются дотронуться до того, что трогать не стоит, ну и кроме того, они расчитывают на вашу взаимность, надеясь, что и вы не полезете в женскую сумочку, где в пудреннице лежит заначка жены. Заначку стоит защищать от действия прямых солнечных лучей, так как куда проникает солнце, туда может так же проникнуть .случайный. взгляд вашей жены.

Теперь о покупке плёнок и принадлежностей. Жёны - это условно-доверчивые существа, которые как правило ничего не знают о ценах на фототовары, посколько могут сравнивать все предметы только с швейными машинками и с ценой одного килограмма картошки. Помните, что одна фотоплёнка Fujicolor Superia 100/36 - это несъеденные 10 килограммов картошки, в то время как Fujichrome Velvia 50/36 - это уже примерно несъеденные 30 килограммов. Этим профессиональный подход отличается от любительского. Фотографируя на такую плёнку стоит помнить, что сняв один кадр, вы лишаете семью одного килограмма картошки.

Покупая плёнку и принадлежности, не стоит хвалиться этим перед женой. Ей всё равно это неинтересно, а нервов вам будет это стоить немало. Чеки надо выбрасывать сразу же после покупки. Пережёвывать чеки надо очень тщательно, и выбрасывать жёвочки в недоступное для жены место. До сих пор вспоминаю скандальную ситуацию, когда автор недостаточно тщательно пережевал чек на фотовспышку и выкинул его в помойное ведро. Обнаружив и восстановив фрагменты на 185$, жена была очень удивлена, что вот, мол, сволочи, пробили $185, в то время как вспышка реально (по моим словам) стоила 9 долларов и 85 центов. Наживаются на нас, торгаши проклятые! Я не возражал, а поддакивал.

Если ваша покупка всё-таки обнаружена, очень полезно слегка занизить цену, раз в десять. К примеру, батарейный блок может стоить примерно 150 рублей, а никак не 60$, и доказать это несложно: "-За что тут платить? Это же пластмасска!" Автор советует оценивать объективы примерно в 30-50 долларов вместо четырёх сотен, фильтры доллара в 2-3, а плёнки получать бесплатно на рекламной акции в переходе метро.

Хранить плёнки следует в холодильнике, не занимая более 50процентов от его полезного объёма. Перед закладкой на хранение плёнки следует помещать в влагонепроницаемый мешок (очень подходит пятидесятикилограммовый мешок от сахара), что бы не залить их супом, вареньем или вытекшим из пакетика майонезом.

Если вы недостаточно запасливый человек и не сделали заблаговременно заначки, подходит следующий практический приём, многократно проверенный автором на практике. К примеру, вам понадобился штатив. Осенью, вы вкрадчиво говорите жене: "-Дорогая, мне весной надо будет прикупить штатив, он будет стоить около 200 долларов." Делать это надо после обеда, когда кровь жены отливает от мозга к желудку. Конечно же, вы прекрасно знаете, что штатив стоит не 200$, а всего лишь 100$. Любая жена сразу же соглашается на всё, когда речь идёт о столь отдалённой перспективе. Через пару недель, прогуливаясь по городу, вы невзначай заходите в фотомагазин, и долго изучаете там цены на фотоплёнку. От нечего делать ваша супруга начинает придирчиво ревниво изучать цены на другие фототовары и с радостью обнаруживает штативы всего за каких-то 100 долларов! "-Надо быстрее хватать!" - говорит она вам. Вы не возражаете. Потом вместе радуетесь удачному приобретению.

Иногда полезно снимать жену и детей. Жёны любят своих детей, поэтому снимать их надо хорошо и с счастливыми выражениями личиков. К съёмке жён надо подходить вдвойне серьёзно, так как неудача может стоить вам очень многого. Тут автор использует практический приём, переданный мне лично мудрейшим президентом Чикагской фирмы "Central Camera" Робертом Флейшем. Узнав, что в магазине фирмы за один раз я оставил в три раза больше денег, чем зарабатываю в месяц, накупив различных фильтров, прослезившись и опасаясь за моё будущее, президент бережно достал из сейфа фильтр SUNSOFT фирмы Cokin и подарил его мне, со словами, на вот, тебе, my friend, ты потом мне скажешь свой thanks. Этот фильтр представляет собой утепляющий фильтр типа 81В, совмещённый с диффузионным. При съёмке женских портретов реализм полностью противопоказан, все жёны хотят получиться на карточке не такими, какие они есть на самом деле, а такими, какими они сами себя видят. Как водится, все фильтры автор пробует на своей жене, так было и в тот раз. Расположив жену в контровом освещении (что бы подчеркнуть естественную, но скрытую от постороннего взгляда блондинистость её чёрных волос), и использовав указанный фильтр со вспышкой, я получил очень удачную на взгляд жены фотографию, что воскресило в моей памяти тёплые воспоминания о мудром Роберте Флейше, у которого, по-видимому тоже есть жена. Свой thanks Роберту я выслал по е-майлу.

Интересным приёмом может служить съёмка свекровей на широкоугольный объектив, расположив их ближе к краю. Женам такие портреты очень нравятся, что даёт нам шанс продолжать в том же духе.

Теперь о негативах. Автор знает не понаслышке, что 300 неразрезанных плёнок в стандартных пролабовских конвертиках занимают объём примерно равный коробке от телевизора. Каждый раз, когда такой объём негативов вываливается на жену из верхней полки шкафа, вы рискуете потерять жену. Поэтому автор рекомендует покупать специальные файлы для плёнок, по одному для каждой, и хранить их подшитыми в папку на работе, где они будут недоступны для жены. Там же надо хранить и все фотографии, которых в 36 раз больше. Хранить карточки в альбомах, напоминающих полное собрание Большой Советской энциклопедии выпуска 1977 года нецелесообразно. Еще более практичный путь не печатать все ваши карточки, а просто сканировать негативы на компакт-диск и хранить его в вашем проигрывателе компакт-дисков.

Сколько бы вы ни отсняли плёнок за отпуск, жене надо говорить, что вам с трудом удалось дощёлкать одну-единственную несчастную плёночку, а на вопрос жены откуда появилось сразу 800 фотографий, следует скромно поднять указательный палец левой руки вверх и глядя на него гордо и с расстановкой произнести: "- Профессионализм..."

Иногда редакции платят Гонорары. Я очень люблю это сладкое, волшебное слово ГОНОРАР. Вслушайтесь в эти чудесные звуки. В них - возможность будущих побед, надежда на лучшую жизнь. Жёнам слово "гонорар" тоже очень нравится, но непродолжительное время; чудес на свете, как известно, не бывает, и гонорары целиком уходят на покупку новых плёнок и их печать. Автор рекомендует не сообщать жёнам размер гонорара по простой причине: если гонорар маленький, то пусть жена считает, что он большой; а если гонорар большой - то пусть считает, что он маленький. Только начинающий фотолюбитель может потратить гонорар на картошку или, что ещё более глупо, на какие-то клубочки шерсти, из которых жёны потом плетут свои сети под неприятно звучащим названием "кофточка". Такой подход совершенно непрофессионален.

Как смотаться от жены и начать фотографировать? Очень просто. Надо хорошо выучить и запомнить следующую фразу: "Я сейчас слегка отойду с фотиком, а когда вернусь, мы пойдём покупать тебе новые тапочки". Слово "с фотиком" надо произносить как можно тише и быстрее, не акцентируя на него внимание, в то время как слово "новые тапочки" должно звучать громко и пафосно, как слова из Гимна СССР. А завтра, когда вы наконец-то вернётесь с фотосессии, будет уже воскресенье, поздно, и магазины все закрыты. Поэтому тапочки - это вечная тема.

Вот, собственно, и всё, о чём хотелось рассказать. Только жене не говорите, лан?

ПРИТЧА О СТРАШНОМ СУДЕ
(Мф. 25, 31–46)
25 февраля 1979 г.

Притча, которую мы читали сегодня, так всем хорошо известна, что, казалось бы, нечего о ней и говорить; и вместе с этим есть в ней несколько черт, на которые мне хотелось бы обратить ваше внимание.

Первое – это то, что когда подсудимые – то есть все мы – стали перед судом Божиим, Господь не стал спрашивать ни о чем, относящемся к вере, к мировоззрению, а спросил их только об одном, и прямо: Были ли вы человечны на земле? Когда перед вами стояло горе – подумали ли вы о том, чтобы утешить? Когда был голод, и холод, и тоска, и оставленность, и заключенность в тюрьме, и плен болезни – что вы сделали: пожалели или нет?..

И тех, которые пожалели, Господь принял, ни о чем другом не спрашивая, потому что эти люди сумели на земле любить – земной, реальной любовью, и поэтому были открыты и к тому, чтобы вместить и Божественную любовь будущего века. Но эти люди, совершившие дела любви, недоумевали о том, что в них увидел Господь. Как это Господь к Себе относит то, что они сделали другим? Поступать по любви им было настолько естественно, что они и не задумываясь так поступали... Мы не спасемся тем, что с натугой сердца, мучительно заставляя себя, помня о Господних заповедях, будем их творить; они должны войти нам в плоть и кровь так глубоко, так совершенно, чтобы быть естественным движением души, а не простым послушанием закону, который нам дан извне. И поэтому если кто из нас и думает, что он поступает милосердно, заботится о больных, посещает тюремных заключенных, питает голодного, одевает холодного, – пусть поставит перед собой вопрос: от сердца ли он поступает или потому, что чувствует, что таков его долг и что он даст ответ за свои поступки? И если только по долгу, то, Боже, как мы далеки от того, чтобы быть детьми Небесного Царства!..

Но обратите внимание и на тех, которые ничего из этих дел человеческой любви не совершили. Когда Христос им задает этот вопрос, они его даже не понимают: Где же мы Тебя, Господи, видели? Когда же мы Тебя не посетили в больнице или тюрьме? Когда же Тебя не одели холодного, не накормили голодного? Когда не утешили в горе?.. Они никогда не замечали никого вокруг себя, иначе они не ставили бы вопрос о том, надо или не надо. Бог ли получит, как бы косвенно, дар нашей любви, или только этот человек... Они прожили всю жизнь только для себя, расчетливо, разумно, то есть, в конечном итоге, вполне безумно...

И вот перед нами тот же вопрос: как мы поступаем по отношению к ближнему? Часто люди говорят: Я не знаю, как любить Бога, я Его ищу в потемках, я не могу до Него дорваться!.. – Очень просто: через человека!.. Апостол Иоанн сказал: Если кто говорит, что любит Бога, но не любит ближнего своего реальной и творческой любовью, тот лжет, потому что никто не может любить невидимого Бога, если до этого не научился любить конкретного, живого, животрепещущего перед ним человека... И поэтому, прежде чем ставить вопрос о том, как достичь Бога, спросим себя: как мы относимся к ближнему? Если наше сердце закрыто, холодно, замкнуто, если оно испугано при одной мысли, что ближний может от нас потребовать сердца и жизни нашей, – НЕ О ЧЕМ говорить, нечего искать близости Божией: надо сначала научиться иметь сердце теплое, сердце живое, сердце внимательное к ближнему, и тогда оно откроется и, как чистое сердце, увидит Бога. Аминь.

---

ПРИТЧА О СТРАШНОМ СУДЕ
(Мф. 25, 31–46)
14 февраля 1988 г.

Сегодняшняя притча так хорошо нам знакома, что мы можем пройти мимо, как бы не заметить, о чем она говорит. А говорит она нам несколько вещей.

Прежде всего она напоминает нам о том, что придет день, когда мы встанем лицом к лицу с Живым Богом, и придет на нас суд. Нет – Бог не подстерегает нас, чтобы взвесить и осудить наши злые дела и поступки; но мы встанем перед Богом, Который есть сама Красота, и обнаружим, как мы изуродовали в себе Его образ, когда, стоя перед Богом, так много возлюбившим нас, мы поймем, как мало любви мы дали Ему: это ли не суд?

Это случается и в наших земных отношениях. Иногда мы вдруг осознаем, что кто-то любил нас так глубоко, так подлинно, и мы взяли все, что нам давалось: всю любовь, все тепло, всю нежность, всю заботу, всю жертвенность; мы принимали жизнь того или той, кто изо дня в день отрекался от себя ради нас, – и не отозвались, принимая любовь, предлагавшуюся нам, как должное, как наше право. И приходит день, когда человек умирает, и тут мы понимаем, что мы брали, брали беспрерывно, и никогда не подали знака, никогда не дали человеку почувствовать, что мы понимаем, как глубоко, как подлинно, как щедро мы любимы.

И тогда мы стоим перед последним судом над нами: поздно, слишком поздно!.. О, – человек, любивший нас, простил нам давным-давно, и теперь, в вечности, говорит Богу словами Христа, когда Его распинали: Отче! Прости! Они не знали, что они делали... Но как мучителен суд, наш суд над самими собой, сознание, что мы могли так обрадовать любящего нас – и не сделали этого.

Это суд гораздо более суровый, чем любое земное правосудие; этот суд будет – и должен – бить нас изо дня в день в самую глубину сердца более беспощадно, чем любой формальный приговор. Не по тому, как мы соблюдали заповеди, мы будем судимы, а по тому, научились ли мы любить...

И сегодняшняя притча говорит об этом так ясно. Бог не требует от нас ничего, что выше человеческих сил и возможностей: пожалел ли ты голодного и жаждущего? Пожалел ли ты бездомного? Если кто был взят в тюрьму – изболелось ли твое сердце о нем? Не отшатнулся ли ты, постыдившись, что тебя сочтут его другом? Или испугавшись, что и тебя засудят с ним или с ней?.. И столько других путей, которыми можно выразить сострадание, сочувствие, любовь.

В сущности, Христос говорит нам: были ли вы просто человечными – или нет? Сумели ли вы проявить сочувствие, сострадание, солидарность? Были ли вы братьями и сестрами для тех, кто был вокруг вас? Если были – то новая жизнь может излиться в вас; но если вы не были даже человечными – как вы можете ожидать, что станете причастниками Божественной природы?.. Только если мы подобны алмазу, свет может наполнить нас, и мы можем сиять и светиться, отражая его на все стороны; но если нет – как мы можем отражать что бы то ни было?

Помните слова Христовы о том, что если око наше, глаз наш темен, то все вокруг – темнота; если сердце наше слепо, и глухо, и мертво – все вокруг мертво, все молчит молчанием смерти, все вокруг нас темно потемками пустоты и отсутствия.

Но для того, чтобы быть подлинно человечными, мы должны научиться жить заодно с Единственным, Который только может приобщить наше сердце, и наш ум, и нашу жизнь к подлинной любви, к полноте любви, к подлинному состраданию: со Христом, Который пришел в мир спасти нас. И пока мы отлучены от Него, мы можем, в очень ограниченной мере, оказывать сочувствие, дружелюбие, ласку, – но мы еще ничуть не знаем, что значит любить – любить всем нашим существом, всей нашей жизнью и смертью, всем, что в нас есть, и больше того, что в нас есть: Божией собственной любовью в нашем сердце, Божиим собственным зрением в наших глазах, Божией жертвенной самоотдачей в нашей отдаче себя самих.

Вот почему святой Иоанн Лествичник говорит, что мы не будем судимы за то, что не творили чудес, или за то, что не достигли небесных видений; но будем судимы о том, что не плакали непрестанно о нашей отлученности от Бога. И мы даже не переживаем этой отлученности по-настоящему, потому что мы так привыкли к этому расстоянию между Ним и нами; мы даже не чуем, как мы далеки и как мы обездолены без Него.

И иногда, я думаю, хорошо нам вспомнить о ком-то, кто прикоснулся края ризы Христовой и кто никогда, никогда не смог забыть, что он пережил. И вот я хочу прочитать вам несколько строк из писаний старца Силуана: Скучал Адам на земле, и земля была ему не мила. Он тосковал о Боге и говорил: “Скучает душа моя о Господе и слезно ищу Его. Как мне Его не искать? Когда я был с Ним, душа моя была весела и покойна, и враг не имел ко мне доступа... Где ты, Господи? Где Ты, Свете мой? Почто скрыл лицо Твое от меня, и душа моя долго не видит Тебя, и скучает по Тебе, и слезно ищет Тебя. Где Господь мой? Почто не вижу Его в душе моей? Что мешает Ему жить во мне? Значит, нет во мне Христова смирения и любви к врагам”. Я потерял благодать и вместе с Адамом зову: “Милостив буди мне, Господи. Даруй мне дух смирения и любви”. О, любовь Господня! Кто познал тебя, тот неустанно ищет тебя день и ночь и кричит: “Скучаю я по Тебе, Господи, и слезно ищу Тебя. Как мне Тебя не искать? Ты дал мне познать Тебя Духом Святым, и это знание Божие влечет мою душу слезно искать Тебя”.

Вот человек, подобный нам, простой русский крестьянин, который познал близость Божию и чувствовал себя сиротой на земле без этой близости.

Задумаемся над этим; задумаемся, потому что каждый из нас в святые, благословенные минуты жизни испытал близость Божию, – но как легко мы успокаиваемся, что, да, – мы одиноки в холодном мире, как и все остальные. А мы не призваны быть, как все остальные, – мы призваны быть Божиим собственным присутствием, сияющим через нас. Так пусть же просияет свет в нас перед людьми, чтобы они прославили Отца нашего, Который на небесах. Аминь!

---

О СТРАШНОМ СУДЕ И ПОСТЕ
(Мф. 25, 31–46)
5 марта 1989 г.

Сегодня Воскресенье о Страшном Суде. Придет день, когда мы все встанем перед Богом, каждый из нас – со своей жатвой и, как говорит Книга Откровения, каждое Царство и каждый народ – с жатвой своей славы и своего позора.

В этот день время веры пройдет; потому что вера – это уверенность в вещах невидимых, а в тот день, в ослепительном сиянии славы Божией, мы уже будем видеть: мы будем видеть Его, как Он видит нас, мы узнаем Его, как Он знает нас. И время надежды пройдет, потому что надежда – это ожидание, а в тот день все уже исполнится; это будет восьмой день – последний день становления; это будет первый день вечности.

И на этом пороге мы будем стоять; с чем мы предстанем? Каков будет плод всей жизни, каждого из нас в отдельности, всех нас в нашей целокупности? Не как толпы разобщенных личностей, но как живого тела людей, которые все были крещены во Христа, в единство, все призваны, силой Святого Духа, в Единородном Сыне Божием быть единородным сыном Божиим; с чем мы предстанем тогда? Когда вера и надежда пройдут, единственное, что останется, будет любовь.

И сегодняшняя притча говорит об этом: не столько об ужасе, о страхе, который, может, и скует льдом наши сердца, или, наоборот, охватит огнем, в котором мы сгорим во мгновение; она говорит о том предстоянии, когда мы увидим, что весь смысл жизни была любовь, и спросим себя: Есть ли во мне хоть капля любви? Принес ли я плод любви?.. Притча говорит об этом. Притча не говорит, что мы будем оправданы, потому что говорили себе и другим, что мы верим в Бога, или потому что называли себя учениками Христа; Он Сам сказал: в тот день Он нам скажет, что тех из нас, которые не жили евангельски, не были Его учениками во всей правде, тех Он за Своих не признает. Но мы, может быть, скажем: Не молились ли мы в Твоих храмах? Не творили ли мы даже чудес Твоим именем? – И Он ответит: Отойдите, делатели неправды...

Но на что мы можем тогда надеяться? Притча говорит об этом так ясно, и это можно выразить одним словом: если вы были человечны, тогда вы принадлежите Царству. Если не были человечны, то не принадлежите... Христос не ставит вопросов о вере; Он ставит вопрос о том, было ли в наших сердцах сострадание, умели ли мы видеть страдание вокруг нас и отозваться – или же нет. И если мы отозвались, то мы Ему родные.

Но в этой притче есть и другая сторона, еще даже более дивная. Притча обращена не только к христианам, к ученикам, к верующим; когда Христос говорит тем, кто был полон сострадания, полон любви: Вы сделали все, что нужно – вы накормили голодного, вы приютили бездомного, вы посетили больного, вы не постыдились признать за брата того, кто был в тюрьме, – все эти люди скажут: Но когда мы видели Тебя в них?.. И Христос ответит: Что вы сделали одному из Моих братьев, вы Мне сделали...

Не дивно ли подумать, что любовь – как мост, перекинутый над всякой пропастью, что любовь торжествует и выдерживает всякое испытание; что быть человечным – даже не значит видеть в брате образ Божий, видеть в брате кого-то, кого любит Бог, за кого Он положил Свою жизнь; достаточно увидеть в нашем ближнем его нужду в сострадании: человека, ничего больше, – и тогда окажется, что мы поступили правильно.

* * *

Хочу сегодня сказать еще об одном: сегодня день, когда мы вспоминаем Страшный Суд, но это также начало Поста; с сегодняшнего дня православные воздерживаются от мяса; есть ли в этом какой-то смысл, кроме подвига и дисциплины? Да, думаю, что есть. В 9-й главе Книги Бытия есть страшный отрывок. После Потопа, когда человечество стало еще более слабым, чем прежде, еще менее укорененным в Боге, более трагично одиноким, более трагично зависимым от твари, потеряв общение с нетварным, Бог говорит Ною: Теперь все движущееся на земле, все твари будут вашей пищей; они будут вам в пишу, а вы будете им в страх... Это то взаимоотношение, которое человеческий грех, потеря Бога установили между нами и всем тварным миром, но особенно мучительно и чудовищно – с животным миром. И воздержанием от мяса во время Поста мы свидетельствуем, что мы это понимаем и – о, в какой малой мере! – стремимся искупить. Мы – страх тварного мира; мы разрушаем его, мы портим и загрязняем его, а мы были призваны изначала быть его водителями в вечность, в славу Божию, в совершенную красоту, которую Бог задумал для всей твари; мы были призваны сделать из этого нашего мира собственный мир Божий, Божие Царство – не в том смысле, что Он властвует над ним, а в том, что это Его семья: место, где Он живет среди Своей твари, и где творения Божии могут ликовать о Нем и друг о друге.

Поэтому будем помнить, что в ту меру, в какую мы будем верными призыву Церкви, – это не только акт, которым мы стараемся освободиться от порабощенности материальному миру, но и признание нашего греха против мира; и хоть в этой малой мере – усилие исцелить наносимую нами порчу, свидетельство, что мы понимаем, что мы сокрушаемся сердцем, и что даже если мы не можем жить иначе, мы болеем душой, стыдимся, и что и к Богу, и к миру, к которому мы относимся так беспощадно, мы оборачиваемся с сокрушенным и кающимся сердцем. Аминь!

"...Я долго жил среди людей инакомыслящих, и в течение очень долгого периода у меня было такое радикальное отношение: только Православие – и всё. А постепенно, особенно на войне, я посмотрел, как люди инакомыслящие себя ведут: христианин, может быть, ляжет за кустом, когда стреляют, а безбожник выйдет из укрытия и принесет обратно раненого. И тогда ставишь вопрос о том, кто из них подобен доброму самарянину и Христу Спасителю.

Знаете, меня поражает тоже притча о Страшном суде в этом контексте. Нам всегда говорят: вот, это Страшный суд: козлища туда, овцы сюда... – а какие вопросы ставит Христос? Он не спрашивает людей, веруют ли они в Бога, не спрашивает ничего о том, как они к Нему относятся, Он их спрашивает: Одел ли ты нагого? Накормил ли голодного? Посетил ли больного? Не постыдился ли признать, что тюремный заключенный – твой друг?” Он им ставит только об одном вопрос: “Ты был человеком – или ты и не человек? Если ты и не человек, то в Царство Божие тебе дороги нет, потому что обожиться может человек; если ты был человеком – вот тебе и путь-дорога.

Мне кажется, что мы так должны бы относиться ко всем людям, которые во что-то верят. Даже материалист верит в человека по-своему. У него образ человека с нашей точки зрения очень несовершенный, неполный, но он верит во что-то. И вот – слушай, во что он верит. Часто он верит в какую-то нравственную правду, цельность, которую мы нередко заменяем благочестием. Знаете, гораздо легче человеку, который говорит: “Я голоден”, ответить: “Иди с миром, я о тебе помолюсь”, чем разделить с ним то малое, что у тебя есть..."

.

.

   У каждого из нас на свете есть места,
   Куда приходим мы на миг отъединится,
   Где память, как строка почтового листа,
   Нам сердце исцелит, когда оно томиться.
   
   Чистые пруды застенчивые ивы,
   Как девчонки смолкли у воды,
   Чистые пруды, веков зеленый сон,
   Мой дальний берег детства,
   Где звучит аккордеон.
   
   И я спешу туда, там льется добрый свет,
   И лодки на воде как солнечные пятна,
   Отсюда мы с тобой ушли в круженье лет,
   И вот я снова здесь, и ты придешь обратно!
   
   Чистые пруды застенчивые ивы,
   Как девчонки смолкли у воды,
   Чистые пруды, веков зеленый сон,
   Мой дальний берег детства,
   Где звучит аккордеон.
   
   Однажды ты пройдешь бульварное кольцо,
   И в памяти твоей мы встретимся, наверно,
   И воды отразят усталое (знакомое) лицо,
   И сердце исцелят и успокоят нервы.
   
   Чистые пруды застенчивые ивы,
   Как девчонки смолкли у воды,
   Чистые пруды, веков зеленый сон,
   Мой дальний берег детства,
   Где звучит аккордеон.
   
   У каждого из нас на свете есть места,
   Что нам за далью лет все ближе, все дороже,
   Там дышится легко, там мира чистота,
   Нас делает на миг счастливее и моложе.
   
   Чистые пруды застенчивые ивы,
   Как девчонки смолкли у воды,
   Чистые пруды, веков зеленый сон,
   Мой дальний берег детства,
   Где звучит аккордеон.